Эссе

Машенька, моя Машенька


 

«Большевиков я не любил»1 , — неожиданное признание от человека, который писал сценарии к таким фильмам как «Два бойца», «Коммунист», «В огне брода нет», и многим другим. Но Габрилович ведь родился в 1899-м году, сколько успел повидать, а представление о ценности личности у него было оттуда, из века девятнадцатого. Никакие дальнейшие испытания не затмят эту гимназическую юность (оттуда — дружба с будущим режиссером Юлием Райзманом), эти фотографии в белых воротничках, детские забавы: там, где начинался футбол, где полеты первых аэропланов… Все было впервой и все было несериозно. Кино казалось делом ерундовым, сценаристика и подавно. Но Габрилович шел окольными путями. Что писательское ремесло! Он, например, отлично играл на рояле. Зарабатывал на вечеринках, исполняя регтаймы и уанстепы. Подружился с поэтом Валентином Парнахом, который тогда только вернулся из Парижа и привез новые инструменты: саксофон и наборы сурдин для труб и тромбонов.

«Парнах прочел ученую лекцию о джаз-банде, потом с грехом пополам сыграли джазовые мелодии. Когда же сам Парнах исполнил страннейший танец „Жирафовидный истукан“, восторг достиг ураганной силы. И среди тех, кто яростно бил в ладоши и взывал „еще“, был Всеволод Эмильевич Мейерхольд. Он тут же предложил Парнаху организовать джаз-банд для спектакля, который тогда репетировался»2 .

Габрилович засветился в фильме Марка Донского «Огни большого города» (1927) в роли «неистового тапера». Еще прежде — в протазановском фильме «Его призыв» (1925). Увидел Мейерхольд — пригласил к себе. Будущий сценарист испробовал на себе все театральные профессии — от помощника костюмера до помощника режиссера. Даже пришивал пуговицы к костюмам артистов. И все это с той парижской непринужденностью, которая так нравилась Парнаху3 .
Не эта ли парижская непринужденность отзовется потом в фильме «Машенька»..?

Слева: Евгений Габрилович в детстве. Справа: Евгений Габрилович в роли тапера в фильме Его призыв (1925)

Нрава он был нелинейного. Проработал с Мейерхольдом пять лет, поссорился, ушел из театра. Стал журналистом, писал очерки и заметки. После встречи с Райзманом — сценарий фильма «Последняя ночь» (1936). Это ночь с 24 на 25 октября 1917 года. Кому — последняя ночь, а кому — соль первых поцелуев. Будущий принц Алексей Консовский здесь пока еще просто рабочий паренек, а Татьяна Окуневская — робкая гимназистка с густой косой. «Оттуда пошла наша слава, что у нас мещанская точка зрения, смотрим на революцию из кухни».

Вторая картина, которую Габрилович делает вместе с Райзманом — «Машенька» (1942). Снималась она в Москве под бомбежками, в Алма-Ате и Выборге. И невольно воспринимается как фильм о Великой отечественной войне. Так уж повелось в советской (да и нынешней, российской) мифологии: есть только одна великая война, о прочих вспоминать не принято. «Машенька» же посвящена советско-финской войне. Ее тихий юбилей прошел 30 ноября, 75 лет с начала войны. Александр Твардовский в одном из своих стихотворений окрестил эту войну «незнаменитой».

Из записной потертой книжки
Две строчки о бойце-парнишке,
Что был в сороковом году
Убит в Финляндии на льду.

Лежало как-то неумело
По-детски маленькое тело.
Шинель ко льду мороз прижал,
Далеко шапка отлетела.
Казалось, мальчик не лежал,
А все еще бегом бежал
Да лед за полу придержал…

Среди большой войны жестокой,
С чего — ума не приложу,
Мне жалко той судьбы далекой,
Как будто мертвый, одинокий,
Как будто это я лежу,
Примерзший, маленький, убитый
На той войне незнаменитой,
Забытый, маленький, лежу.

Да, еще один быстрый, черненький, молодой парнишка, каким был и сам Габрилович во время написания сценария. Габрилович тоже видал войну. Видал Гражданскую — был послан сопровождать продовольственный поезд на фронт. Видал Отечественную: «Я видел в те годы столько, сколько не видел потом за всю жизнь… Летал на штурмовике… Бродил по Берлину и Токио… видел останки Геббельса, его жены и детей». И все равно казалось, что о войне он знает слишком мало, что война — это нечто большее, чем все, что можно о ней рассказать. Больше, чем залпы «катюш» и приказы генералов, больше чем некрепкий блиндажный сон и глаза солдат за пять минут до атаки. Страшнее — и одновременно человечнее. А ведь Габрилович большой специалист в реабилитации человеческого. Самого Ленина сделал живым, теплокровным в фильме Юткевича «Рассказы о Ленине» (1957).

Машенька. Реж. Юлий Райзман, 1942

Логичным образом и «Машенька» фильм не совсем о войне. О войне прокричат казенное динамики. И все соврут. Теперь известно — не на нас напали, а совсем даже наоборот. Может быть, потому так картонно выглядят военные сцены во второй части фильма, что война совсем не соответствует природе человека? Не то, что езда на машине или зубрежка над учебниками. Машенька, моя Машенька. У нее глаза такие — все смотрят куда-то вдаль. Я таких никогда не видала. Она живет на Золотом берегу, далеко за городом. Одна, в небольшом доме. И родственников у нее никаких нету. Машенька словно героиня какой-то сказки. Только ей не надо никакого принца. Ну встретился Лешка, таксист-оболтус с непослушной гривой волос. Будет ради кого продать свои новые туфли. Что же с того? Машенька и без того давно и безвозмездно влюблена в этот мир. Вот таких- то героинь наше кино еще не видывало. Счастливых — не оттого, что Ленин там, или Сталин, или смешные учения с противогазами, а оттого что как хорошо, господи, жить хорошо! Ехать ночью домой в открытом такси, когда по обочинам мелькают фонари, и пересчитывать в кулачке мелочь — хватит ли. Смотреть на звезды, слушать плохие стихи и отвечать искренне: «Очень хорошие стихи».

В другом военном фильме, арнштамовской «Зое» (1944) есть такая сцена: девочки школьницы собрались в кружок и спорят о том, что такое счастье. И вот одна говорит: «Счастье — это когда ждешь чего-то хорошего, вроде подарка. И знаешь, что непременно будет, только точно не знаешь, когда будет, что будет». Вот так же и у Машеньки. В Одессу, в Балаклаву летят телеграммы. Она летит на свидание в скромном платье, с бантом набекрень. Он не пришел, он метался в горячке в большой общажной палате на двенадцать персон. «Ну как же, Алеша, помните тот вечер, мы с вами ехали, вы мне еще про звезды рассказывали». И такая нежность пробирает при виде этих стоптанных башмачков, штопанных чулок, и узкой комнаты с парой этажерок. Сложит так ладошки на груди: как будто удерживает в горсти золотую рыбку. Что там бьется под кожей, горит огоньками в зрачках. И все ей легко и просто. «Вообще, Машка, ничего в жизни даром не дается. Нужно черте сколько работать, чтоб чего-нибудь добиться. Все трудно. — Не-а. Это только начинать трудно».

Машенька. Реж. Юлий Райзман, 1942

Попав на фронт, Машенька легко и просто сменит тонкое пальтишко на телогрейку и ушанку, чтобы стать фельдшером. Так же легко упадет, оступившись, в снег, и прокричит на прощание: «Мы должны с тобой встретиться!». Так все здесь необязательно, так ненадежно. И предчувствие неореализма в этом фильме сквозит не только в трепетном внимании к жизни «маленьких» людей, и мелочам материального быта, но и в концовке. Дефект становится эффектом. Не знали, как закончить фильм, финал оставили открытым. Встретятся ли герои еще? Бог весть. Только глаза Машеньки все так же будут светить и на войне, как в мирной жизни. Далеко бежит дорога, впереди веселья много.

 

Примечания:

1 Док. фильм «Евгений Габрилович. Я вспоминаю» (1990) Назад к тексту.
2 Габрилович Е. Рассказы о том, что произошло// Искусство кино. 1964. №4. Назад к тексту.
3 Док. фильм «Евгений Габрилович. Писатель экрана» (1987) Назад к тексту.


Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам: