«Эйфория» — «Сеансу» отвечают…
Екатерина Тарханова
Еще Фасбиндер говорил, что не бывает фильмов про любовь — бывают только фильмы с любовью, с кровью, с цветами. Придя из литературы и театра, Иван Вырыпаев хотел снять именно фильм. Другое дело, что без любви и крови он был бы инвалидом. А поскольку для новичка кино — как целина непаханная, то, чтобы не промахнуться, естественно обращение к библейской манере сказания. Все впервые и всего много — цвета, музыки, воздуха, огня и воды.
Но подлинное желание снять фильм не может быть умозрительным, оно порождено здесь и сейчас. Поэтому «Эйфория» — также донская степь, мат, машины и мотоциклы, больницы и пьяницы и в целом абсолютно современная действительность. Мало кем понятый мужик на мотоцикле — лишь символ всемогущества, которое в наши дни опять же естественно чувствовать молодым людям. А то, что начало и конец закольцованы, выдает полное спокойствие, с которым снимал «Эйфорию» 30-летний Вырыпаев.
Александр Трошин
Все понятия рано или поздно превращаются в клише, утрачивая смысл, и «новая драма» пробивается, как может, к этим потерянным смыслам. «Эйфория», которой буквально вломился, с кислородными подушками, в наш задыхающийся кинематограф человек-театр Иван Вырыпаев, ищет утраченные смыслы там, откуда мы уже давно ушли, возвращает нас в космическую, я бы сказал, первобытность, где любовь — любовь, пожар — пожар, а боль — это боль, и только другой болью перекрывается. Отчаянно красивая и торжествующе трагедийная, вырыпаевская «Эйфория» довженковскую «Землю» напомнила.
Алена Солнцева
«Эйфория» Ивана Вырыпаева — самый драйвовый и самый нахальный фильм из того, что снято в России за последнее время. Некоторым зрителям фестиваля «Кинотавр», где фильм был показан впервые, он понравился до нервной дрожи, другие были возмущены им до глубины души. Эмоции были сильными.
Вырыпаев, впервые взявшись снимать игровое кино, нарушил все возможные табу и использовал все самые расхожие штампы. В его картине ребенку с хрустом отрезают палец, в живую корову стреляют упорно и в упор, тупым ножом бьют в живот, а женскими трусами отмахиваются от мух… В ней же героиня ходит в красном платье, а все вокруг голубое и зеленое, перед смертью герои переодеваются в белое, объяснение в любви происходит на краю оврага, причем влюбленные, понятно, стоят по разные стороны… В сущности, все это не важно. Агрессивно и напористо Вырыпаев вскрывает нежное тело кинематографа, действуя как бы неумело и грубо, а кинематограф сладострастно замирает и охает. В этой картине все чересчур — музыка, цвет, изображение, все эти лодки, окна, пожары и дороги назойливы, красота — криклива, а поступки героев противоестественны и абсурдны. Тем не менее «Эйфория» впечатывается в память намертво. Этот буйный дебют многое обещает, но обманет — недорого возьмет.
Зара Абдуллаева
Давно не видела такой рациональной конструкции, заточенной, однако, под азиатский жанровый экстрим. Но расчисленной, само собой, на нашей почве, из которой торчат приметы так называемого поэтического кино и символятины. С другой стороны, такой фильм вполне соответствует стереотипам фестивального истеблишмента. Фестивалей ведь много, а «странных» фильмов не хватает. И вот еще что: поздние фильмы Кар вая, которые наверняка вызывают эйфорию у Вырыпаева, — это мелодрамы, а не притчи, озвученные надрывным саундтреком. Но прославился Кар вай своими ранними шедеврами, а не стилизацией маньеристского гламура.
Виктор Матизен
Впечатляющий дебют, и если от начинающего кинорежиссера требуется показать, на что он способен, — то вот оно, наглядно и слышно. Первобытная драма (не путать с античной трагедией), разыгравшаяся в мире, который еще не стал ни человечеством, ни цивилизацией. Много «атмосферы» и немного слов — но того, что говорится, мало не покажется: «Беня говорит редко, но смачно». Как та бабенка на дороге, которая не может не сообщить встречному мужику о своем глубоком удовлетворении от только что состоявшегося совокупления с другим мужиком, потратив на это втрое меньше слов, чем я только что потратил. Плюс герои, простые, как мычание недоенной коровы, и обуреваемые «вечными», как окрестные пейзажи, страстями. Любовь и смерть в одном флаконе — в том же, где прегрешение и наказание. И — нарочно не придумаешь — какой выгодный контраст со «Связью», где тоже об адюльтере, но куда более пресно и более тускло. Один только вопрос — вырыпаевские пейзане и смирновские горожане — они в одной стране и в одно время живут? Сомневаюсь, хотя, если судить по скандально-уголовной хронике и говорить языком Швейка, аналогичные случаи были в Пустобрехово, Елбани и Кратовске. Уж очень все в «Эйфории» картинно, демонстративно и даже программно. Уж не об этом ли мире грезила сначала героиня Елены Соловей в «Неоконченной пьесе для механического пианино» («Есть простую пищу, ходить в простой одежде»), а вслед за ней — покойные Луцик с Саморядовым, мечтавшие говорить простыми, как кирпичи, словами и начавшие было выводить на экран похожих на эти кирпичи героев («Дети чугунных богов» и «Окраина»). «Дед, а чо, если твоя бабка с другим дедом скуролесится?» «Да ничо, внучок, возьму кривое жидовское ружжо да жахну обоих из обоих стволов». Вот и весь сказ. Скучно жить на этом свете, господа. В «Связи», при всей ее невыразительности, лично мне было интереснее.
