Конфеты с кровью
Алекс де ла Иглесиа
Что ваша семья думала о профессии режиссера, когда вы были маленьким?
Во-первых, когда я был совсем маленьким, режиссером становиться я не собирался, — я хотел быть палеонтологом. Когда мечты об этом сменились желанием стать режиссером, я встретил со стороны своей семьи довольно серьезный скепсис. Прежде всего потому, что все члены моей семьи считали, что это невозможно. Они говорили: «Алекс, это все твои фантазии. Мы любим тебя и говорим тебе: даже не пытайся». Я сказал, ну и ладно.
Двигателем, заставившим меня проигнорировать мнение дорогих людей, была зависть. Был у меня один друг, с которым мы снимали киношку на камеру Super 8 (ничего профессионального, детское баловство). И вот этот друг, блестящий режиссер Энрике Урбису, снял кино на 35 мм, прекрасную комедию. И внезапно я осознал: ничего себе! Он же только что осуществил мою мечту. Мой близкий друг снял кино! И тогда я подумал, пора бы и мне попытался. Я вложил всю свою душу, месяцами не спал — все размышлял, как это сделать. И вот, как-то раз Педро Альмодовар прочитал мой сценарий и говорит: «Ну, ты, пожалуй, смог бы снять кино». И я пообещал попытаться.
Все ваши герои постоянно страдают и частенько получают хорошенькую взбучку то от одного, то от другого персонажа. Вас самого когда-нибудь били? Вы оказывались в центре разборки, драки?
Бить не били, но, когда я снимал «Печальную балладу для трубы», я думал о детстве. В то время насилие окружало меня, он было повсюду, и в нем не было драмы — это было нормально. Никто не комментировал происходящее. Бильбао в то время был крайне недружелюбным городом, замученным терроризмом. И никто не произносил ни слова по этому поводу. Но это ощущалось во всем. Меня спрашивали об этом разные люди, и мне приходилось объяснять, когда однажды, в 1972-м, мне было восемь, я шел в школу, и полиция вместе с бандитами открыла перекрестный огонь неподалеку от моего дома — минут за 5 до того, как я с парой друзей переходили дорогу. Рядом был кондитерский магазин, весь изрешеченный дырами от пуль, и конфеты в нем перемешались с пулями и кровью. Мы набрали горсть этих конфет с собой. И, опять же, никто не говорил об этом. Когда я вернулся домой, я ничего не сказал своим родителям. И забыл эту историю. Вспомнил об этом лишь годы спустя, в разговоре с журналистами.
Ведьмы из Сугаррамурди. Реж. Алекс де ла Иглесиа, 2013
Вы были президентом испанской киноакадемии. Есть ли разница в том, как вы управляете людьми в жизни и актерами — на съемочной площадке?
В обоих случаях ты должен быть артистом: и в режиссерском деле, и в деле управленческом. Если ты хочешь, чтобы люди работали на тебя, тебе нужно быть актером, немножко лгать и мошенничать. И все это нужно делать с большой любовью и оставаться очень обаятельным. Это хорошо и для тебя, и для других. Если ты пытаешься быть честным, получается белиберда полная.
Есть разница в том, как ваши фильмы воспринимают женщины и мужчины?
С мужиками попроще. Женщины более сложные создания. И в кино, и в жизни. Женщин больше всего восхищает любовь и радость. Это сложно.
Тот факт, что большинство критиков и журналистов женщины, как-то сказывается?
Вы думаете? Ну, сейчас женщины вообще занимают лучшие главенствующие позиции. Но дело в том, что женщина живет в настоящем — вы контролируете то, что происходит прямо сейчас, вы понимаете, где вы сейчас и что вы делаете. И это не моя история. То, что я только что сказал, я обдумал пять секунд назад. Я пытаюсь размышлять о том, что случится через 10 минут. Я думаю и о прошлом, и о будущем. Но не могу контролировать настоящее. Это невозможно. Так что, фактически, женщина управляет реальностью, а мужчина — временем жизни.
Ведьмы из Сугаррамурди. Реж. Алекс де ла Иглесиа, 2013
Есть мнение, что все режиссеры снимают постоянно одну и ту же историю, но рассказывают ее разными способами. О чем ваша?
Это верно. К несчастью. Моя такая: несколько ребят пытаются выжить. Пытаются спрятаться от реальности. Но проблема в том, что они не знают, где. И куда им идти. Поэтому у меня всегда проблемы с финалами. Потому что мне не известны последствия наших действий. Я знаю только, что мне нужно скрыться, но я не знаю, где. Я разделяю свое сознание на части и распределяю его между персонажами.
Все ваши фильмы об экстремальной ситуации, громкой, невыносимой, безжалостной, экспрессивной. Вы когда-нибудь думали снять кино о тихом ужасе?
Ну, в каком-то смысле я попытался сделать это в «Убийстве в Оксфорде». Я пытался снять кино другого типа, попробовать сделать что-то не свое. Я люблю свою работу и люблю быть разным. Я хочу быть кинорежиссером, я должен уметь рассказывать разные вещи. Но сложно, сложно уйти от себя!
Как-то просто все у вас получается…
Такова жизнь — ты делаешь выбор, и причины для него простые. Я ревную — и поступаю соответственно. Я ненавижу этого парня — и я хочу его уничтожить. Я люблю эту женщину — она должна быть моей. Это так просто, так примитивно. Не хочу быть претенциозным: но я верю в то, что мы животные. Изящные животные.
Ведьмы из Сугаррамурди. Реж. Алекс де ла Иглесиа, 2013
А зрителя можно напугать, если просто орать на него с экрана на протяжении 90 минут?
Нет, я не хочу быть жестким. Не хочу снимать хоррор, я хочу снимать комедию. Я не сомневаюсь, что мог бы сделать прекрасный ужастик, но мне просто не хочется. Взять «Зловещих мертвецов» — я просто обожаю этот фильм. Люблю «Техасскую резню бензопилой». Люблю «Что случилось с бэби Джейн?». Мне нравятся сотни ужастиков. Но это ведь так скучно, снимать кино с одной целью — напугать зрителя. Ну сделай ты что-нибудь еще, насмеши его хотя бы. Я сознательно разрушаю хоррор. Мой «День зверя» был как раз классическим фильмом ужасов. Сценарий был жутким — с убийством детей на вершине небоскреба. Когда я и мой соавтор Хорхе (Хорхе Герриказчеваррия) прочли сценарий, то чуть не умерли от скуки. Мы не верили в диалоги, да их толком и не было, примитив: «Не беги туда!» или «Осторожно!» Ерунда какая-то, правда? Я хотел настоящие диалоги. И мы сказали: нам нужны два парня, один безумный злодей, а второй обычный парень, который страдает от всего, что происходит. В итоге этот обычный парень получился Дон Кихотом, а злодей-толстяк — Санчо Пансо. Это случайно получилось. Пытаясь снять хоррор, мы нечаянно сделали черную комедию. Для меня это, наверно, лучшая жанровая рамка, это очень близко моему мировоззрению: всем страшно, а я смеюсь. Я пытаюсь защититься при помощи смеха.
У вас есть фобии?
Как у Хичкока? Боюсь высоты, например. В «Дне зверя» я снял эпизод в здании, и, я тогда сказал: нам нужна такая точка, с которой камера бы падала вниз. А у нас в Испании нет денег на такие штуки, и все, что оставалось, это подвесить камеру на пятиметровую палку и замаскировать ее. И специальный человек забрался наверх, схватил эту палку и пытался ее наклонить. И я помню, как он шел на такой высоте, а я думал, что, если он сейчас упадет — все, моя жизнь разрушена. Но все, что я сказал — иди. Я сидел в том здании, смотрел на этого парня, и боялся.
Вы всегда разные смерти изобретаете для своих персонажей — а сами как бы предпочли умереть?
Я представляю, что я лежу в теплой ванной, полной крови. Как римский воин.
Читайте также
-
Музыка, рождающая кино — Рюсукэ Хамагути и Эико Исибаси о фильме «Зло не существует»
-
Наур Гармелия: «Мы не могли жечь дома, как Тарковский»
-
«Нужен был нереальный реализм» — Тина Баркалая о «Сказках Гофмана»
-
Сесиль де Франс: «Сниматься — настоящий подарок судьбы»
-
«Я хотел понять свое поколение» — Иван Власов о фильме «Дивный мир»
-
«Одинокий Джокер на Голливудском бульваре» — Влад Козлов о фильме «Немая жизнь»