Невозможные миры: Крот и жизнь без нас
Он, конечно, никакой не крот, он кротик. Да и по-чешски тоже: krtek. Маленький и невероятно симпатичный обитатель пасторального мирка, тоже маленького и тоже невероятно симпатичного: цветочки, птички, ручеек. Живет в уютной норке — кроватка, печка. И, кстати, имеет, что несколько для крота удивительно, огромные глаза. Как будто он не нарисованный крот, а нарисованная же японская школьница. Впрочем, я знать не знал ни про каких японских школьниц, когда увидел его и полюбил. Его все любили, его невозможно было не любить.
? ? ?
А еще, знаете, бывают такие разговоры, короткие вроде бы и ничего не значащие, к которым всю жизнь потом возвращаешься. У меня, конечно, тоже такие были. И один из них вел я подростком на Карловом мосту с прекрасной девушкой-экскурсоводом.
Мне было тринадцать, может, четырнадцать, я был всерьез уже травмирован перестройкой, то есть успел почувствовать, что моя страна — не совсем светоч миру. В газетах беспределила гласность, тема номер один — сталинские репрессии, разговорами о которых учительницу истории можно было довести до слез, а когда тебе тринадцать, удержаться сложно. Да и потом, меня ведь на самом деле терзали разнообразные сомнения. Готовился я, значит, умереть героем третьей мировой, даже, возможно, партизаном, защищая родину от американских агрессоров, а тут вдруг мир не то, чтобы рухнул, но ощутимо зашатался, и непонятно стало, точно ли американцы агрессоры, и перспективы третьей мировой оказались туманными. Еще и репрессии эти.
И случайная поездка в Чехословакию, чудо, настоящее чудо, маленькое все такое, уютное, даже то, что большое, вроде невероятного, оглушающего собора святого Витта, — все равно уютное, черепица, узкие дороги, старые камни, кафе, ни на что советское не похожие, и магазины, тоже ни на что советское не похожие.
Нет, я, конечно, читал уже в газетах разоблачительные статьи про капиталистическое изобилие, но никак не рассчитывал столкнуться с ним в братской Чехословакии. О чем и сообщил, с излишней, возможно, прямотой прекрасной девушке-экскурсоводу.
— Вот вы жалуетесь на социализм (в ее речах и правда что-то такое проскакивало, мир-то ведь зашатался), а живете намного лучше нас.
Она улыбнулась:
— Вы просто не представляете, как мы жили до вас, и как жили бы без вас.
Столько лет прошло, столько всего изменилось, и даже то, как выглядела эта девушка, забыл я давно, помню только, что была (или казалась мне, тут надо иметь в виду, что в возрасте тринадцати лет мужчины не очень притязательны) красавицей, а разговор этот забыть не могу.
? ? ?
В мире кротика не было конфликта. Не было настоящей опасности. Не было угрозы. Не было сверхидеи. Не было зла. Веселые друзья — зайчонок, лягушонок, мышка. Легкая музыка и радостный смех. Да, они ведь не разговаривали там — только смеялись. Вроде бы в первом, 57 года мультфильме, когда Зденек Милер кротика придумал, герои говорили. Но уже во второй серии кроме смеха и пения птиц ничего не осталось.
Только радость и всегдашняя готовность помочь: в одной из серий кротик трогательно выхаживал отбившуюся от стаи ласточку, например.
Или нет, один настоящий конфликт все-таки был. Однажды в мире кротика появился бульдозер, больше похожий на танк. Едва не погубил кротикову клумбу и сверчка-скрипача. Но кротик просто перехитрил бульдозер. Переставил вехи, вдоль которых чудище двигалось. И угроза миновала. Чудовища — они ведь тупые.
Говорят, это фига в кармане, намек на советскую оккупацию шестьдесят восьмого. Хотя серия снята в семьдесят пятом.
? ? ?
Как-то так, наверное, и должна в идеале выглядеть жизнь без нас. Но нам скучно, когда без нас. Мы сами не можем без угроз, без сверхидеи и настоящего конфликта. Сами не можем, и кротику не дадим. Что это такое — мир без настоящей опасности? Привет, мир, мы и есть опасность.
Мир без нас — совсем уж невозможный мир. Посмеялись, как говорится, и хватит.
? ? ?
Мне было лет шесть, я гостил у бабушки, и однажды она мне сказала, что в огороде завелся крот. Кротик! Мой кротик! С маленьким острым заступом, белой грудкой и громадными глазами!
— Хочу! Хочу смотреть кротика!
— Ну иди, дед его убил, я не убрала пока.
Моего кротика! Убил! Я в истерике побежал в огород. Бабушка, кажется, не поняла даже, что вообще произошло.
У грядки валялась какая-то крыса, маленькая, безглазая, с черным блестящим мехом. Это не кротик. Конечно, это не кротик. Он не такой. Он бегает на задних лапках, и так смешно машет передними, когда что-то случается. И у него глаза. У него же глаза. Я вообще ничего не чувствовал, глядя на это нелепое мертвое существо.
Слезы высохли.
