Фестивали
Андрей Карташов
Андрей Карташов

Берлин-2014: За миллиард лет до конца света


Последний фильм. Реж. Райя Мартин, Марк Перансон, 2013

Необратимые изменения в технологии кино — переход с пленки на цифру — наступили быстрее, чем мы успели их осмыслить. На Берлинском фестивале, который (по крайней мере теоретически) — одно из главных событий мирового кино, сеансов на пленке было всего два (о ретроспективах не говорим); что уж говорить о репертуарных кинотеатрах, которые всего за несколько лет почти полностью перешли на цифру по всему миру. Перфорированная кинолента до сих пор используется как символ кино в пиктограммах, логотипах и рекламе, хотя метонимия уже не актуальна; кино по-английски тоже до сих пор называют словом film, то есть «пленка». Точно так же команда «Сохранить файл» вызывается значком дискеты, хотя тинейджеры даже не знают, что это такое, а имейлы называют письмами, хотя их, строго говоря, от руки никто не пишет.

Язык не успевает за технологией, перестает ей соответствовать и потому теряет власть над речью — которой является собственно кино, сами движущиеся картинки на экране. В каком-то смысле пленка и остальная сумма технологий — тоже язык, система правил и ограничений, организующих речь. Любой язык — инструмент власти. Кино, загоняющее нас в темные пещеры и заставляющее два часа сидеть там в неподвижности, — вообще тоталитарный медиум, об этом не раз говорилось; сложная технология еще и способствовала возникновению элит. Цифра — великий демократизатор: раньше снимать кино можно было, только закончив специальный вуз и получив денег у продюсера, а лучшие классические фильмы были доступны лишь узкому кругу интеллектуалов в Париже, Лондоне или Нью-Йорке. С переходом на цифру привилегированного класса синефилов-синеастов больше нет. Не потому ли синефилы, критики и режиссеры держатся за пленку, что привыкли быть хозяевами дискурса и не хотят терять свою монополию на производство и потребление изображений?

Последний фильм. Реж. Райя Мартин, Марк Перансон, 2013

laquo;Последний фильм», снятый культовым для узкого круга почитателей филиппинцем Райей Мартином и канадским кинокритиком Марком Перансоном, стал одним из двух фильмов, показанных в Берлине с пленки. Причем, как бы подчеркивая эксклюзивность события, — на единственном сеансе в самом маленьком фестивальном зале. Снобизм, наверное, но для «Последнего фильма» носитель играет существенную роль (что, правда, не помешало показать его на некоторых фестивалей и с DCP). Оригинальное название La última película — не только перевод на испанский The Last Movie Денниса Хоппера: как и английское film, película означает и «фильм» и «пленку». Кроме того, último означает еще и «предельный, высший», что дает некоторое представление об амбициозности замысла.

Но на самом деле здесь во всем ирония. По сюжету последний/предельный фильм хочет снять американский инди-режиссер Алекс, который для этой цели приезжает на Юкатан в декабре 2012 года, в дни апокалипсиса, предсказанного майя. Он издевается над своими соотечественниками, ньюэйджерами в белых одеждах и туристами с фотокамерами, но не сопоставляет с ними себя, хотя сам пришел к древним пирамидам с камерой в день конца света. Мы почти не видим фильм Алекса, но, судя по всему, его грандиозный проект в итоге выглядит, как мусор; собственно, в самом начале герой вместе со своим товарищем внимательно исследует помойку, формулируя афоризм: «Мусор остается навсегда, а память недолговечна».

