Капкан времени — «Загадочная история Бенджамина Баттона»
В нашей коллекционной серии «Сеанс. Лица» обновление — сборник, посвященный Дэвиду Финчеру (купить его можно здесь). Публикуем одну из вошедших в книгу статей: Максим Семеляк рассуждает о «Загадочной истории Бенджамина Баттона» в контексте финчеровской фильмографии.
«Загадочная история Бенджамина Баттона» с отчаянным всхлипом разрушает одну из хрустальных фантазий человечества — о прелестях обратной перспективы и течения времени вспять. Безумный часовщик, потерявший на Первой мировой сына, с горя конструирует брегет‑оксюморон, где стрелки идут справа налево. В день окончания войны в Новом Орлеане на свет появляется ребенок‑старец с артритом и катарактой. Отец сдает его в дом престарелых, где новорожденный начинает жить задом‑наперед, как пела остроумная французская рок‑группа Stinky Toys — getting younger every day, — с тем, чтобы спустя 85 лет умереть младенцем с деменцией.
Сеанс. Лица. Дэвид Финчер купить
«Загадочная история Бенджамина Баттона» — это, возможно, самый неумолимый фильм Дэвида Финчера. Библейская фатальность «Семи», террористический дуализм «Бойцовского клуба» или зловещая неопределенность «Зодиака» — все меркнет по сравнению с наглядной демонстрацией того, как на самом деле работает стрела времени: в каком бы направлении ни летела, по Финчеру, это всегда билет в один конец. Сам режиссер говорил в одном интервью, что смерть в некотором смысле важнее рождения — по крайней мере для окружающих это событие людей, так как человек обретает настоящую силу, когда держит умирающего за руку. Или — как в случае с Баттоном — баюкает его на собственных руках.
Фильм формально снят по рассказу Фрэнсиса Скотта Фицджеральда, но сценаристы Эрик Рот и Робин Сквайрод сделали все, для того чтобы перевести стрелки с достаточного язвительного первоисточника на куда более трепетные и мучительные переживания (в конце концов, не зря же у Рота за спиной была экранизация «Форреста Гампа»).
Осмеянное же Фицджеральдом «влечение» обернулось одной из самых пронзительных любовных историй, когда‑либо показанных на экране
Оригинальный текст по настроению больше напоминает историю про Вечного Жида из «Золотого теленка», а если говорить о невольной метафорической (и при этом весьма точной) экранизации, то таковой может послужить знаменитая сцена, где Гарольд Ллойд висит на стрелке часов (из фильма «Безопасность прениже всего!», он был снят в 1923‑м, рассказ Фицджеральда опубликован за год до). Фицджеральд написал обычный ехидный рассказ о нравах своей (да и всякой другой) эпохи. Вот характерная цитата:
Одно лишь тревожило Бенджамина Баттона: он больше уже не испытывал влечения к своей жене. К этому времени Хильдегарде исполнилось 35 и у нее был 14‑летний сын Роско. […] «Подумать только! — говорили вокруг. — Какая жалость! Такой молодой человек, а женат на 45‑летней старухе! Да ведь он лет на двадцать ее моложе».
Сеанс. Лица. Брэд Питт купить
Рот и Финчер перенесли действие из сталелитейного Балтимора в чувствительный Новый Орлеан. Возлюбленная Баттона из Хильдегард превратилась в Дэйзи (тоже в общем фицджеральдовское имя, но из куда более душещипательного текста). Осмеянное же Фицджеральдом «влечение» обернулось одной из самых пронзительных любовных историй, когда‑либо показанных на экране: «Я была так молода, а ты был так стар».
Финчер, впрочем, раскрылся еще в 1990‑х, но многие отмечали, что ранние его фильмы как раз опережали свое время, ненамного, лет на десять
«Загадочную историю Бенджамина Баттона» можно включить в своеобразную идеологическую трилогию, затрагивающую различные аспекты хронореальности. В нее также войдут «Необратимость» (2002) Гаспара Ноэ с его приведенным в исполнение приговором «время разрушает все» и «Довод» Кристофера Нолана (2020) с его идеей инвертированного времени. Эти три режиссера — ключевые поп‑культурные герои 2000‑х (Финчер, впрочем, раскрылся еще в 1990‑х, но многие отмечали, что ранние его фильмы как раз опережали свое время, ненамного, лет на десять).
