Рустам Хамдамов — Нечаянные узоры
О магнум-опусе Рустама Хамдамова «Анна Карамазофф» и его сложной судьбе размышляет Олег Ковалов. Этот текст написан специально для сборника «Хамдамов», выпущенного в коллекционной серии «Сеанс. Лица». Приобрести книгу можно в нашем интернет-магазине, а также на «Озоне».
Артистически взъерошенный гуманитарий, взволнованно жестикулируя, просвещал пожилую даму относительно холста Модильяни. Та слушала-слушала, вдумчиво кивала на все его разъяснения про цветовые градации и изящество певучих линий — а затем простодушно спросила: «А почему шея такая длинная?..» Эта сценка на выставке вспоминается при всякой попытке объяснить, в чем именно кроется магия экранных работ Рустама Хамдамова.
Сеанс. Лица. Рустам Хамдамов купить
Творческая биография его столь мифологизирована, что кажется состоящей из одних административных запретов и пущенных под откос замыслов. Это давно уже мешает безоглядно насладиться его фильмами, в кои-то веки благополучно завершенными — скажем, такими жемчужинами, как «Вокальные параллели» (Казахстан, 2005) или «Мешок без дна» (Россия, 2017). То же относится и к фильму «Анна Карамазофф» (СССР—Франция, 1991) — самому, вероятно, «неведомому шедевру» блистательных 1990-х.
Конфликт с таким же вроде апологетом ирреальных материй, как Хамдамов, рождался, скорее всего, из трагического непонимания желаний и позиций друг друга.
Это — образцовый «фильм-фантом»: слышать-то о нем слышали, однако не всем же повезло присутствовать на той премьере в Каннах, где его подвергли форменной обструкции. Сначала в Советском Союзе, а затем и в России самопальную видеокассету с записью многострадальной «Анны» ценители прекрасного благоговейно передавали из рук в руки — но не считать же просмотром этой изысканной ленты мучительное разглядывание мутных изображений, многократно переписанных с одной-единственной, и так-то ущербной VHS.
Аббревиатура ГУЛАГ стала таким же брендом России, как «Анна Карамазофф».
«Исчезновение» — так назвала Любовь Аркус свое исследование судьбы этого легендарного фильма1. Как и положено человеку культуры, она всем сердцем на стороне гонимого гения, которому подрезает крылья нарицательный «деньжач // пузач», как выразился великий Алексей Крученых2. Но, как и положено истинному исследованию, «Исчезновение» стереоскопично — в нем столько свидетельств и мнений, что главные фигуранты драмы под вполне неловким названием «Анна Карамазофф» перестают делиться на безоглядных творцов и алчных «пузачей».
Так, суетной молвой изрядно демонизирована фигура продюсера, надолго отправившего копию «Анны» в заточение. Но имя этого злодея — Серж Зильберман, в послужном списке его — сплошь киноклассика, и в кадрах ленты великого Бунюэля «Млечный путь» (Франция-Италия, 1969) они, продюсер и режиссер, плечом к плечу, совсем как матросы «Потёмкина», гордо стоят под дулами расстрельной команды. Так что этот «деньжач» знал толк в сюрреализме, и его конфликт с таким же вроде апологетом ирреальных материй, как Хамдамов, рождался, скорее всего, из трагического непонимания желаний и позиций друг друга.
1 Аркус Л. «Анна Карамазофф». Исчезновение // Сеанс. 1994. № 9
2 Кручёных А. Баллада о фашисте. (Заготовка сценария) // Кручёных А. Стихотворения, поэмы, романы, опера. — СПб: Академический проект, 2001. С. 211.
Считается еще, что к каннскому неуспеху «Анны» привела сложность ее языка. Однако к экранным экстравагантностям той закаленной публике было все же не привыкать, и роковую роль в восприятии этой ленты сыграл, вероятно, сам контекст ее появления. Перестройка объявила приговор репрессивному прошлому, и от снятого в ее разгар фильма, время действия которого датировано советским 1949-м, ожидали если не прямых социальных разоблачений, то уж того, что социализм сталинского разлива предстанет здесь как сущий ад на земле — ведь аббревиатура ГУЛАГ стала таким же брендом России, как «Анна Карамазофф».
Но когда в зачине ленты лоснится под луной тело нагого лучника, и сквозь высокие шуршащие травы несется он к мчащемуся поезду, чтобы пустить стрелу аккурат в то вагонное окно, за которым героиня Жанны Моро стремительно покрывает чернильными строчками листки своего дневника — то в голову не может придти то фабульное обоснование этих кадров, что ее Анна возвращается в родной Ленинград из лагеря.