Когда в Бухаресте наступает вечер, или Метаболизм. Реж. Корнелиу Порумбойю, 2013

Собственно, фильм Мартина и Перансона и сам выглядит, как мусор, — или, чтобы воспользоваться более благородной метафорой, как руина. Как и фильм Хоппера, он как бы разваливается на части: драматургия приблизительна, монтаж и композиция кадра случайны, много прямого брака с микрофонами в кадре, расфокусом и рассинхронизацией звука, начальные титры случаются минуте на пятнадцатой. Последнее — прямая цитата из Хоппера, как и появляющийся два раза титр «Сцена отсутствует». «Последний фильм» — обломки старого кино: руины, как замечает Алекс относительно майянских пирамид, доказывают линейность и конечность времени. Однако, как мы знаем, майя верили в его цикличность, и в 2012 году произошел не конец света, а смена эпох. Так же и кино не закончилось с кинопленкой, чему «Последний фильм» сам служит доказательством: проецируемый строго с 35 миллиметров, он снят на что угодно, кроме 35 миллиметров, — включая не только пленку других форматов, но и цифру, и даже камеру телефона.

Другой недавний метафильм — «Когда в Бухаресте наступает вечер, или Метаболизм» Корнелиу Порумбою, показанный на фестивале в Гетеборге (премьера прошла еще летом в Локарно). Он начинается с долгого диалога между режиссером Паулем и актрисой Алиной, в котором первый говорит, что никогда не смог бы снимать на цифру. Ему важно ограничение в длительности кадра, которое устанавливает пленка. Одиннадцать минут — столько можно записать без смены катушки; естественно, снятый одним планом разговор именно столько и длится. Дальше есть свидание в китайском ресторане, где Пауль рассуждает о том, как палочки и вилки повлияли на восточную и западную кухню соответственно, пытаясь доказать, что инструмент определяет содержание.

Когда в Бухаресте наступает вечер, или Метаболизм. Реж. Корнелиу Порумбойю, 2013

Для режиссера с амбицией автора, каким является Пауль, важно чувствовать себя частью иерархии. Подчиненным элементом пирамиды для него оказывается как раз Алина — провинциальная актриса, которую режиссер делает своей любовницей и присочиняет к сценарию эпизод, где она появляется голой. Характерно, что в первой сцене он ведет машину, провожая ее до гостиницы, то есть сразу заявляя активную роль в их отношениях. Но нужен и вышестоящий элемент — таким как раз оказывается технология, она же язык, он же закон, он же власть. Закон снимает ответственность. В предыдущем фильме Порумбою «Полицейский, имя прилагательное» герой-оперативник задавался этическим вопросом — справедливо ли сажать в тюрьму подростка за выкуренный косяк — в ответ на что его начальник ссылался на букву уголовного кодекса, приводя в доказательство толковый словарь. Так и тут: если есть сила, над которой не властен режиссер, то и режиссер имеет право ожидать подчинения.

Пленка действительно требует насильственного конструирования реальности: ограниченное ее количество заставляет отказываться от импровизации. Пауль, как герой «8½», не может понять, о чем будет его фильм, бесконечно репетирует с Алиной одну и ту же проходную сцену и собирается полностью снять, как ее героиня десять минут сушит волосы, принципиально не используя монтаж внутри сцен. Однако отрепетированная реальность уже таковой не является, даже отдельный кадр, как замечал Годар, уже смонтирован. Пауль считает, что реализм — сущностное свойство киноязыка, в особенности, видимо, пленки — ведь она как будто является физическим слепком с реальности. Но, конечно, заблуждается: Андре Базен еще в сороковые писал, что мнимая объективность кино — только новая возможность для создания иллюзии. Когда в финальной сцене режиссер, симулирующий язву, чтобы затянуть съемки ради отношений с Алиной, демонстрирует врачу запись эндоскопии, доктор справедливо подозревает его в обмане. Запись настоящая, но язвы на ней нет, только поверхностный гастрит. «Может быть, она не попала в кадр?» — бормочет Пауль. «Кто же оставляет за кадром самое важное?» — парирует врач. Эндоскопия, на которой не видно язвы, не имеет смысла, как не содержит его язык без речи; медиум еще не является сообщением. Язык, на котором говорит кино, может быть аналоговым или цифровым, но это неважно, пока он остается универсальным и имеет содержание. Как говорит Алина в беседе о палочках: «Я думала, мы едим ради вкуса, а не столовых приборов».

дата первой публикации

Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам:

Отправить