Интервью
Фестивали
Мария Кувшинова
Мария Кувшинова

Все умерли, остались только Канны


Алексей Медведев

— Мы с тобой последний раз говорили о фестивальном движении в 2009-м году. Пять лет назад был бум фестивалей, сегодня картина несколько иная. Из первой европейской тройки смыслообразующих киносмотров, остались по сути, только Канны — и не просто остались, а значительно усилились в качестве институции, изобретающей правила игры в арт-кино. Берлин же и Венеция совсем скатились в ничто.

— Я не был в этом году в Венеции, но не уверен, что там все было настолько плохо, потому что видел в программе несколько хороших фильмов.

— Несколько фильмов — это несколько фильмов. Ты едешь — я еду — на фестиваль не для того, чтобы посмотреть тридцать фильмов, из которых пять будут очень хорошими. Ты едешь, чтобы из сочетания этих картин, из их разговора между собой сложились дополнительные смыслы, а этого в Венеции в этом году не случилось.

— Ну, ок. Уже давно звучат голоса… Не помню кто, по-моему Дерек Малькольм, говорил про то, что мировому движению необходимо два фестиваля: один весной (типа Канны), другой — осенью (типа Торонто). Все остальные нужно либо упразднить, либо переименовать в региональные маленькие праздники. Собственно, нечто похожее и произошло, несмотря на фантастичность предположения и, казалось бы, невозможность его реализации.

— С Венецией это произошло абсолютно. Весь кинобизнес не приехал — они отправились в Торонто, было 80% итальянской прессы плюс несколько десятков немцев и русских, которые не могут перестать туда ездить из ностальгических соображений.

— Фестивали стали локальными событиями и проводятся уже не для установления мировых эстетических иерархий (Ханеке лучше Триера или наоборот), а ровно для того, чтобы порадовать местную публику, устроить движуху, чтобы мэр прошел по красной дорожке, чтобы все почувствовали, как центр культурного процесса переместился к ним. И единственный критерий успеха такого фестиваля — заполненность залов. Конкретный пример: мы [на Сахалине] в этом году схлестнулись с нашими коллегами с фестиваля во Владивостоке. Мы хотели показать фильм Наоми Кавасе, а они хотели [российскую] премьеру. Мы созванивались и объясняли им: единственным следствием того, что вы настоите на своем, будет то, что 600 человек в Южно-Сахалинске не увидят хорошую картину. Все фестивали стали региональными, кроме Канн и, может быть, Локарно, как последнего бастиона авторского кинематографа. Возвышение Канн как раз и связано с тем, что все остальные стали событиями местного масштаба: людям нужно на кого-то молиться, киноманам нужно на кого-то молиться. А Локарно —единственный фестиваль, где фильм может продолжаться шесть часов подряд, и никто с показа не уйдет. Другого такого нет.

— Что происходит с международными фестивалями в России? Тогда же, в 2009-м ты говорил о том, что, даже если 2morrow (где ты был программным директором) умрет, всегда будут предложения из регионов, потому что многие губернаторы хотят себе международный фестиваль.

— Понимаешь, в Германии сразу разрушили стену, скинули памятник Ленину и зажили по-другому. А у нас все происходит постепенно — и непонятно в каком направлении. Из-за этого — все проблемы, в том числе и в фестивальном движении. Что у нас произошло? Фестивали продолжают строиться по советской модели. У фестивалей, в большинстве своем, нет концепции, нет лидера, нет человека, который определяет программную политику. Есть только ситуация регионального или федерального финансирования, которое выделяется в последний момент.

— Я думаю, что человек, который может сделать городу фестиваль, не должен приезжать из Москвы. Это должен быть кто-то местный, кто понимает свою аудиторию и потребности города.

— Прекрасно, но для этого региональный лидер должен дать денег. Но его же переизберут через три-четыре года, а он хочет увидеть результат. Если он даст местному киноклубу пару миллионов долларов, то, боюсь, результат будет лет через десять, если будет вообще.

— То есть, тебе не приходилось сталкиваться с фестивальными инициативами на местах?

— Приходилось ли сталкиваться с такой инициативой на местах, когда кто-то говорил: давайте у нас будет нормальный европейский город, давайте у нас будет демократия? Конечно, такие инициативы на частном уровне присутствуют, но позволь усомниться в реальности их реализации.

— Я была на фестивале в Якутске — это как раз оно: с одной стороны международный киносмотр, интеграция как в арктический мир (к которому они принадлежат в силу климатических условий), так и в тюркский (к которому они принадлежат в силу языка). С другой — это праздник национального кино, которое в Якутии (в отличие от большинства регионов) все-таки есть.

— Это прекрасно и здорово, если это происходит, и тут ты больше эксперт, чем я. Могу сказать, что сахалинское киносообщество, социальная среда очень активно ответили на [фестивальную инициативу сверху], когда она появилась. Но мы прекрасно понимаем, что любая масштабная инициатива, связанная с затратой шести- или семизначной суммы в долларах от региональных властей, должна быть одобрена в Москве. А идея кинофестиваля у нас становится все менее популярной.

— Ты имеешь ввиду желание властей или запрос публики? Это не одно и то же.

