Человек в квадрате — онлайн-кино Катерины Гордеевой
Документальное кино за последние годы стало предметом стриминга. Можно ли сказать, что в России существует отдельная YouTube-документалистика?
В 2022-м году Катерина Гордеева внесена Минюстом РФ в реестр физлиц-иноагентов. По требованиям российского законодательства мы должны ставить читателя об этом в известность.
Один из первых вопросов, заданных человеку — «Где ты?» Бог спросил об этом Адама, вкусившего плод с древа познания и скрывшегося из вида. Вопрос — не всегда способ узнать неизвестное. Неужели Бог не знал, куда делся Адам? Важнее, что такой вопрос прерывает молчание. Именно с этим вопросом обращается в документальных фильмах к своим героям Катерина Гордеева. Ее герой — человек, который должен быть услышан здесь и сейчас. Его ответ — это голос человека: «Я здесь». То есть, я есть.
Она не спрашивает ни про Путина, ни про Бога — ей гораздо важнее понять, как устроена память.
Юрий Дудь, старший брат
Границы документального жанра сегодня размыты: для эфира заказывают и снимают одни фильмы, для фестивалей — другие. Одни обслуживают идеологические концепции телевизионных редакций, другие — воззрения кураторов и актуальные тренды. Но ни те, ни другие не хотят говорить со зрителем, который словно исключен. YouTube дает Гордеевой свободу, независимость. Не стремясь открыть новый способ запечатлеть и перемонтировать реальность, не пытаясь соответствовать форматам, навязанным телеканалом или фестивалем, Гордеева говорит о вещах, с одной стороны, понятных, а с другой — недоосмысленных. Об афганской войне написано много — историками, политологами, беллетристами. Люди той войны остаются как бы за кадром: в новостных сюжетах и хрониках — они безлики, в художественном произведении — они лишь собирательные образы, в формате «арт-док» — часть большого замысла, живые, но будто ненастоящие. Казалось бы, ну, кто ж не знает про войну в Афгане, про Норд-Ост, блокаду, рак, про журналиста Влада Листьева и мораторий на смертную казнь? Многие и не знают. Историю Норд-Ост никто не рассказал от начала до конца; о тех, кто пережил теракт, было забыто; афганская война мифологизирована: о ней размышляют то так, то эдак, в зависимости от различных политических убеждений и подходов к историческому процессу.
Фильм Гордеевой — прежде всего, разговор, живая беседа, в которой все на своих местах, прозрачно, ясно, правдиво. Такой разговор проще представить на кухне, в дружеской компании, но никак не на телеканале или в кинотеатре. И YouTube приводит это кино на кухню. Гордеева не задает провокационных вопросов, ей интересен человек, собеседник, потому человек всегда больше того, что способен рассказать. Она не спрашивает ни про Путина, ни про Бога — ей гораздо важнее понять, как устроена память. А до настоящих воспоминаний нужно еще договориться, домолчаться. Вместе с героями Гордеева размышляет не о прошлом или будущем, но об истории и судьбе. Да и реагирует на рассказанные истории Гордеева просто, по-человечески: «Я бы вас убила» — по-матерински отвечает она Евгению Тетерину, герою Афгана, который добровольцем ушел на войну, соврав матери, что служить будет в Чехословакии.
Ведь человек не обязан бороться за попранные права, за социальную справедливость, с властью, болезнью, гипотетическим врагом в развязанном за пару дней вооруженном конфликте, он должен жить.
Бесприютных героев фильма «Человек (не) вернулся с войны» Гордеева снимает у них дома. К актерам, пережившим захват заложников на «Норд-Осте», приходит в гримерки. Идея дома как своего пространства, мира, который придумывает и сооружает себе человек, вообще одна из самых важных для автора. Дом, гримерка, музейная экспозиция, посвященная афганской войне, благотворительная «Ночлежка» — это продолжение человека, место его голосу и воспоминаниям.
Авторская позиция Гордеевой — изменение реальности на всех уровнях: жизнь героя, автора и зрителя, тех, кто был в блокадном Ленинграде, в Афгане, «Норд-Осте». С человеком что-то обязательно должно произойти после фильма. Почему герой, переживший Афган, хочет, чтобы его сын тоже стал военным? Почему женщина с диагнозом «рак груди» не может даже этого слова произнести? Гордеева учит не бояться, не давая советов, не читая мораль. Выслушав героев фильма, зритель странным образом понимает, что всякая катастрофа или трагедия только часть большой жизни, что она естественным образом в эту жизнь помещается. Фильм «Афган» заканчивается песней «За себя и за них мне приходится жить…». Метод Гордеевой — дать возможность посмотреть в глаза — герою, зрителю, самой жизни. Ведь человек не обязан бороться за попранные права, за социальную справедливость, с властью, болезнью, гипотетическим врагом в развязанном за пару дней вооруженном конфликте, он должен жить. А жизнь по Гордеевой — это процесс воспитания друг друга, придумывание, изобретательство.
Фильм «Норд-Ост. 17 лет» — воспоминания и про легендарный мюзикл, один из первых масштабных в России, и про захват заложников во время этого спектакля в октябре 2002 года. Гордеева разговаривает с родителями погибших, исполнителями главных ролей, с теми, кто в течение нескольких дней находился в заложниках, с переговорщиками. Монологи героев складываются в разговор, но не с интервьюером — а друг с другом. Тема сопричастности — пожалуй, главная в фильмах Гордеевой последних лет. («Как Серебренников потратил 218 миллионов», «Человек из ниоткуда», «Измени одну жизнь», «Голоса. Дети блокады Ленинграда», «#ЯПРОШЛА»)
Это не удачные образы, случайно найденные режиссером или оператором. Это и есть та самая жизнь — с ее несерьезными мелочами.