Если же говорить о высоком градусе чувства, то ближайший фильм‑побратим «Баттона» — это снятые за десять лет до него «Любовники полярного круга» (1998) Хулио Медема. Как и Финчер, Медем тестирует идею палиндромичности жизни, где даже имена героев читаются в обе стороны: Ана, Отто, наконец, сам Медем. Как и Финчер, он понимает, что любая сконструированная обратимость лишний раз свидетельствует о том, что никто не придет назад.
Финчер здесь как будто вторит Витгенштейну
В «Загадочной истории» за кадром сказано: «Взросление — странная вещь: смотришь на человека, и вдруг кто‑то другой занимает его место». Общее время к нам абсолютно безразлично, оно занимается подменой вплоть до полного уничтожения субъекта. Однако внутри этого линейного исторического времени у нас остается шанс нащупать собственную темпоральность. Финчер здесь как будто вторит Витгенштейну, для которого реальность — понятие более сложное, нежели мир как таковой. Реальность может включать в себя вымысел и различные потенциальные возможности — словом, все то, чего не может быть. Другой его ориентир — теоретик времени Джулиус Фрейзер, как раз писавший о том, что у каждого человека может быть своя темпоральная особенность, и в этом смысле каждый из нас — Баттон, потому что наше личное время не обязано совпадать с временем историческим.
Общее время губительно. В «Загадочной истории» есть не только античасы, запущенные вспять и тонущие в финале в реке времен, но и куда более скромный, но не менее фатальный будильник, который забыли поставить вовремя, в результате чего из‑за нашей неизбежной чувствительности к начальным условиям Дэйзи попадает под машину и больше не может танцевать. (Кстати, в финчеровской «Игре» герой Майкла Дугласа делает один из последних шагов к своей подлинной человеческой сути, избавившись наконец в Мексике от золотых часов).
Ничто не длится — и ничто не проходит.
Голос Баттона‑рассказчика здесь странным образом напоминает советский документальный фильм «Стрела времени» (1986): там за кадром Смоктуновский каменным голосом зачитывал из книги Экклезиаста про время обнимать и время избегать объятий. Финчер, по сути, предлагает то же самое утешение — на выбор. Как говорит в «Загадочной истории» капитан судна, на котором служит Баттон: «Когда понимаешь, что конец, надо смириться». Однако смириться можно только после того, как почувствуешь себя кем‑то. Умирает не просто забитый татуировками капитан буксира — в своем автономном времени он был художник. Чтобы обрести этот отрезок автономного времени, нужно воплотить в себе некое свойство или просто создать конфигурацию события. Об этом и говорит в финале Баттон‑Питт: «В некоторых ударяют молнии, у кого‑то есть музыкальный слух, некоторые плавают, некоторые знают толк в пуговицах, некоторые матери, а некоторые танцуют». Смирение, о котором говорил капитан, по всей видимости, и заключается в формировании своей единичности и связанной с этим внутренней длительностью.
Когда непристойно омолодившийся Бенджамин приходит в школу танцев к постаревшей Дэйзи (у Юрия Трифонова в романе «Время и место» есть выражение «нестерпимо старый» — так вот Питт в этой сцене именно что нестерпимо молодой), это своего рода пародия на появление того же Питта в виде Тайлера Дердена в мехах в соответствующем эпизоде «Бойцовского клуба», да и финальная реплика оттуда («Ты встретила меня в очень странное время моей жизни») очень подходит герою «Баттона».
Дэйзи объясняет Баттону: «Вся суть танца в равновесии: рано или поздно ты это равновесие потеряешь и больше никогда его не вернешь». Равновесие — это основа любви, которая в свою очередь есть высшая форма хронологического совпадения. Его в фильме описывают словами: «Мы догнали друг друга». Сломанные часы показывают правильное время дважды, а те, что на ходу, то есть часы биологические, — без разницы, в какую сторону они идут, — только один раз.
Что касается того внутреннего времени, которое не отражается на часах, о нем лучше всего сказано у Филипа Рота в позднем романе «Людское клеймо»: «Ничто не длится — и ничто не проходит. Не проходит именно потому, что не длится».
