«Мешок без дна»: Бесконечная линия
«Мешок без дна». Реж. Рустам Хамдамов. 2017
«Мадам хочет лезть в люстру, велела тащить лестницу!»
На экране двое молодцов, накинув темные кители, затянув в корсеты торсы, раскладывают стремянку, на которую взбирается остренькая Светлана Немоляева, волшебница, сплетница, куколка-балетница. Тянется конусом бумажного носа к горячему свету. Где-то там в этой белизне — ответы на все вопросы.
Рустам Хамдамов показывает свое кино десяти зрителям. «Скажите, десятиголовая, а есть ли на свете рай?» Рай был, осталось кино. Точнее, не кино даже, а черновой монтаж будущего фильма: все слишком хрупко, чтобы говорить «фильм». Фильм продюсируют (делать это начинал Андрей Кончаловский, но потом оставил, передав Хамдамову все права), фильм выпускают в прокат. А этот сцену за сценой высматривают где-то в хрустальных бликах люстры, выслушивают в шорохах за стеной, вынашивают, обменивая минуты экранного времени на рисунки, сделанные рукой режиссера. Его нечаянный узор еще длится, но первым зрителям нет никакой нужды лезть в люстру, чтобы разглядеть, каким райским цветком распустится это кино уже скоро. Совсем скоро.
«Мешок без дна». Реж. Рустам Хамдамов. 2017
Что такое кино? Особенно сейчас, когда его лишили тела — пленки. Когда оно почти не оставляет следов. Кино — шифр из цифр, невидимый глазу код. Спиритический сеанс. Экран всегда был тонким, но теперь длинноносая его продырявила. Рассказ, словно тихая струйка дыма, потек над запечатленными фактурами сказки — иссохшие бревна сруба, пылинки в солнечном свете, колышущаяся под ветром трава, — каким-то чудом просочился в одно ухо, а потом вышел из другого, продолжая бесконечность хамдамовской линии. Сам режиссер сидит в темноте где-то неподалеку, пока перед глазами сменяются контрастные черно-белые кадры, такие рукодельные и несвоевременные. Кино стало легким, как перо; камера — это грифель. Нужен лишь почерк, точность абриса, а ими почти никто уже и не владеет. Упругим, кошачьим шепотком Рустам Хамдамов договаривает то, что еще только будет записано на озвучании. Голос растворяется, слова мягко тонут во мраке. Его новый фильм — рассказ, который не хочет завершаться: матрешка-расёмон с грибами-гимнастами в темном бору, бабой-ягой Аллой Демидовой, человеком в медвежьей шкуре и парчовым сиянием смерти, которая вечно ходит кругами, примеряясь то к одному, то к другому.
«Человеческая жизнь исчезает вмиг, как росинка, как молния». Но что там, за ней?
Не спеши задавать вопросы, не торопи события, приложи ухо к экрану: слышишь, чей-то длинный нос уже скребется с той стороны.
