Фестивали

Венеция-2013: «Ревность» Филиппа Гарреля


Режиссер Филипп Гаррель на съемках фильма Ревность

Ровно два года назад состоялась последняя встреча на киноэкране Мориса Гарреля и его внука Луи Гарреля. «Жаркое лето» (в русском прокате «То лето страсти») — непонятый фильм Филиппа Гарреля, сложнейший трактат о подлинности и имитации, опыте и невозможности его передачи. Его заключительная сцена — один из самых щедрых подарков режиссера кинематографу. Призрак Мориса Гарреля является в больничную палату к умирающему юноше, чтобы рассказать о том, как он сражался в рядах Сопротивления и чудом выжил на войне. К моменту завершения картины актера уже не было в живых. Ласкаемый ярким солнечным светом, совсем пожилой, в пигментных пятнах и с неизменным тиком, он играет умершего, но говорит о том, как любит жизнь.

В «Ревности» мы вновь оказываемся в больнице с Луи Гаррелем. Накрытый кислородной маской он лежит в той же позе после неудачной попытки самоубийства. Буквальное повторение ситуации и места болезненно: нехватка Мориса Гарреля ощущается особенно остро. «Ревность» невозможна без него, замысел заключается в том, что тридцатилетний Луи Гаррель играет своего деда в том же возрасте; как десять лет назад он играл в «Регулярных любовниках» своего отца. Это завораживающее умение режиссера работать с течением времени, возвращаться к одним и тем же ситуациям из разных временных точек, возможно только в кино. Кинокритик Серж Даней, чья поддержка всегда была важна для Гарреля, когда-то писал, что есть особый тип фильмов — те фильмы, которые смотрят на нас.

В «Любовниках» Филипп Гаррель по памяти воспроизводил снятый на баррикадах короткий метр Actua I (1968), считавшийся на тот момент утерянным (его обнаружили только в прошлом году). «Ревность» — ремейк снятого в 17 лет второго фильма режиссера «Право посещения» (Droit de visite, 1965), сюжет которого практически идентичен «Ревности» и повествует о детстве Гарреля. Его отец, театральный актер, бросил мать и ушел к другой женщине. Пролог новой картины: женское лицо, затемнение, маленькая девочка лежит на кровати и слышит разговор, подглядывает в замочную скважину. Женщина просит: «Не оставляй меня», мужчина уходит.

Ревность. Реж. Филипп Гаррель, 2013

«Ревность» — очень скромный, маленький фильм, один из самых коротких у режиссера — всего 77 минут. Хотя за «Жарким летом» должен был последовать амбициозный проект на итальянской студии Чинечитта с Моникой Белуччи и Мишелем Пикколи, к которому Гаррель долго готовился, но в последний момент все сорвалось по финансовым причинам. Картина разделена на две главы: «Я хранил ангелов» и «Искры в пороховой бочке». Возможно, «Ревность» — самая спокойная, умиротворенная лента режиссера за последние двадцать лет. По всему фильму раскиданы намеки на трагический исход. Речь заходит о двух знаменитых самоубийцах — Маяковском и Сенеке, юном Вертере, новая девушка Луи (её играет Анна Муглалис со своим неповторимым хриплым голосом) несколько раз говорит о смерти («эта квартира станет нашей смертью», «ожидание — это смерть»), а сестра главного героя Эстер (Эстер Гаррель, настоящая сестра актера) рассказывает о напугавшем её пожаре. Мы знаем, как всегда хрупки персонажи Гарреля, но впервые за долгое время трагический потенциал не реализовывается. Вопреки всем мрачным предзнаменованиям герой выживает; снова автобиографическая деталь — ровно так же пытался однажды покончить с собой Морис Гаррель.

Меланхолия находит выражение не в пограничных ситуациях или порывистых романтических жестах, но в скромных бытовых эпизодах. Всех персонажей объединяет и скрепляет ревность. Её испытывает мать на словах девочки о том, как ей нравится новая подружка папы. Ревность Муглалис — тревожное, разъедающее ее переживание. Она передает его Луи, предлагая жить в новой квартире, которую ей подарил другой любовник. Луи спрашивает дочь: «Ты меня ревнуешь?».

Ревность. Реж. Филипп Гаррель, 2013

Грустный сквозной мотив «Ревности» — отказ от мечты, устремлений и идеалов. Мать маленькой девочки напоминает Луи после неприятного дня, проведенного в офисе, о том, что ещё совсем недавно они мечтали заниматься в жизни только тем, чем им хочется. Он помнит и однажды произносит: «Я знаю, кто я есть»; это определяющий его стержень, ради которого он готов жить в нищете и жертвовать близкими. Его новая подруга повторяет судьбу предыдущей девушки: это актриса, которая не может найти работу уже шесть лет и, наконец, сдается. Она не может вписаться в пространство — будь то пространство сцены или жизни. В их крохотной квартире на последнем этаже она все время бьется о мебель, не может совладать с теснотой. Эти аскетичные интерьеры Гаррель снимает на широкоформатную черно-белую 35-миллиметровую пленку («единственная роскошь, доступная мне во время съемок», как он признается в интервью). Оператором во второй раз выступает Вилли Куран, работавший с Годаром и Пиала, один из последних хранителей секрета Новой волны. Как обычно Гаррель нюансирует повествование закадровой музыкой, которую сочинил знаменитый французский музыкант Жан-Луи Обер, последний альбом которого Roc’éclair был тоже посвящен утрате отца (на финальных титрах играет его песня Ouvre ton coeur)