Это создание обитает в заливаемой ливнями усадьбе с облупленным фасадом в окружении сухих букетов в сосудах и вазах всех времен и народов
А там на ее жилплощади, как это и заведено было в Великой державе, уже хозяйничают куда более благонадежные, чем она, особы. Вся эта ситуация взывает вроде бы к социальной скорби, однако когда эти захватчики жилья Анны, молодые узбечки — зацепив длинной нитью, пытаются вырвать у вопящего дитяти молочный зубик — это снимается как непостижимый для смертных магический обряд. А сами эти экзотичные красавицы в пестрых халатах, увешанные издающими мелодичный звон украшениями — вылитые ведуньи, под свое немолчное лопотание, схожее с заклинаниями, плетущие нити судеб. А к столь прелестным мойрам какие могут быть претензии по квартирному вопросу? Да и не кажутся чужими эти экзотичные создания в гнусной коммуналке, напротив — по правилам художественного контраста они здесь на самом что ни на есть своем законном эстетическом месте.
Так что сочувствия нашего к обездоленной Анне — как не бывало, поскольку вся она, с ее неизменно надменным лицом под вуалью, усеянной мушками и в диковинной шляпке с торчком заломленными над ухом полями, могла быть прописана лишь в сновидениях Рустама Хамдамова. Как и весь мир этого фильма.
И весь он воспринимается как монтаж пластических аттракционов из арсенала личной мифологии мастера. Так, прекрасная Оля Носова3 сыграла здесь девочку Мари, и кажется, что вся огромная по метражу сцена с ее участием является пряным эстетическим аттракционом, развернутым вокруг этой слегка неадекватной отроковицы с благонравным венком заплетенных косичек, полосками выщипанных бровей, тонкой шейкой, вздернутой губкой, взрослым макияжем и капризными интонациями грудного голоса. Это создание обитает в заливаемой ливнями усадьбе с облупленным фасадом в окружении сухих букетов в сосудах и вазах всех времен и народов и уж неизвестно откуда взявшихся в столь несметных количествах картин Казимира Малевича.
3 Ныне — певица, выступающая под сценическим именем Ольга Орлова.
Так его и нужно… не смотреть и даже не воспринимать
Таким же аттракционом совсем уж неожиданно возникает здесь «фильм в фильме» — в каком-то призрачном кинотеатре «крутят» столь же призрачную, поскольку не существующую в природе ленту «Нечаянные радости». Съемки этого незавершенного Хамдамовым фильма прервались в 1974 году — однако, к «нечаянной радости» ценителей киноискусства, оператор Илья Миньковецкий сберег часть снятого им материала. В фильме «Анна Карамазофф» фрагменты его цитируются столь обильно, что сам он начинает казаться роскошным футляром, куда помещена эта жемчужина.
В титрах «Анны» по неведомым причинам не указан автор диалогов, звучащих во фрагментах «Нечаянных радостей» — меж тем их писал Евгений Харитонов (1941–1981). Этот литератор и драматург рано ушел из жизни, и его произведения были известны в СССР в основном по самиздату. Учившийся во ВГИКе, он прекрасно знал «субкультуру» его тогдашней общаги и отразил ее в своих произведениях, выведя в них и своего кумира тех лет.
Эссе «По канве Рустама»4, созданное Харитоновым в форме авангардной пьесы, с одной стороны — воспроизводит фабульное ядро «Нечаянных радостей», а с другой — проницательно рисует как бы сам творческий метод Хамдамова, сравнивая, в частности, чем живописное полотно отличается от ковра:
4 Харитонов Е. Слезы на цветах. В 2-х кн. М.: Журнал «Глагол», 1993. Кн. 1. С. 73.
…можно и картину не разбирать что на ней, смотреть как узор. Расцветка зубцы полоски. Эта полоска туда а эта туда. Но видно: эта полоска пошла туда, а эта туда чтобы показать чью-то морду, не для узора. А сама полоска к полоске не подходит. А на ковре полоски подобраны к полоскам. Даже если похоже — это как будто баран или лебедь, они взяты потому что у них в жизни крыло подобрано к крылу рог к рогу всего по паре, они в жизни узор.
Именно так — нить к нити, волосок к волоску и с вынужденным вкраплением чьих-то физиономий, ведь кино все-таки снимаем, — и соткана художественная ткань фильма «Анна Карамазофф», так его и нужно… не смотреть и даже не воспринимать, а — испытывать чувственное удовольствие от созерцания этих полосок, волосков и ворсинок.