Елена Плахова
Стихия — понятие, редко соотносимое с новым российским кинематографом, как правило, искусственно выводимым в пробирке. Фильм Ивана Вырыпаева удивляет тем, что в нем бушует настоящая стихия — водная, степная, народная, языковая, любовная. Она перехлестывает за рамки экрана, и тогда режиссер направляет ее в специально вырытое эстетическое русло, но даже в нем она не застывает целиком, как только что извергшаяся лава. Это фильм диких, первобытных эмоций за социальными и моральными рамками, за пределами добра и зла. Поэтому меня не удивило, когда эту картину, в которой важную роль играет образ реки, кто-то назвал современным «Тихим Доном». Стихия гражданской войны, где запросто рушатся «устои», продолжает бушевать в душах этих людей, которые (здесь уже цитируем Окуджаву) «не ведают, что творят»
Андрей Плахов
Жесткая любовная драма из жизни деревенских «неоварваров» на фоне беспредельной российской шири — что в природе, что в душе, ее бы сузить немного. Не удивительно, что картина расколола кинообщественность: одни сочли ее язык (не только матерно-простонародный, но и стилизованный кинематографический) художественным прорывом, другие — бессовестным эпатажем.
Дмитрий Савельев
«Эйфория» интересна и богата замахом, намерением, взглядом на жизнь. Поверить русскую жизнь античной трагедией, выкорчевать из чернозема разветвленную корневую систему психологизма и забросить ее за соседский забор — это сильный вариант. Но пустоты, которые образовались на месте изъятия, слишком велики, чтобы можно было закачать их вполсилу. А даже если Иван Вырыпаев и в полную силу качал — ее не хватило, как мне кажется. С другой стороны, он ведь только начинает эти работы — чего под руку говорить?
Елена Грачева
В античном театре страсти кипели на фоне отсутствия каких бы то ни было декораций — проскениум не считается. Только игра актеров, гений драматурга и зрители, пришедшие на мистерию, каковой и был театр. Апеллируя к античным страстям, Вырыпаев сделал свой фильм невероятно красивым, ярким, живописным — очевидно, повышая градус кипения. Получилась скорее декоративность, чем мифология. Климт, а не Шиле. Так и видишь, как перед съемкой живописно раскладываются овощи и фрукты на фоне дверного проема старого дома — как для натюрморта. Но, несмотря на это, у фильма есть запал и задор — расшевелить, растрясти, разбудить, и равнодушным остаться невозможно.
Станислав Зельвенский
По-моему, это совершенно возмутительный неликвид. Голая претенциозность, за которой не стоит ровным счетом ничего — ни мысли, ни эмоции. Искренне не понимаю, кем нужно себя считать, чтобы подобные вещи продавать; такой Хулио Медем минус сценарий и режиссура. Стилизация под разговорную речь выглядит в сто раз искусственней, чем любая литературщина. Монтировать трудно — будем уходить в затемнения. Сказать нечего — будем держать долгие планы: сойдет за многозначительность. Человеческой истории нет — напихаем символов: Он, Она, лодочка, коровы. А что они там символизируют, не наша забота, пускай фестивальные жюри разбираются, они это любят.
Евгения Леонова
«Греческая трагедия», оргиастический экстаз, порожденные мировоззрением инфантильного мужчины, зависимого от собственных комплексов и, видимо не осознанных, но прочно всосавшихся христианских клише. Экзальтированное безумие восхитительно живого динамического пространства со всего маха налетает на самый что ни на есть материализовавшийся грех (собака отгрызает палец маленькой девочке, когда ее мать мысленно лелеет идею прелюбодеяния), и далее безумие это ползет калекой, у которого перебиты обе ноги и с рефлексией не все в порядке. Христианская модель греха-наказания не получит развития, смерть матери будет выглядеть еще большим грехом. Дионисийская всеоправдывающая экзальтация сделается невозможной. Ведь автор, как Сократ, «изгонит музыку из трагедии», высказав инфантильное заблуждение, что у женщины любовь к детям — понятие рассудочное и, стало быть, мешающее подлинному экстазу.
