Кинотавр: Дефибрилляция
Материал из семи тысяч знаков с пробелами
Отборщики составляют фестивальную программу как ребус. Так принято. Кинокритики собирают общую картину из отдельных фильмов. Так сложилось. Но тенденция искать тенденции — по-моему, не очень правильна — важно заметить отличия. Так полезнее. Всем. История такая. Как-то раз после вечернего сеанса, с которого зрители от скуки спасались бегством, — полупустой пресс-центр, сигареты на голодный желудок, аритмичный стук клавиш клавиатур. Девушка за лэптопом трёт глаза и спрашивает:
— Извините, а вы сейчас «Обратное движение» смотрели?
— Да.
— Простите, а там есть гастарбайтеры?
— Да, есть один.
— И что с ним?
— Его берёт к себе женщина, которая ждёт пропавшего без вести сына.
— Так и знала, что кого-то забыла вписать.
Она права — найти достаточно различий между показанными лентами сложно. Ключевые слова двадцать первого «Кинотавра»: «молчание», «потеря себя», «фальшь». Это не оценка. Это факт. Сквозные мотивы конкурсных работ симптоматичны — они выдают своих авторов.
«Событий много, впечатлений нет»
Если верить режиссёрам двадцать первого «Кинотавра» — мы существуем в вакууме. Помещены в стерильную декорацию. Без массовки. И в альманахе «Москва, я люблю тебя!», нацеленном на широкую аудиторию, и в фильме «Другое небо», рассчитанном на глубокого зрителя, наша столица, входящая в десятку мировых самых густонаселённых, представлена так, как будто все повымирали от нейтронной бомбы. Что уж говорить про другие города и сёла: «Жить», «Кто я?», «Обратное движение», «Перемирие», «Пропавший без вести», «Счастье моё», «Явление природы».
Элементарные частицы по инерции бродят в разреженном пространстве.
Связь между персонажами оборвана. Как электропровода — их воруют в двух картинах: «Лице Гастелло», представленной в конкурсе короткого метра, и «Перемирии», победившей в основном. Это не новость. Актёры говорят в отключенные телефоны и стреляют друг в друга холостыми зарядами. Только теперь «невозможность коммуникации» — клеймо прошлогодних лент — доведена до предела и разрешается в гробовую тишину: «Другое небо» и «Обратное движение» — практически немое кино. Вместо того чтобы смочь говорить — потеряли дар речи.
В этой холодной глухой пустоте и оказывается герой. Одиночка. Чаще всего — мужчина: «Гастарбайтер», «Золотое сечение», «Явление природы». Ещё чаще — молчаливый: «Другое небо», «Кто я?», «Пропавший без вести». Периодически — ещё и обременённый доставкой груза: «Перемирие», «Слон», «Счастье моё».
Замечу, что ни машина из «Перемирия», ни слон из «Слона», ни мука из «Счастье моё» до назначенного адресата не доходят.
Такие дела. Персонажи теряются в пространстве «между». Между чужим и своим. Между войной и миром. Между смертью и рождением. Они — не туристы, которым легко вернуться домой, и не путешественники, у которых нет дома по определению, — а эмигранты, которые зависли на границе меж других берегов. Они — либо растеряны на поверхности родины, либо попросту — не на своём месте. В любом случае они находятся — но не находят себя — в несвойственных им условиях. Они — вырваны из привычного им контекста: в фильме «Жить» обывателю приходится помогать бандиту, который не хочет, чтоб его называли «земляк»; в «Обратном движении» солдат возвращается туда, где его уже не ждут; в «Явлении природы» городской житель безуспешно пытается слиться с пейзажем. И так — далее.
Это пропавшие без вести, которые не могут ответить, кто они такие. Чужие. Для всех. «Ты живой или призрак?». Этот вопрос, обращённый к герою «Гастарбайтера», справедлив для каждого.
«Я жить хочу, жить!»
Одно из свойств ситуации вакуума — когда «событий много, а впечатлений нет» — нулевые колебания полей. Основной мотивацией в данных условиях становится страх — мир не отреагирует на твоё существование. Не услышит. То ли вакуум звук поглощает, то ли голоса сильного нет.
То, как эту задачу решает человек, демонстрирует двадцать первый «Кинотавр».
Вариант первый. Нарядиться. Чтоб «впечатление» произвести. К переодеванию как ключевому действию постоянно прибегают авторы новелл в «Москве, я люблю тебя!», открывавшей фестиваль: бизнесмен оборачивается водителем поливальной машины; работница метрополитена — художницей; таксист — стрит-рейсером; и только Иван Охлобыстин — актёр, режиссёр, сценарист, журналист и священник — равен себе. Этот же приём становится сюжетной основой картины «Человека у окна», закрывавшей конкурс. Замечу, что оба фильма кажутся фальшивыми и пустыми, как обёртки из-под дежурных подарков.
Вариант второй. Отправиться в путь. Туда — не знаю куда — где сможешь найти своё место, своё имя и ожить. Схема проста.
Потеря себя — это ещё один проходной мотив. На одно лицо все герои «Обратного движения»; «Верни мне моё лицо», — кричит персонаж «Лица Гастелло»; «Это о том, как человек лицо обретает», — сообщает режиссёр «Перемирия»; у героя «Кто я?» — амнезия; без паспорта и имени существует персонаж «Пропавшего без вести». Фраза «Предъявите ваши документы» — это типичный сигнал о повороте сюжета. Бесконечное путешествие «из ниоткуда в никуда» — так говорит герой «Золотого сечения» — это другой мотив. «Другое небо», «Перемирие», «Пропавший без вести», «Слон», «Счастье моё» — с условленной целью или без, персонажи существуют в дороге. Третий мотив — чудесное воскрешение: плохой парень в «Золотом сечении», главный герой в «Кто я?», солдат в «Обратном движении», дальнобойщики из «Перемирия», «Слона» и «Счастье моё», сельский житель в «Явлении природы». Замечу, что после этого не очень-то ясно — человек на экране или оживший труп.
«Мёртвые молчат следами своих губ»
Персонаж фильма «Человек у окна», Александр Сергеевич Дронов смотрит за окно и играет в людей — он воображает, что думают и говорят те, кто снаружи, и сообщает об этом тем, кто внутри. Жена Александра Сергеевича обвиняет его, что за своим занятием он не замечает того, что происходит дома. С некоторыми поправками схожие претензии можно предъявить авторам, чьи картины были представлены на двадцать первом «Кинотавре». Мир молчит по отношению к режиссёрам. Мир — нем и глух. И потому — согласно этимологии слова — мир абсурден.
(Наверно, отсюда этот сказочный неореализм: «Перемирие», «Пропавший без вести», «Явление природы». На двадцать первом «Кинотавре» зрителю постоянно выдают нереальное за реальное: певица из «Кто я?», солдат из «Обратного движения», висяк из «Счастье моё».)
На круглом столе, посвящённом судьбе нового русского арт-хауса и нового русского мейнстрима, кинокритики вспомнили такие стихи:
Мы живём, под собою не чуя страны,
Наши речи за десять шагов не слышны.
Александр Сергеевич устраивается на работу — изображать важные персоны на переговорах. Переодетый Александр Сергеевич выгоняет фирму из не принадлежащего ей офиса, пробивает поступление для способного абитуриента и выкупает из милиции гастарбайтеров. По ходу дела, загримированный под военного, чиновника или бизнесмена, Александр Сергеевич читает конъюнктурные назидательные монологи. Конъюнктурные, так как они подготовлены по запросу воображаемого гражданского общества, и так как отвечают тому, что оно хотело бы услышать. Увидеть и узнать — как своё отражение — а не разобраться. По-моему, это хуже, чем о проблеме не говорить, — выполнение зрительского, а не социального заказа, успокаивает и притупляет, заставляя проблему забыть. Замолчать.
Ощущение неискренности и вторичности большинства лент двадцать первого «Кинотавра», по-моему, связано с этим — маски плохо пропускают звук и плохо сидят. Притвориться независимым кино, притвориться жанровым — это конкурс примерки лиц. Режиссёры двадцать первого «Кинотавра», пытаясь выдумать, что они хотят сказать, зависли между фестивальными и массовым.
Замечу, что в таком контексте картина «Жить» оказывается самой правдивой — в ней эта неверность себе предъявлена открыто и становится центральной темой всего фильма. Замечу, что герой «Гастарбайтера» находит то, что искал именно благодаря уникальному звуку свистульки, которую сам и сделал. Говоря грубо — сильного и чёткого, честного и свежего авторского высказывания на этом «Кинотавре» я не услышал — подавляющая часть картин оказывается логичным завершением «Бумера» Петра Буслова, «Груза 200» Алексея Балабанова и «Палаты № 6» Карена Шахназарова.
Надеюсь, что в этом смысле двадцать первый «Кинотавр» станет этапным.
В трёх фильмах людей бьёт током: «Перемирие», «Лицо Гастелло», «Явление природы». Но такого короткого замыкания — радикального восстановления связи между зрителем и произведением искусства — на двадцать первом «Кинотавре», по-моему, не случилось. От этих фильмов не больно. Они мёртвые. Не больно, потому что мёртвый сам. И не признать этого — значит не быть честным перед собой.
Постскриптум
Моё главное «впечатление» двадцать первого «Кинотавра», полученное в стенах Зимнего театра, — опечатка в рекламе глянцевого журнала, которую крутили перед каждым показом. Там было: «исскуство». Заметив ошибку во время первого сеанса, на остальных было забавно следить за реакцией публики. Видимо, ролик готовили специально к фестивалю. Люди, которым куда интересней писать про одежду.
Читайте также
-
Амит Дутта в «Гараже» — «Послание к человеку» в Москве
-
Трепещущая пустота — Заметки о стробоскопическом кино
-
Между блогингом и буллингом — Саша Кармаева о фильме «Хуже всех»
-
Школа: «Теснота» Кантемира Балагова — Области тесноты
-
Зачем смотреть на ножку — «Анора» Шона Бейкера
-
Отборные дети, усталые взрослые — «Каникулы» Анны Кузнецовой
Дефибрилляция. Применение контролируемого электрического разряда для восстановления нормального сердечного ритма в случае остановки сердца. Для проведения данного вида электроимпульсной терапии используется дефибриллятор, электроды которого размещаются либо на груди над областью сердца, либо — после вскрытия грудной полости — непосредственно на самом органе.