Ответного удара не будет — «Империя» Брюно Дюмона
В прокат вышла фарсовая комедия Брюно Дюмона «Империя», в которой «Звездные войны» происходят в краях малыша Кенкена. О вселенских открытиях и связях с другими работами этого автора пишет Вероника Хлебникова.
Дюны, жара, безделье и безлюдье, неприметные силы космоса, мимикрировавшие под местных, безраздельно властвуют на районе. Над севером Франции не то чтоб ни облачка, но облака те — вроде рисованного занавеса в опере, космической и пьяняще комической. Селяне, рыбаки и деревенские идиоты, служат тарой для добра либо зла — одной из двух враждующих инопланетных группировок, называющих себя по-доброму «единицами» и по-злому «нулями». У одних — световые мечи имени Лукаса, у других — устрашающие чревовещательные зомботехники.
Родина малыша Кенкена, тихий омут Ма Люта, станет ареной их решающей битвы. Единицами света правит высокоморальная сущность в облике социо-озабоченной дамы-мэра. Нули тьмы поклоняются сгустку черной материи, воплотившемуся в кокетливого Фабриса Лукини, вылитого героя сказок про глупых королей. Его верный демон — доминантный самец и ловец мидий Джони. Звездный флот вечных противников — одна из лучших шуток всех времен и христианских народов, архитектурная и мировоззренческая, выражает конфликт всего светского и жовиального со всем, одержимым принципами морали и кары.
Узурпированные тела землян не знают, что они джедаи и темные маги
Дюмон пришел, очевидно, к самому значительному со времен обезьян Кубрика открытию. Оно антинаучное и карнавальное: добро и зло в человеке — не послевкусие съеденного яблока. Они не присущи аборигенам и вообще не отсюда. Их занесло на земную орбиту не иначе как солнечным ураганом и ветром несчастья. С тех пор склочный двоичный код встраивается в людские тела и порабощает невинный белок, борясь за окончательную колонизацию человека. И не будет Земле покоя от их бесконечной грызни, пока космические паразиты, прижившиеся на планете под видом цивилизационных оснований, претендуют на универсальный закон бытия.
Дюмон не придумывает ничего сверхъестественного, чтобы описать райские плоды свободы от «добра» и «зла», напротив, все супернатурально: вкушать невинные радости, назначенные человеку от природы и тем самым «познать себя», как завещал оракул.
Сладкая сила этого земного предназначения такова, что сами колонизаторы, демоны и рыцари света не в силах ей сопротивляться. Их земные оболочки то и дело улетают в сугубо земной космос. Враждующие космоцифры под властью оккупированного тела с его простыми желаниями радостно совокупляются на лужайке, договорившись на время побыть просто мужчиной и женщиной. Узурпированные тела землян не знают, что они джедаи и темные маги, у них своя сила, своя первобытная правда, и потому инопланетный демон с прибором оприходует деву света, нуль — единицу к глубокому взаимному удовлетворению.
В «Империи» он наблюдает как рушится порочный, ничуть не мистический союз «телесного» и «небесного»
Рядом бабушка баюкает внучка — наследника князя тьмы. Небольшой дозор темного ордена, рекрутированный из соседей, объезжает округу на битюгах, знакомых по конной хореографии «Жанны» Дюмона. Князь тьмы вербует новую красотку, вылитую Изабель Аджани времен «Убийственного лета». Как можно сразу догадаться, добро и зло между собой почти неотличимы, за исключением риторики, поскольку все они на этой планете — люди, и в другом виде на планете не встречаются.
Маленькие межзвездные интермедии неотразимо разыгрывают полицейские Карпантье и Ван дер Вейден, тезка живописца северного возрождения Рогира ван дер Вейдена. Их можно было бы принять за резонеров из классический комедии, но один не способен сказать ничего путного, а другой вовсе не в состоянии говорить и дарит нас красноречивым тиком.
Идеологические разногласия космических нулей и единиц и их высокопарные формулировки теряют маломальский смысл, когда человеческая плоть заявляет о себе. Такова идеальная кульминация давних установок Дюмона. Еще в 2013 году, когда в Берлине показали «Камиллу Клодель. 1915», где Дюмон впервые объединил в актерском партнерстве звезду, Жюльетт Бинош, и реальных пациентов клиники для душевнобольных, он рассказывал мне в интервью по случаю премьеры:
«Я думаю, что тело первично по отношению к способности мыслить, принимать решения и подбирать слова. Мы воспринимаем реальность посредством наших чувств, а не рассудка. Поэтому я люблю снимать тело, не нуждаясь в том, чтобы персонажи говорили. Потому кино и относится к первичной форме искусства. Я читаю по лицу персонажа, не рассчитывая на его слова, не нуждаюсь в объяснениях и не хочу ничего объяснять сам. Я обращаюсь к языку тела напрямую — через чувства, не переводя их в слова. Тело — зачаток души».
В «Тихой заводи» [речь о фильме Ma Loute, выпущенном в российский прокат под названием «В тихом омуте» — примеч. ред.] Дюмон соединял эту правду тела со слэпстиком, сотрясая дюны приступами гэгов в духе Мака Сеннета и Роско Арбакла, где буржуазных вырожденцев перекашивает от восторгов, и с дюны на дюну катится колбаской полицейский толстяк. В «Империи» он наблюдает как рушится порочный, ничуть не мистический союз «телесного» и «небесного», не забывая про бурлеск и слэпстик, освоенный им в совершенстве, но на этот раз во всеоружии апокалиптического смеха, обещающего новую землю и освобожденную природу.