— Это конечно не одно и то же, но публика свои запросы может нынче удовлетворить столькими разнообразными путями, обратившись, например, к интернету, и мне кажется, что запроса «Давайте у нас будет кинофестиваль!» в принципе не может возникнуть. Тут другой механизм, обратная логика: мы должны предложить людями фестиваль и посмотреть, поддержат они нас или нет. Что они, петицию подпишут? Должно быть консолидированное киносообщество: киноманы, любители, люди, которые снимают короткометражки, снимают полный метр. Действительно, есть феномен региональных кинематографий, о котором кому как не тебе об этом знать, потому что ты делаешь специальные программы [регионального кино]. Я с этим не сталкивался, я сталкивался только с обратным. Мы наоборот на Сахалине искали ребят, снимали с ними фильмы (сейчас уже сняли среднеметражный) и тому подобное. Я лично не сталкивался с таким импульсом с мест, хорошо, если он есть где-то.

— Есть еще пример BeatFilmFestival, который в прошлом году пошел в регионы и стал в нескольких городах крупным событием.

— Что значит, Beat пошел в регионы? Это фестиваль, который я привожу в пример в каждом своем интервью, это мои друзья, которых я очень люблю. Но он не двинулся бы в регионы, если бы у него не было для этого соответствующей финансовой поддержки. Они утвердились в Москве и в какой-то момент выбили себе деньги на региональную программу. Другой вопрос: необходимо ведь понимание — чтобы жить в регионах, нужна в том числе и культура. Есть законы: человек работает на производстве и он имеет право требовать от директора, чтобы тот тратил, условно, 0,2% бюджета на то, чтобы сотрудники могли в обеденный перерыв поиграть в пинг-понг или заняться фитнесом. Речь идет о таких же законах — писаных или неписанных: если человек живет далеком регионе, он имеет право на объем культурной информации, не уступающий тому, который имеет столичный житель. Для этого и нужны фестивали: чтобы человек чувствовал, что он на своем месте не какой-то временный гость, что он находится в центре событий — культурных, в том числе.

— У нас ведь еще ничего не живет долго. Проводится фестиваль, и никто не знает, будет ли он на следующий год.

— Нет уверенности, что что-то вообще в России продлится в течении шести-восьми месяцев.

— Как ты работаешь с западными партнерами в условиях такой нестабильности?

— Это очень просто, тут нет никаких проблем. Работа с партнерами четко разделилась на два русла. Первое: получение копий фильма, что для западных правообладателей превратилось в прокат.

— В бизнес.

— Реально. Уже очень многие фильмы зарабатывают на фестивальных показах больше, чем в [кинотеатрах]. Тебе пишут: «Ок, два показа за 1200 евро». Ты отвечаешь: «Для нас это слишком много, давайте два за 700 или один за 500». Они отвечают: «Ок, два за 850». Ты пишешь: «Два за 750». Немного абсурдная ситуация: именно программный отдел, который к этому совсем не приспособлен, должен торговаться, как на рынке, а передоверить это коммерческому отделу нельзя, потому что они не знают про фильм, про его ценность и важность для программы. И второе — личные отношения, на которые не влияют перемены. Если у меня есть личные отношения с Ульрихом Зайдлем или Ли Чан Доном, то я могу их в хорошем смысле слова использовать на благо фестиваля.

— Кстати, есть один фестиваль в России, который стабилен при любой погоде — ММКФ.

— Мне кажется, происходит большой рост Московского фестиваля.

— Ой.

— Почему происходит? Я когда-то там работал, когда-то его очень жестко критиковал, но если класть снаряды в одну воронку, получится очень большая яма и ее можно заполнить хорошими фильмами и гостями, что и происходит. Это не комплимент ММКФ, это наблюдение за законами местной жизни. Мы не про конкурс говорим, мы говорим про то, что на Московском кинофестивале реально каждый день есть 5-7 фильмов, которые стоит посмотреть любому человеку, любящему кино. Со всеми остальными международными фестивалями [в России] происходит некоторая катастрофа, потому что денег в стране становится меньше, их станет еще меньше, и все это плохо скажется на финансировании региональных проектов. Фестивали будут постепенно гаснуть, их ждет упадок, потому что власть не понимает, зачем они нужны. Зачем нужны инструменты интеграции в европейское пространство, если мы уже, слава богу, больше не Европа, а сами с усами? Но все эти проблемы — где взять губернаторов, готовых давать деньги на культурные проекты, где найти понимающих людей на местах — это проблемы уже следующего уровня. До этого должна быть продуманная политика государства. Каннский фестиваль — это государственный бюджет, и Берлинский фестиваль — это государственный бюджет. Сравнительно небольшие деньги, миллионы евро, долларов. Но это вещи, на которые государство тратит деньги с 1930-х годов и понимает, что это нужно для чего-то, что это хорошо. У нас же нет такого, а если у нас такого нет, то о чем мы вообще говорим? Мы можем сказать: если поверх травы положить асфальт, то трава так или иначе в некоторых трещинах пробьется. Что такое Beat Film Festival? Это первые люди в российском фестивальном движении, которые сделали фестиваль делом своей жизни. Своей профессией. Вот и все. У кого еще это профессия? У Андрея Степановича Плахова? Нет конечно, при всем уважении. У Никиты Сергеевича Михалкова? Нет конечно. У Павла Семеновича Лунгина? Нет конечно. А Beat — это первые люди, которые просто подумали: давайте это будет нашим. Когда таких людей станет больше, ситуация, будет чуть получше.

дата первой публикации

Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам:

Отправить