Этот фильм не для нас


На острие эпох

— Вы не раз говорили, что вам важно застать жизнь врасплох.

— Это так. Хотя я не считаю подобный творческий метод единственно приемлемым. Не исключено, что завтра я соберу фильм на бумаге, а потом осуществлю его как диктатор.

— Но если вы хотите заснять действительность, а потом предъявить её на экране, не кажется ли вам, что делать ремикс на «Иглу» — что-то не совсем живое?

— Возможно. В «Игле Remix» гораздо больше от сновидения, чем от реальной жизни. Все дополнения к «Игле» 1989-го года сделаны как дополнения к внутренней жизни старых персонажей. Например, вся графика, где появляется Моро, — это воображение Спартака, его представление, его кукольный театр. А телевизионные включения с хирургом Артуром — это наркотические видения Дины.

Ремикс — не альтернатива старой картины, он не призван быть лучше или хуже, живее или мертвее. Он призван дополнить — ни больше, ни меньше.

— Я читал, что предпремьерные показы «Иглы» сопровождались бешеным ажиотажем. Расскажите мне как человеку, которого там не было, в чём заключалась причина такого невиданного успеха?

— Повсюду ходили легенды о подпольном музыканте Цое, числившемся в чёрных списках КГБ. У всех на слуху были скандальные истории про Мамонова, и группа «Звуки Му» воспринималась как творчество душевнобольных. А тут целый фильм! Кроме того, никто не знал, когда картина попадёт на экраны, и вообще — дадут ей прокатное удостоверение или уничтожат. Запретный плод сладок, и молодёжь ринулась.

На первый показ в Казахстане, в Дом кино пришло столько зрителей, что все желающие никак не могли попасть внутрь. Люди выломали двери, и, чтобы всех успокоить, пришлось объявить три дополнительных сеанса. У нас на руках была только одна режиссёрская копия, поэтому первый показ начали в Большом зале, а следующий через двадцать минут в Малом — и бобины с плёнкой тут же переносили из одной проекционной в другую. Схожие ситуации повторялись и в других городах. Как-то раз зрители даже пытались проникнуть в кинотеатр через вентиляционные люки.

Потом мы привезли «Иглу» на фестиваль «Золотой Дюк» в Одессе. Картина собрала положительные отзывы, получила первую прокатную категорию — чего мы не ожидали — и её напечатали тиражом в тысячу копий. После этого стало понятно, что у ленты будет хорошая прокатная судьба.

— То есть вы, когда делали «Иглу», на это не надеялись?

— Был 1987-ой год. Какие-то из перестроечных процессов уже запустились, но, куда всё повернёт, до конца ясно не было. Вдруг сейчас закрутят гайки и распихают нас по лагерям? Поэтому, пока шли съёмки, мы думали, что скорее всего картина никуда не выйдет, и её от греха подальше положат на полку. А раз так, значит нет необходимости выполнять чужие условия. Работаем в стол — значит работаем для себя и делаем то, что нам нравится. Отсюда у Виктора и родилась идея дать начальный титр: «Этот фильм не для вас».

© Dopingpong

— Вы ощущали, что живёте на границе эпох?

— Конечно. Предчувствие катастрофы витало в воздухе, веяли другие ветра. Они дули начиная с 1986-го года. В 1988-ом стало очевидным, что всё закончится серьёзной бурей. Прорвало. В 1989-ом году уже все понимали — лопнуло бесповоротно. Все осознали — сейчас начнётся новая жизнь.

Но как её строить, никто не знал. Общество растерялось. Найти ответы в старом — невозможно, и люди были готовы искать спасение во всём новом. Ставки резко поднялись — новое сразу обрело невероятную ценность.

И тогда потребовались те, кто мог вести за собой других. Возник спрос на пророков. Музыканты стали собирать стадионы, появились деятели вроде Кашпировского с Чумаком. И мы были уверены, что наша картина нужна, что молодые пойдут её смотреть. Потому что Моро являлся новым героем, который жил среди нас. Он до конца оставался самим собой. И отстаивал право на это.

— Стоит ли связывать возвращение Виктора Цоя на широкие экраны с подобным ощущением грядущих перемен или же ремикс на «Иглу» — это попытка очутиться в исходной точке и перезапустить настоящее?

— Конечно, я не планирую выпускать «Иглу» специально для того, чтобы что-то поменять. Я делаю это только потому, что хочу отдать дань памяти другу. Прозвучит фильм актуально или нет — этот вопрос меня не слишком заботит.

На дворе не 1989-ый год — это я прекрасно понимаю. Тогда пророки и политики создавали новые правила. Сейчас время перемен кончилось, и многих оно разочаровало. Но так или иначе сформировались условия игры, следуя которым можно добиться успеха. Кому нужны деньги, знает, как зарабатывать деньги. Кому нужна слава, знает, как зарабатывать славу. Успех больше не зависит от того, можешь ли ты куда-то кого-то вести или нет. Поэтому героический, первооткрывательский, пионерский путь стал путём маргиналов. Такая стратегия — рискованна, и не гарантирует положительного результата. И такой герой, как Моро, не нужен тем, кто думает лишь о том, как удачней себя продать.

Убедить людей в чём-то невозможно. Да я и не ставлю перед собой подобной задачи. Моя картина не предлагает формул, она лишь даёт поддержку тем, кто и так понимает, что самое главное — быть свободным и способным к действию. Хочется надеяться, что такая поддержка ещё востребована, я бы никогда не затеял историю с ремиксом, если бы о Викторе забыли.

— Намечается некоторая тенденция — возвращение режиссёров и фильмов, прозвучавших в конце восьмидесятых и начале девяностых. Как вы думаете, почему так происходит?

— С тех пор сменилось одно поколение, и нынешняя молодёжь забыла детали. Поэтому то время становится актуальным — другое дело, будет ли оно выражено в адекватной форме. Такая закономерность присуща любому историческому периоду — современникам всегда интересно то, что происходило десять—двадцать лет назад. Просто наступил черёд рубежа восьмидесятых—девяностых.

© Dopingpong

Цой навсегда

— В каком году происходит действие «Иглы Remix»?

— В оригинальной «Игле» я тщательно избегал упоминаний о времени, в котором разворачивается действие. В принципе, эта история могла случиться где и когда угодно. В этом смысле мы старались следовать за Шекспиром — пишет он «Макбета», и исторически это как бы девятый век — но в самом тексте об этом нигде не упоминается, а первая строчка пьесы: «За сценой гремят пушки». Какие к чёрту пушки в девятом веке? Полная эклектика. Для меня время тоже не было важным. Если бы мы решили проанализировать конкретное время перестройки, то вышло бы совершенно другое кино. Более важными для меня остаются общие темы. В данном случае — это наркомания, но на самом деле этот фильм о природе зависимости вообще. И Моро в нём является носителем свободы.

— То есть это такой инфинитив?

— Да. Это некое параллельное пространство. Вот ты живёшь в нашей жизни, видишь конкретные вещи… Но твой дух существует по другим законам — он параллелен тому, что случается с тобой в реальности.

Кино, благодаря своей сущности, позволяет погружаться в другие пространства. Вообще, я считаю, что кинематограф — это древнейшее из искусств. Потому что сны может видеть любое существо, обладающее разумом. Даже не разумом, а мозгом — системой восприятия, хранящей информацию. Эта способность к сновидению присуща и человеку. А кинематограф просто научился фиксировать движущиеся и звучащие образы.

— Хорошо, допустим, что «Игла» — это вечная история. Но вот сейчас, по вашему мнению, сколько людей готовы сказать «нет» тому, что их неустраивает?

— Думаю, что всё больше и больше людей приходят к этой мысли. Это неизбежно. Когда люди поймут, что должны измениться сами, а не ждать, пока за них решит кто-то другой, произойдёт важный перелом. А когда такой перелом произойдёт — неизбежно возникнет потребность в героях, которые своим примером доказывают, что нужно говорить «нет». Все будут вставать и им аплодировать. Такое время обязательно придёт. Не знаю когда. Не собираюсь строить из себя пророка. 25-го декабря 2013-го года? Нет, я не играю в предсказателя.

Единственное, что я знаю точно, — время циклично. Такова его природа. И потребность в переменах рано или поздно вернётся, никуда она не денется. Ни одно общество по другим законам жить не может. Тем более то общество, которое эволюционирует. Вот Россия — общество развивающееся, оно всего двадцать лет назад избавилось от коммунистической догмы и ещё только идёт к какой-то новой форме существования. И на этом пути ещё будет очень много заносов.

Но следовать за этими циклами я ни в коем случае не собираюсь. Если я попадаю — замечательно, если нет — я на этот счёт не возражаю. Мне интересно то, чем живу я. Виктор, кстати, тоже однозначно понимал преходящую природу славы. Ты можешь совпасть со временем или не сопасть с ним, но ты не должен стремиться к этому. Иначе может получиться, что ты продаешь самого себя.

© Dopingpong

— Когда я смотрел ремикс «Иглы», у меня не возникало никаких сомнений в том, что Виктор Цой — жив. Но я не уверен, насколько общество живо для того, чтобы его воспринять…

— Я знаю, что нынешнее общество в гораздо большей степени, чем в те же восьмидесятые, воспитано на попкорне. Я прекрасно понимаю, что востребовано у прокатчиков. Но я всегда любил путешествовать, любил вдруг уехать в какую-нибудь экспедицию туда, где никто не бывал. Мне интересно ходить неведомыми тропками. И потому моя картина, наверное, идёт вразрез с общими вкусами. Но знаете, мне всегда нравились люди вроде Маяковского, которые могли залепить общественному вкусу хорошую пощёчину.

— Я скорее о том, что общество слишком мертво, чтобы отреагировать на пощёчину.

— Подобных претензий я не предъявляю. Я очень хочу верить, что неравнодушные люди рано или поздно найдутся. Меньше их будет или больше — не знаю.

Да, у «Иглы» была огромная касса — пятнадцать миллионов зрителей по официальным данным. Наверное, представить такие сборы ни у одного русского фильма сейчас невозможно. Но значит ли это, что тогда люди были другими? Нет. Люди были теми же. Изменились условия жизни. Ты не в людей попадаешь, ты попадаешь во время.

И это не значит, что сейчас нет героя. Герои есть, просто сегодня они никем не востребованы и живут в подворотнях, а завтра объявятся и взойдут на пьедестал.

— Не боитесь, что если «Игла Remix» станет успешным, Виктор Цой превратится в бренд? Живое уйдёт и останется торговая марка.

— Он уже стал брендом, и трудно что-то к нему добавить.

Такая судьба всё равно ожидает всех личностей, о которых помнят. Всегда будут возникать мифы. Есть люди, которые обожествляют Виктора, пытаются расшифровать тайные послания в песнях группы «Кино», я видел в интернете статьи, где раскрывается скрытый смысл чисел, показанных «Игле»… Но одновременно всегда будут сохраняться какие-то живые вещи. Я из тех людей, которым посчастливилось знать Виктора, и я пытаюсь передать именно живую память. То, чем я занимаюсь, как раз противостоит обожествлению и увековечиванию в некоем образе. Хотя я понимаю, о чём вы. Вы думаете, что моя работа может косвенно подтолкнуть это овеществление на новый виток?

— Да, особенно учитывая, что Виктор Цой стал рисованным персонажем, которого завтра смогут тиражировать на футболках…

— Всякое может быть. Если это кому-то нужно, то я не вижу в этом ничего страшного. Если кому-то помогает обожествление людей или явлений, то я не возражаю. Каждый обладает безусловной свободой совести. И если его поступки не очерняют образ другого, то на всё остальное он имеет право.

— Вы видели, как песню «Перемен» исполняет Надежда Кадышева и группа «Золотое кольцо»? Что Вы по этому поводу думаете?

— Это лучшая песня в её репертуаре.


Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам: