Эссе

«Голод» Стива Маккуина: 10 лет спустя


 

Фильм «Голод» вышел в сытом 2008 году. Визуально эта история о последних днях бойца ИРА Бобби Сэндса, умершего в тюрьме после 66 дней голодовки, была почти совершенна. Дебют видеохудожника Стива Маккуина стал большим арт‑кино, грандиозной симфонией о теле как пространстве борьбы, напоминанием о давно ушедшей истории, о начале восьмидесятых, когда все было проще и понятнее, чем в начале нового века. Манеру Маккуина сравнивали с Гойей и Фрэнсисом Бэконом, о нем говорили как о мастере, очищающем кадр от лишнего движения, объяснений и даже политики. Закадровый голос Маргарет Тэтчер, дважды звучавший в фильме, означал не больше, чем лязг тюремных засовов. В 2008‑м это был фильм о том, как человек, попав в тюрьму, постепенно отказывается от всего лишнего. И в конце концов от него остается лишь железная, лязгающая воля и человеческое тело. Потом исчезает и оно.

Сам режиссер объяснял, что «Голод» — это «фильм о ритуале повседневной жизни в экстремальных условиях», что его интересовала не столько политика, сколько люди — неважно, тюремщики или заключенные — и историческая правда. Бобби Сэндс — имя из детства режиссера: Маккуину было двенадцать лет, и голодовка Сэндса заставила его «очнуться». Он и смотрит на мир глазами ребенка: никто не прав, никто не виноват — и тюремщики, и бойцы Ирландской республиканской армии, и священники живут по своим правилам. «Голод» маниакально фокусируется на мелочах: вот тюремщик моет руки, одевается, завтракает. Садится в машину, едет на работу. Каждое такое дело состоит из привычных итераций: перед тем как вымыть руки, надо снять кольцо; перед тем как позавтракать, надо расстелить на коленях салфетку; перед тем как сесть в машину, надо проверить, не подложили ли под нее бомбу. Без ритуалов нет цивилизации. Тюремные ритуалы, светские ритуалы, религиозные ритуалы. Даже сопротивление состоит из ритуалов: во время «грязного бунта» надо аккуратно размазать дерьмо по стенам камеры, во время проповеди надо успеть обменяться сведениями с товарищами. Сигарет в тюрьме нет, но можно курить страницы из Библии — из «Плача Иеремии». Превыше ритуалов только зритель: он считает Бобби Сэндса террористом или мучеником, заполняет паузы собственными ошибками. Для режиссера Сэндс — прежде всего человек. Тело.

 

 

«Голод» попал во все списки лучших фильмов 2008 года. «Золотая камера» Каннского фестиваля, премия BAFTA наиболее многообещающему новичку, бессчетное количество премий актеру Майклу Фассбендеру. Прошло десять лет. Маккуин снял «Стыд», еще одно исследование тела и его отпечатков, и «12 лет рабства», еще одно исследование свободы и ее оков. За эти десять лет закончились одни войны и начались другие, были расстреляны сотрудники «Шарли Эбдо», появились «Пусси Райот» и Павленский, новости о голодовке Олега Сенцова перестали быть новостями, превратились в жутковатый отсчет времени, фон чьего‑то детства. Искусство стало политикой.

Сегодня «Голод» не воспринимается как холодное исследование жизни духа в экстремальных условиях. Это мощное, внятное политическое высказывание. Тюрьма перестает быть главным героем фильма, героем оказывается Сэндс. Он — борец, телесное его не волнует. Сопротивляйся, пока жив, сопротивляйся своей смертью, сопротивляйся через сорок лет после своей смерти. Ритуалы все еще важны, но гораздо важнее вопрос: кто их придумал? В какую историю они вписаны? Маккуина интересуют люди, которые пока не готовы играть по чужим правилам, следовать чужим ритуалам. Например, юный полицейский, который плачет за углом, пока остальные избивают заключенных. Например, Бобби Сэндс, который осознанно не вписывается в тюремный контекст: он верит в другой контекст, более глобальный. Он живет и умирает в нем, а не в тюрьме. В кульминационном двадцатиминутном разговоре со священником герой произносит важную фразу: «Я хочу знать, не является ли твое намерение объявить голодовку просто желанием совершить самоубийство?» — спрашивает священник. «То, что ты называешь самоубийством, я называю убийством», — объясняет Сэндс.

 

 

Правительство, не отвечая на требования голодающих, автоматически оказывается виновным в их смерти, уверен Сэндс. Но, как сегодня очевидно из фильма, верно и другое: голодовка — символическое действие, акт не отчаяния, но уверенности в собственной правоте. И этот акт убивает саму систему, расчеловечивает ее, делает Маргарет Тэтчер всего лишь закадровым голосом. В финальном эпизоде фильма дети поют в автобусе: «Мы из Белфаста, могучего Белфаста, и, если нас не слышат, мы кричим чуть громче». В 2008 году этот эпилог казался неудачным довеском к истории. Но тогда «Голод» был тихим, выверенным, почти бесстрастным высказыванием о пределах человеческого тела и о том, как история катится по людям. Сегодня это предельно актуальная апология нонконформизма, поэма о создании собственного контекста, о яростной силе правды, о тех, кто оказывается больше истории. За прошедшие десять лет никто никого так и не услышал, и фильму пришлось кричать громче.


Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам: