Ещё один камешек в наш ботинок
При всей невозможности измерить родную страну общим аршином, репутации зарубежных режиссеров здесь удручающе предсказуемы. Культовым обречен быть Квентин Тарантино или Питер Гринуэй, им может стать Джим Джармуш или Вонг Кар Вай — но Ларсу фон Триеру придется довольствоваться уважительными киноведческими статьями и дискуссиями непрофессионалов.
СЕАНС – 16
В этом нет ничего удивительного — несмотря на черный юмор, характерный для режиссера девяностых, и увлечение популярными жанрами (детективом в «Элементе преступления», шпионским фильмом в Европе, мыльной оперой и мистическим триллером в «Королевстве», мелодрамой в «Рассекая волны»), фон Триер остается совершенно серьезен и не собирается ни развлекать, ни просвещать зрителя. Именно такое кино обречено сегодня в России оставаться немодным.
О фон Триере худо-бедно известны пикантные подробности частной жизни: не летает на самолетах и не расстается со спасательным жилетом. Есть список его фильмов: «Элемент преступления» (1984), «Эпидемия» (1987), «Медея» (1988), «Европа» (1991), «Королевство» (1994, еще четыре серии 1997) и «Рассекая волны» (1996). Однако в отсутствие киноманского культа до сих пор никто в России не задался вопросом об единых мотивах, пронизывающих все его творчество. Впрочем, в отличие от Питера Гринуэя или Дэвида Линча, варьирующих один и тот же набор тем и образов (перечисления и каталоги у первого и очарование зла и насилия у второго), картины фон Триера скорее группируются по две — по три.
Если фильм Линча может быть описан как «страшный» и «забавный», то для «Королевства» скорее подходит определение «неприятный» и «беспокоящий»
Самой заметной является его постапокалиптическая европейская трилогия «Элемент преступления» — «Эпидемия» — «Европа». Интересно, как в сравнении с «Элементом» переставлены акценты в «Европе». Если в первом фильме причины, по которым Европа была повержена в хаос, неизвестны, то в последнем это исторически обусловлено окончанием второй мировой войны. Зато внешнее обрамление сюжета в «Элементе преступления» тривиально (герой рассказывает о случившемся с ним на сеансе психоанализа), а в «Европе» — загадочно (голос Макса фон Сюдова ведет отсчет, управляя жизнью героя, как голос гипнотизера или, опять-таки, психоаналитика). Все три фильма насыщены цитатами — как кинематографическими, так и литературными: «Элемент преступления» явно пародирует «Смерть и буссоль» Борхеса, в «Эпидемии» нетрудно заметить аллюзии на «Чуму» Камю, а «Европа» отсылает не только к фильму Росселлини «Германия, год нулевой», но и к «Радуге гравитации» Томаса Пинчона, где послевоенная Европа тоже описана как большая оккупационная Зона (Zone + Europe = Zentrope ?). Важнее, однако, проходящая через все три фильма тема свободы воли: герой «Элемента преступления» действует, подчиняясь теории, разработанной его учителем, точно так же, как Леопольд Кесслер выполняет инструкции неведомого голоса («на счет три ты потеряешь сознание… на счет десять ты умрешь»).
На таком материке, как «Европа», нет невинных
Неудивительно, что в трилогию врезается экранизация «Медеи» Еврипида, с характерной для греческой трагедии темой рока и бессилия человека перед ним. Вместе с тем, «Медея» снята не столько по трагедии Еврипида, сколько по непоставленному сценарию Карла Дрейера, режиссера, вдохновившего фон Триера на фильм «Рассекая волны». (Кстати, оригинальное название фильма было «Amor Omnie» — Любовь вездесуща — слова, которые дрейеровская Гертруда выбрала себе в качестве эпитафии.)
Рифмой к «Европе»1 может служить дипломный фильм фон Триера, который был посвящен второй мировой войне и сочтен экзаменационной комиссией прогерманским. Вероятно, парой к «Элементу преступления» могла бы стать незаконченная картина Dimension, про которую известно, что по жанру это триллер. Впрочем, куда интереснее, что фильм снимается по четыре минуты в год — и фон Триер планирует закончить его к 2024. «Так в мой фильм входит еще один герой — время», — говорит он. Вероятно, на последних минутах персонажи превратятся в бледные тени самих себя, а то и в призраки, наподобие тех, что населяют больницу «Reget» (кстати, время играет важную роль и в Королевстве — как во всяком растянутом сериале).
1 К слову сказать, авторское название «Европы» (тоже забракованное продюсерами) было Le Grand mal («Большое зло»).
«Королевство», вне сомнения, больше других фильмов фон Триера претендует на звание культового. Правда, критики, поспешившие объявить его европейским ответом на «Твин Пикс», заблуждаются: ни проблематика, ни сюжетные ходы, ни специфический юмор двух знаменитых сериалов не дают никаких оснований для их сближения. Если фильм Линча может быть описан как «страшный» и «забавный», то для «Королевства» скорее подходит определение «неприятный» и «беспокоящий».
Аналогии с англо-американским кинематографом в случае с фон Триером обычно кажутся притянутыми за уши.
Человек, сошедший с ума и воображающий себя генералом Грантом, — и девочка, оставшаяся недоразвитой вследствие неудачной операции. Отец-оборотень, убивший свою дочь ночью в лесу — и отец-врач, отравивший свою дочь ингаляциями хлора. Там, где у Линча забавная шутка, пародия или жанровый штамп — у фон Триера случай из жизни, бытовая жестокость или почти родная достоевщина.
Самая фонтриеровская сцена «Твин Пикса» — смерть Лиланда Палмера на руках агента Купера, который читает над ним Тибетскую книгу мертвых, переложенную на современный американский язык («… теперь ты видишь сгусток материализовавшейся энергии…»). Впрочем, чтобы убедиться, что даже здесь сходство поверхностно, достаточно пересмотреть сцену из финала второй серии «Королевства», где миссис Друс (местная мисс Марпл) сидит у постели умирающей подруги. «Настоящий спирит умирает мужественно», — говорит она и просит подругу задержаться в своем пути к Чистому Свету, чтобы разыскать неуспокоенный дух маленькой девочки.
Этот человек вне сомнения просится в кунсткамеру копенгагенской больницы
Вообще аналогии с англо-американским кинематографом в случае с фон Триером обычно кажутся притянутыми за уши и свидетельствуют скорее о растерянности критиков, нежели об особенностях самих произведений. «Элемент преступления» напоминает «Бегущего по лезвию» Ридли Скотта не больше, чем «Европа» — «Бразилию» Гиллиама. (Скорее, можно отметить обратное влияние — «Семь» или «Двенадцать обезьян» действительно в чем-то неуловимо схожи с «Элементом преступления».)
На самом деле я бы описал «Королевство» как автобиографический фильм — не столько в смысле соотнесения описываемых событий с жизнью автора, сколько в связи с тем, что его образ идеально вписан в созданный им же мир. Судите сами: человек, узнающий от умирающей матери, что она зачала его не от своего мужа, а от адвоката из известной артистической семьи, чтобы «у ребенка было развитое художественное чувство»; человек, который сбегает от беременной жены с молоденькой бэбиситтершей, сам добавляет частицу «фон» к своей фамилии, боится самолетов и кораблей, показывает «fuck!» Каннскому жюри и обзывает его председателя «карликом» — этот человек вне сомнения просится в кунсткамеру копенгагенской больницы. Не случайно фон Триер появляется в финале каждой серии «Королевства», комментируя происходящее наподобие задействованных в фильме детей-даунов.
Снимать кино стало слишком просто и нужны какие-то внешние ограничения, чтобы в этом занятии снова появился интерес
Вероятно, все эти подробности жизни фон Триера стали известны не без его помощи — в одном из интервью он рассказал, что в юности восхищался Дэвидом Боуи, жизнетворческая стратегия которого не менее важна, чем его песни. Впрочем, в знаменитом манифесте «Догма 95» фон Триер вместе с пятью другими датскими режиссерами призвал не указывать имя режиссера в титрах и снимать низкобюджетные фильмы ручной камерой, без использования искусственного освещения, спецэффектов или последующего озвучания. «Догму 95» назвали новым неореалистическим манифестом, но цели фон Триера, судя по всему, были несколько иные — он говорил, что снимать кино стало слишком просто и нужны какие-то внешние ограничения, чтобы в этом занятии снова появился интерес.
На фонтриеровской студии Zentrope было снято пять Догма-фильмов; автором одного или нескольких из них был фон Триер — но мы вряд ли будем знать это точно: в титрах режиссер не указан.
Зато «Рассекая волны» был сразу заявлен как фильм Ларса фон Триера, открылся песней Дэвида Боуи и делался с использованием достаточно сложной техники — сначала снимался на кинопленку, потом переводился на видео, где подвергался цветовой обработке, и снова переводился на пленку. В отличие от предшествующих работ это эмоционально-обнаженный фильм (что больше всего шокировало родственников фон Триера; его дядя, известный датский кинематографист Борге Хорст, поддерживавший племянника с его первых работ, сказал, что картина неудачна от начала и до конца). Фон Триер также отказался от усложненности своих предшествующих фильмов — действие линейно, изобразительная манера реалистична (не сравнить с «Европой»), среди действующих лиц нет призраков и гипнотизеров. Тем не менее, почти все фонтриеровские мотивы в фильме присутствуют.
Триер признает, что хотел снять трагедию, где не было бы виноватых
Сюжет давал повод для создания кассового фильма — как и истории о маньяке-убийце, таинственной эпидемии, шпионах-оборотнях или врачах-убийцах, которые фон Триер рассказывал раньше. Режиссер гордился тем, что когда решался вопрос о финансировании его работы, заявку на сценарий вместе с несколькими другими работами заложили в компьютер и тот якобы выставил фон Триеру высший балл: «Там были все необходимые ингредиенты: моряк, девушка и романтический пейзаж — словом, все то, что любят компьютеры». Однако так же, как и в предыдущих случаях, готовый фильм, вопреки надеждам инвесторов, оказался вовсе не развлекательным. Как и в «Королевстве», фон Триер вновь исследует состояние между жизнью и смертью. Однако на шотландском острове уже нет спиритов, чтобы сопроводить отлетающую душу — и потому зависший между жизнью и смертью герой предоставлен сам себе: только Бесс может вернуть его к жизни.
Как в «Элементе преступления», где верящие в правоту Теории герои преступают грань допустимого, так и в «Рассекая волны» Бесс, верящая в правоту слов Яна, нарушает нормы общественной морали. (В скобках отметим, что картины фон Триера — выстроенные, «теоретические» картины. Неслучайно во время обсуждения «Догмы 95» фон Триер сказал: «Да, это теория. Но теория важнее реального человека».)
Однако настоящей парой к последнему фильму фон Триера, конечно, является «Европа». Если не держать в памяти диалог Леопольда Кесслера со священником, трудно понять финальное исцеление Джона и колокольный звон в честь Бесс. Утверждая, что во время войны надо верить, несмотря на то, что противник тоже верит, священник говорит: «Господь помогает всем людям, но ему проще простить вас, если вы верите в то, за что сражаетесь». Иными словами, прощение наступает не как награда за безгрешную и праведную жизнь (чего же тогда прощать?), а как воздаяние за веру — и в этом смысле Бесс заслужила свои колокола.
С каждым новым пройденным километром ботинок натирает все больше и больше
Вспоминая прочитанную в детстве книжку «Золотое сердце», в которой рассказывается о девочке, вошедшей в лес с полной корзиной и в хорошеньком платьице, раздавшей все и вышедшей голой со словами «Мне и так хорошо», фон Триер признает, что хотел снять трагедию, где не было бы виноватых. Разумеется, это вывернутая наизнанку идея «Европы»: там Катарина Хартман объясняет Леонарду, что все пассажиры поезда, который он должен взорвать, заслужили смерть — потому что жили при нацистах и совершали преступления, чтобы выжить. Перефразируя слоган твин-пиксовского приквела2 — на таком материке, как «Европа», нет невинных. И займи свое место в аду, предав тело земле.
Вряд ли следует считать, что за несколько лет фон Триер коренным образом пересмотрел свое отношение к проблеме вины и невинности.
2 In the town like Twin Peaks no one is innocent.
Какая разница: все виновны — или все невинны? В любом случае нет места ни человеческой индивидуальности, ни свободе выбора. Возможно, он прав и так оно и есть на самом деле.
Как-то раз фон Триер сказал, что фильм должен напоминать камешек в нашем ботинке. Ему удается снимать именно такие фильмы: с каждым новым пройденным километром ботинок натирает все больше и больше, и вытрясти из него камешки уже нет никакой надежды.