Размышляет ли режиссер о смертной казни, исследует ли посттравматический синдром, помогает ли справиться с тяжелой болезнью, в центре повествования не само это явление — но человек, связанный с ним. Гордеевой в этом человеке нужна подробность, загвоздка, может быть, даже лишняя деталь, которая скажет о нем больше, чем существенное и главное.
«Когда мы говорим „Норд-Ост“, мы имеем в виду мюзикл…», — рассуждает Светлана Сергиева, мать актрисы Александры Розовской, героини гордеевского фильма про захват заложников в театральном центре на Дубровке. Она одна из не тех, для кого это слово связано прежде всего со спектаклем, а не с бедой и смертью. В углу комнаты, где Гордеева берет интервью у Светланы, огромный рыжий пес… Другой участник тех событий, художник по гриму Анна Никулина, рассказывает, как актер Петр Маркин, который в день захвата заложников репетировал на другой сцене, узнав о теракте, пробрался в костюмерный цех, связал из костюмов веревочную лестницу и помог девочкам-гримерам спуститься с третьего этажа, о том, как он проверял костюмы на прочность. Если костюм не рвался об колено, Петя хвалил работу портного. Это не удачные образы, случайно найденные режиссером или оператором. Это и есть та самая жизнь — с ее несерьезными мелочами.
Подобным образом, пожалуй, пишет Вирджиния Вульф: «Так бывало всегда, когда под слабенький писк петель, который у нее и сейчас в ушах, она растворяла в Бортоне стеклянные двери террасы и окуналась в воздух». Это «писк петель» в романе «Миссис Дэллоуэй» больше не появится. Но это самое важное, что мы будем помнить о героине.
Алена Михайлова, которая приехала в Москву из Калининграда и оказалась в числе заложников в театре на Дубровке, подписывает петицию о прекращении войны в Чечне — вовсе не из политических убеждений, а потому что хочет обозначить свою причастность к людям, которые страдают вместе с ней. Заложники Норд-Оста — это особая социальная группа, общность. Об этом и название фильма: 17 лет — без всякого «спустя». Спектакль и теракт — не образы памяти, не явления прошедшего. «17 лет» в заголовке — как возраст человека.
Не важно где, когда и как зритель познакомится с фильмом; он не привязан ко времени и пространству.
Скобки в названии фильма «Афган. Человек (не) вернулся с войны» символичны. Они ставят под сомнение, что с войны вообще можно вернуться. Возможно, проблема посттравматического синдрома заключается как раз в том, что после войны человек становится лишь комментарием к истории, а не ее творцом. А выход из этих скобок — это и есть способ пережить войну, вернуться. Неслучайно рассказ об Афгане начинается с невероятной истории: в июле 1992 года 400 афганцев захватили два дома на Таганской улице в Екатеринбурге, в которых государство обещало дать им квартиры. Война заканчивается, когда появляется дом, когда, кроме «медали за город Будапешт», у человека остается человек.
В «Афгане» несколько эпизодов, сюжетных линий, глав («Война», «Вопросы», «Лебедев», «Дома»). Но главный вопрос фильма — это вопрос о счастье. «Какое счастье может быть на войне…», — говорит Николай Михайлов. Он рассказывает, как попал на войну: любил охоту, хорошо стрелял, мечтал стать инженером. Но стал снайпером. Никто не рассказывал ему красивых историй о добровольцах и подвигах. Вызвали в КГБ и все… Петр Магдалина тоже о военной карьере не думал; он просто служил в армии под Витебском. Было холодно; в конце декабря объявили тревогу, сказали «полетим в теплые края». Гордеева говорит с детьми афганцев, с Ольгой Есиной, отец которой погиб, когда дочери было 8 лет, Иваном Лебедевым (сыном Владимира Лебедева, первого председателя Союза ветеранов Афганистана), который сначала ждал отца — с войны, а потом — из тюрьмы. Наверное, результат мучительных раздумий о войне покажется не менее страшным, чем рассказы о ней. Но, может быть, итог, который подводят солдаты — не только важная социальная позиция людей, которые хотят и должны вернуться, но и катарсис, который всегда напоминает о справедливости и пощаде. Афганские годы для многих стали самыми счастливыми, потому что других не было: дома ждали издевательские социальные льготы в виде дешевого алкоголя и табака — поминальная трапеза: будто бы солдаты не вернулись живыми, будто бы государство похоронило их уже тогда, когда отправило на войну.
Катерина Гордеева: «А я режиссер-садовник»
Гордеева в документалистике открывает новый жанр, ее фильм — это, безусловно, акция памяти, перформативная memoria, способ превращения монолога в диалог, как сказал бы ее соратник Александр Расторгуев; это разговор людей сопричастных, не поиск, но конструирование общности. Такой жанр возможен, пожалуй, только в пространстве YouTube: не важно, где, когда и как зритель познакомится с фильмом; он не привязан ко времени и пространству — можно поставить на паузу, посмотреть по дороге на работу или осознанно, отложив дела и заботы. YouTube-док — как часть повседневной жизни. При этом фильмы Гордеевой обладают лекарственными свойствами (для героев) и решают просветительские задачи (для зрителей). Кроме того, документальный фильм для Гордеевой — это и определенная авторская позиция, это дело, которое лучше прочего расскажет о ней самой. Возможно, это и сеть современное воплощение идеи Брехта и Пискатора о том, что человеку нужен человек. Человек в квадрате.