Первая часть запечатлевает вспышки простого счастья. Луи живет с девушкой, играет в театре, заботится о дочке. Бег наперегонки, похищение леденцов, прогулки в парке, где обитают грациозные лебеди. Здесь разлита гармония повседневного, забота и охрана тепла — трижды за фильм повторяется вопрос, не холодно ли дочери. Гаррель напрямую указывает, что ассоциирует себя с персонажем этой замечательной девочки, которую он пригласил после съемок у своего друга Жака Дуайона. Безмятежность подчеркивается даже интерьером — носорог на комоде, котята на обоях в детской, вечерняя игра в ковер-самолет. Это фильм, снятый с точки зрения ребенка.

Если «Я хранил ангелов» целиком укоренена в проживании и интенсивном переживании настоящего, то «Искры в пороховой бочке» проходят под знаком воспоминаний. Луи рассказывает Эстер про закон пустыни: заблудившегося в песках путника можно пустить к себе в палатку на три дня и три ночи, но потом тот обязан уйти. Она спрашивает, кто рассказал ему эту историю. Папа. Это самый пронзительный момент — брат и сестра нежно разговаривают друг с другом, но вдруг понимают, что не могут разделить это воспоминание, поскольку Эстер была слишком маленькой и не помнит отца.

Морис Гаррель и Филипп Гаррель в фильме Спасательные поцелуи, 1989

Гаррель чередует такие мягкие медленные сцены с мгновениями неожиданного ускорения. Сразу после этой беседы герой проваливается в сон. Он дремлет в гримерке у зеркала, которое словно портал Жана Кокто, и в кадр внезапно заходит видение девушки, сообщающей, что она очень любила его отца и любит его до сих пор. Морис Гаррель редко играл у сына крупные роли, но его присутствие всегда было определяющим. В «Спасательных поцелуях» (1989), «Призрачном сердце» (1996) и «Дикой невинности» (2001) повторялась одна и та же сцена, когда главный герой в трудный для себя момент приходил за советом к отцу.

В «Ревности» есть аналогичная сцена, похожая на ещё одно сновидческое вторжение. Луи сидит за столом у пожилого человека, за окном — непривычный пейзаж, заснеженный сад. Можно предположить, что это действительно греза о встрече с отцом, воспоминание о нем, но сам режиссер в титрах и интервью утверждает, что это отсылка к его юношескому наставнику, учителю из лицея Монтеня (вероятно, именно его мы видели в дебютной ленте 1964-го года «Рассорившиеся дети»). Отражение этой сцены — визит Анны Муглалис к ее символическому отцу — пожилому писателю, биографу Маяковского, — которому она омывает ноги. Обоих стариков играют два пожилых актера, близких друга Мориса Гарреля. Главный герой тоже окружен двумя друзьями из театра — получается, эти актеры исполняют роли тех, кого мы на самом деле видим в фильме.

Ревность. Реж. Филипп Гаррель, 2013

Преподаватель говорит Луи Гаррелю: не следует путать вымысел и реальность, возможно, ты понимаешь вымышленных персонажей лучше, чем настоящих людей. Эта путаная неопределенность — всегда сердце кинематографа Гарреля. Ведь и Луи Гаррель с Эстер Гаррель играют здесь под своими реальными именами. Вся сложность фильма произрастает из этого раздвоения, сложного любовного танца реальности и вымысла, автобиографии и написанного сценария. В образе одного Луи сочетаются три прототипа — он сам, его дед и отец. Вопросы подобия и отличия преследовали героев «Ветра в ночи» (1999) и «Жаркого лета».

Что это за странная, такая красивая идея — сделать ремейк уже не только фильма, но человека, искать в родных очертаниях одного близкого человека — черты другого? Маленькая девочка спрашивает Анну Муглалис, знает ли она, кого больше всего любит Луи? Папу. Очевидно, в «Ревности» Филипп Гаррель больше всего любит в сыне своего отца. В заключительной сцене дочь интересуется у Луи: «А что ты делал до меня, до моего рождения?». «Ревность» ищет ответ на другой ответ — а что делать после тебя? Можно ли найти своего отца в изображениях, их монтаже, пространстве кинематографа? Поймать на экране отца, воспроизвести его. Так Серж Даней никогда не видел своего отца, пропавшего в нацистских лагерях, и смотрел кино в поисках его следа. Что еще остается делать критику? И что тогда делать режиссеру? Снимать кино.


Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам: