admin admin
admin admin

Наш Тиль Уленшпигель


Григорий Горин промелькнул по нашей жизни, как метеор. Потому, что был очень ярким явлением и еще потому, что мало прожил на этом свете. Все ждали от него новых сочинений, он переживал творческий подъем, его интуиция, интеллект, вдохновение обещали очень многое. Нелепый преждевременный уход из жизни погрузил его друзей в депрессию. Российская драматургия потеряла одного из своих лидеров. И Московский театр «Ленком» почувствовал себя осиротевшим. Эта утрата нанесла чувствительный удар по многим нашим планам. Теперь, мне кажется, что мой уход из кинематографа, вероятно, в какой-то степени был связан с этой трагической потерей… Конечно, Григорий успешно работал один и с Эльдаром Рязановым, и я делал фильмы без его участия. Но он сказал однажды: «Марк, мне так долго приходится объяснять, что автором „Обыкновенного чуда“ был ты один, а я занимался другим делом, что я подумал, может быть, не стоит спорить». Я был очень тронут его желанием не проводить четкой границы, где он, а где мы вместе.

Григорий Израилевич Горин получил медицинское образование. Так и хочется написать, как Чехов или Булгаков… Так и напишу. Работал на «Скорой помощи», в свободное время начал писать смешные миниатюры для эстрады. Некоторые из них вошли в репертуар М. Мироновой, А. Менакера и других популярных артистов того времени. Еще он написал много юмористических рассказов и назывался известным юмористом. Иногда, даже способным сатириком. После рассказа «Остановите Потапова» Гр. Горин стал писателем.

Остановите Потапова

В 1973 году, уже назначенный главным режиссером в Московский театр имени Всесоюзного Ленинского Коммунистического союза молодежи, я мучительно искал пьесу, которая не напоминала бы мне об этом страшном названии. Хотелось сделать что-то очень веселое, почти легкомысленное, обязательно с живой музыкой и обязательно с глубокой идейной первоосновой. Вместе с режиссером Юрием Махаевым, который прочел все книги на свете, мы крутились вокруг комедий Шекспира, пока режиссер Анатолий Силин не подарил нам идею. Ставить надо «Тиля Уленшпигеля», — сказал он настолько безапелляционно, что я немедленно открыл увесистый роман Шарля де Костера и побежал к Григорию с вдохновенным монологом. Не дослушав меня, он заправил в пишущую машинку лист бумаги и отстучал: «Страсти по Тилю. Комедия в двух частях…»

Это можно было позволить себе только в молодости, когда остатки юношеского максимализма, смешиваясь со здоровым авантюризмом, устремляются в неизведанные нами манящие дали. Это, как раз, и есть разница в нашем соавторстве; когда я пускался в столь красочные и пафосные обороты, он решительно и насмешливо меня останавливал, если я упрямствовал, он спрашивал: «Кто из нас писатель?» «Ты!» — решительно говорил я и оставался режиссером, но все-таки писать я тоже умею. Это я уже не говорил, а думал. Интересно, что в эту авантюру с еще ненаписанной пьесой устремился здравомыслящий человек с большим партийным стажем, Рафик Экимян, мой первый директор. Он распорядился шить костюмы и сколачивать декорации, когда были готовы лишь отдельные фрагменты первого акта. Горин писал увлеченно, еще не зная… (цитирую большой энциклопедический словарь), что он «всегда утверждал приоритет ума, терпимости, любви, силы искусства над косностью, шовинизмом, предрассудками, властью» (БЭС, 2006 стр. 453).

«Страсти» были решительно отвергнуты партийной цензурой, но «Тиль» уцелел и вывел театр на орбиту, близкую к расчетной. С этого момента мы стали называть себя «Ленкомом» и ждали лишь подходящего времени, чтобы обозначить его на афише. Этого времени мы дождались. Гр. Горин приобрел статус не только успешного драматурга, но и человека редчайшей профессии — комедиографа.

К сожалению, большую часть своей жизни он работал под мощным и жестоким прессом коммунистической цензуры. И все-таки… все-таки ему удавалось силой своего таланта, веселого отчаяния, волевого нрава прорываться через многочисленные барьеры, препоны, придирки, безжалостные окрики и бесконечные поправки. «Тиль» — блестящая, остроумная, я бы сказал, искрометная фантазия на темы Шарля де Костера. Спектакль подарил замечательные роли для неизвестного тогда юного Николая Караченцова и для уже состоявшейся молодой актрисы Инны Чуриковой. Впрочем, в том спектакле было много прекрасных актерских работ, старожилы помнят Дмитрия Гошева, блистательного Арчила Гомеашвили, в будущем удачливого бизнесмена, объясняющего собственную деловую переориентацию подлыми происками М. Захарова и А. Миронова в телефильме «Двенадцать стульев».

С «Тилем» мы пережили ни с чем несравнимый успех в 1977г. в студенческом Кракове. Нам практически не давали говорить, после каждой горинской реплики громыхали овации, в отдельных местах в зале начиналось братание. Горин после наших гастролей поехал в Чехословакию и по приезде сообщил мне торжественно: в Праге сейчас два национальных героя — ты и Дубчек. Грише всегда удавались политические шутки: «Сначала у нас намечались торжества, потом аресты, потом решили совместить» — это из фильма «Тот самый Мюнхгаузен». Он написал замечательную пьесу, с несколько иным названием, и она была поставлена в Театре Советской Армии (тогда он так назывался). Была прекрасная режиссура, были прекрасные актеры, и еще, была волшебная музыка Алексея Рыбникова. Главная музыкальная тема стала основой фильма, который стал называться «Тот самый Мюнхгаузен». Музыка очень помогла кинематографическому финалу, когда Мюнхгаузен тяжело и медленно лезет по лестнице ввысь, к облакам и безграничному небосводу.

Тот самый Мюнхгаузен

Фильм, разумеется, видоизменился по сравнению с пьесой. И Григорий нисколько не препятствовал моим режиссерским фантазиям, а тут же дополнял их, впадая в творческое ликование, мгновенно сочинял новые необходимые сцены и реплики.

Успех «Мюнхгаузена» превзошел все ожидания, и Григорий достал из запасников прекрасную сцену, где действовали лилипуты-эмигранты и еще свой давнишний замысел, связанный с Джонатаном Свифтом. Остроумная затея превращалась на моих глазах в киносценарий. Он требовал, чтобы я после съемок приступил на основе сценария к постановке пьесы. Я легкомысленно пообещал, но представить с большим трудом снятый фильм, как основу сценической версии, я не сумел. Может быть, повлияла самая жестокая и топорная редактура, которую я когда-либо переносил. Цензурные изъятия были невосполнимы, и многое сломали в сюжете. «Дом, который построил Свифт» — был предметом моих стенаний. Стенания прекратил Григорий самым волевым образом. Он принес мне новую идею из Алексея Толстого. Фильм должен был называться «Формула любви». И в роли авантюриста Калиостро — мага и суперодаренного экстрасенса должен был сняться незнакомый русскому зрителю одаренный актер с уникальной физиономией и неизвестным прошлым. Такого мы счастливым образом нашли неожиданно скоро. Нам очень понравился талантливый Н. Мгалоблишвили, игравший Яго в грузинском спектакле «Отелло».

Дом, который построил Свифт

Моя главная забота была задействовать Александра Абдулова и Семена Фараду. Это были мои амулеты. Из всех режиссерских затруднений меня всегда вытаскивал сам Григорий, но и постоянные соавторы — Геннадий Гладков (композитор — наследник «Могучей кучки») и Юлий Ким (поэт — гремучая смесь русского отчаяния с корейской безысходностью). Песня «Уно-уно-уно, ун-моменто» прочно укоренилась в народном сознании, артисты пели ее на творческих вечерах, и я услышал ее даже в военном исполнении в марше на плацу.

Формула Любви

Горин успешно работал с Эльдаром Рязановым, но их фильм «О бедном гусаре замолвите слово» тем же самым образом принял на себя жестокий цензурный удар. Однако, в общем и целом, фильм прорвался к зрителю. Участие в фильмах Евгения Леонова все-таки несколько сдерживало мракобесие партийно-цензурного надзора.

Гр. Горин был еще замешан в ряде кинематографических проектов. Они имели успех, но были все-таки несравнимы с «Тем самым Мюнхгаузеном», «Домом, который построил Свифт» и «Формулой любви».

Убить Дракона

Когда я начинал снимать «Дракона» по пьесе Евгения Шварца, я очень хотел, чтобы Гр. Горин был соавтором. В это время он, кажется, работал в театре Сатиры, подарив благодарным зрителям замечательные комедии: «Феномены», «Прощай конферансье», «Счастливцев и Несчастливцев». Однако, как только я приступил к съемочному процессу «Дракона» в кинообъединении Георгия Данелии, у Григория неожиданно возник позыв к очередной совместной работе. Я был счастлив, хотя мы оказались в сложной ситуации. Когда я писал литературный сценарий, несмотря на содействие Г. Данелии, цензура на «Мосфильме» еще существовала, и на нее приходилось оглядываться. Но с каждым съемочным днем она плавно исчезала, однако, мне кажется, мы так и не догнали новое время. Лишь в последних кадрах удалось найти кинематографический эквивалент мудрому Е. Шварцу. «Зима будет долгой», — прозвучало печальное предостережение архивариуса Шарлеманя. Чтобы победить не реального дракона, а тех драконов, что забрались в наши сердца и души — потребуется много времени. Борьба переместится к новому поколению. Ему-то и суждено будет избавиться от зомбированного сознания. Последнюю финальную сцену на зимней натуре придумал Григорий. Она достойно завершала фильм, где основная проблема сидящих в нас драконов передавалась новому поколению. И, несмотря на сдержанный оптимизм, борьба только начиналась, она уходила и таяла в заснеженном будущем наших детей.

И все-таки, Григорий Горин прожил очень короткую, но счастливую жизнь. Главная тема, которая до некоторой степени объединяла им сочиненное: Шут! Острослов, борец, романтик, любимец своего народа. Таким был Тиль Уленшпигель, совершенно иным был шут Мюнхгаузен, изощренным шутом глубинного интеллекта был Джонатан Свифт, каждый год устраивавший собственные похороны. И, конечно, Менахем Мендел из «Поминальной молитвы». Григорий Горин сумел продолжить эту феерическую тему, и к Хадже Насреддину, Василию Теркину присоединились новые литературные собратья. Россия обожала и почитала Юрия Никулина — великого шута, которого любили всегда и все люди разных воззрений и вкусов. В последние годы жизни Гриша сделал ряд блистательных и гомерически смешных монологов. Они читались им, как бы, между прочим, на некоторых театральных праздниках и юбилеях. Ничего умнее и остроумнее я не слышал в своей жизни. И только теперь, в последнее время, я стал догадываться, что это был не просто мудрый и веселый комедиограф. Может быть, Горин тоже был Шутом. Шутом новой формации, который ненадолго посетил наше многострадальное отечество, чтобы занять законное место рядом с Уленшпигелем, Мюнхгаузеном, поющими слугами Калиостро, Теркиным, Бумбарашем, Юрием Никулиным… Может быть… Очень может быть!

дата первой публикации

Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам:

Отправить