Интервью
Василий Степанов
Василий Степанов

Александр Дулерайн: «Тут, как с пирожками на вокзале»


Александр Дулерайн

— Вы пришли на ТНТ в 2002 году. Можете обрисовать тенденцию: как изменилось телевидение за те годы, что вы на нем работаете, и куда все движется?

— К сожалению, не могу ничего сказать про все телевидение — мой опыт связан с довольно узким направлением на довольно непохожем на все телевидение канале. Я вообще первые годы на ТНТ занимался только маркетингом. А через несколько лет неожиданно открыл для себя сериалы. До этого смотрел только фильмы, а тут — на несколько лет подсел на то, что сейчас принято называть «новой сериальной волной»: Curb Your Enthusiasm, «Сопрано», «Отчаянные домохозяйки», Lost, Sex and the City, Friends, вот прямо всё. Меня это так вдохновило, что я даже снял как режиссер вместе с моим другом и соавтором Сергеем Корягиным сериал «Бункер, или Ученые под землей». Мне он очень нравился, к сожалению, этого нельзя было сказать о широкой аудитории. Там были, конечно, наивные решения некоторые — например, мы думали, что первые пять-шесть серий в сериале ничего особенного не должно происходить, чтобы зрители сначала познакомились с героями, а потом уже началась какая-то история.

— А были те, кто понимал? В это время главные достижения отечественного телевидения по части сериалов — с одной стороны, «Улицы разбитых фонарей», с другой стороны, «Бедная Настя»…

— Я еще преданно смотрел «Осторожно, модерн-2» с Нагиевым и Ростом. Он был сложно устроен. Прекрасный союз всех, кто его делал: и актеров, и авторов. То, что они сделали, было очень круто. В отличие от российского кино, российское телевидение все-таки — это история про деньги. Оно приносит деньги с помощью рекламы. Вот российским кино занимаются не ради денег, а по каким-то другим причинам. Как правило. А телевидение — это понятная индустрия: если ты делаешь то, что все смотрят, это можно продать.— Почему тогда кажется, что в телевидении по ощущению сейчас больше относительной раскрепощенности?

— Тут вопрос в том, кто является критиком и экспертом. Кино все-таки полностью подлаживается под вкусы экспертов, а они своеобразны.

— Критики во всем виноваты? Фестивальные кураторы?

— Фестивальные кураторы, критики и те, кто решает, какому сценарию достанутся государственные деньги.

— Это называется конъюнктура.

— Так или иначе, в российском кино ты все время имеешь дело с экспертом. Когда представляешь его для получения от государства денег, когда показываешь отборщикам фестивалей, а потом на фестивалях критикам. От зрительских денег оно мало зависит. А фестивали… Ну выиграл ты фестиваль. И что? Жизнь не меняется. Что абсолютно не мешает время от времени появляться замечательным фильмам.Но в следующий раз ты опять должен объяснять тем же людям, что твой проект заслуживает финансирования. У нас другая ситуация: сделал что-то, и люди платят своим временем, когда смотрят телевизор. Это может быть очень плохо или очень хорошо. Я знаю примеры, когда что-то, что мне не нравилось, было очень популярно у зрителей. Но чаще мне везло: как правило, мне нравится то, что нравится зрителю. Такой субъективно-объективный критерий.

«Пьяная фирма». Реж. Григорий Константинопольский. 2016.

— Хочется остановиться на том, как устроена индустрия…

— Не уверен, что у нас есть индустрия. Все-таки до сих пор очень мало больших игроков. Когда все начиналось — в начале нулевых, это была такая золотая лихорадка, Клондайк. Та же «Бедная Настя» или «Счастливы вместе» — это счастливые истории про золотую жилу. Правильно выбранный и хорошо сделанный формат позволяет за год-два снять 50–100 серий. А это невозможно сделать, если писать оригинальные сюжеты. То есть можно, но будет очень своеобразное качество. А тут у тебя сразу сотни классно сделанных сюжетов — сделанных за предыдущие лет пятнадцать. Потом, когда форматы закончились, появились уже авторы и продюсеры, которые хорошо делали оригинальные истории. И сейчас это больше похоже на систему мастерских, как это было до индустриальной революции. Есть мастера, их немного, они всем известны, и они качественно делают то, что они делают. Я бы не называл это индустрией. Опять же, я говорю только о специфическом сегменте — развлекательном телевидении.

— Почему в России перестали покупать чужие форматы и начали больше делать свои?

— Форматы кончились очень быстро. И нужно было делать какой-то свой продукт. И он выигрывал у иностранных сериалов, потому что он об этой жизни. Мы не можем конкурировать в качестве производства в жанре экшен или фантастических историй, все попытки сделать не хуже Голливуда печальным образом напоминают конкуренцию Эллочки с мадам Вандербильт. Другое дело — драмы или комедии. Здесь есть российские истории, сделанные вполне себе на мировом уровне, по-моему, в этих жанрах.

— Со стороны кажется, что ТНТ не говорит своим режиссерам и продюсерам: «У нас тут 50+, 14+, 16+. Это телевидение. Зритель не поймет».

— Конечно же, ТНТ именно так и говорит. Более того, так говорит любой успешный канал в мире. От HBO до албанского канала о рыбалке. Любой успешный канал — это определенный формат. Например, ТНТ — канал о сегодняшней жизни молодежи больших городов, его целевая аудитория — от 18 до 30 лет. Вы не увидите на ТНТ сериалы о прошлом или будущем, например. А впечатление, о котором вы говорите, по моему, возникает потому, что получается хорошо. Ведь формат не мешает делать хорошо, было бы желание. Еще одно из форматных требований на ТНТ — это качество. Когда мы делали «Наша Russia» — у нас были замечательные, дико смешные сценарии Семена Слепакова и Гарика Мартиросяна, у нас был идеальный кастинг — Михаил Галустян и Сергей Светлаков, — и мы решили, что все это должен снимать крутой кинорежиссер, мы не хотели телевизионного производства, каким тогда оно было, — и мы пригласили Максима Пежемского как режиссера-постановщика. А продакшен отдали рекламщикам, потому что киношные были не ориентированы на клиента и делали все долго и дорого. А вот рекламное производство уже было ориентировано. Они умели делать быстро и то, что им говорят. Правда, тоже дорого. По этой модели была сделана первая «Наша Russia». Второй сезон «Наша Russia» снимал Петр Буслов. По-моему, им нравилось то, что они делали. Их вклад в то, что получилось, был огромным, и без них ничего бы не было. Но главными на площадке все же были авторы. И это была наша изначальная договоренность с режиссерами. Тогда я еще не знал слова «шоураннер» — ну вот автор в комедии — как правило, он и есть шоураннер.

— Что же тогда остается режиссерам, если они не главные?

— Им остается режиссура. Полная власть режиссера над фильмом или сериалом — это же очень редкая штука. Режиссер должен быть для этого еще и продюсером. Но, вообще говоря, режиссер — это еще и профессия. Вот она и остается. Но важно, чтобы режиссерам, с которыми мы работаем, было интересно. Если им неинтересно, тогда нет никакого смысла. Сейчас уже очевидно, насколько в сериале важна роль режиссера. Я не знаю, как это устроено в Америке. Как у них работает по четыре режиссера на проекте, а я при этом не могу различить, кто снимал. Мы так не можем. У нас если Хлебников снимает сериал, то он снимает все серии.

— Все равно непонятно, почему на телевидении свобода для эксперимента есть, а в кино ее не ощущается.

— Да никакой свободы нет. ТНТ — это очень четкий формат. Нам нужно 20% национальной аудитории от 14 до 44 лет. Какая свобода? Вообще, ТНТ придумал Роман Петренко. Он исходил из логики маркетинга. У нас не было никаких лирических установок: «кино», «искусство» и так далее. ТНТ всегда был устроен как бизнес-история. Строгий бюджет, определенная маржинальность. И при этом — максимальное качество, на которое мы способны… Один из принципов маркетинга — «отличайся или умри». Мы должны делать то, что не делает никто другой. Но при этом, мы еще и должны делать это очень хорошо. Кто-то, например, делает нежное доброе семейное телевидение. Но я бы не смог делать нежное доброе семейное телевидение. Я могу делать то, что мы делаем, я это люблю. Если бы не любил, это делал бы кто-то другой. Канал, конечно, похож на людей, которые его делают, но при этом логика, по которой он живет, не дает никакой свободы. Это не исключает творчества, не исключает вдохновения. В принципе, каналы, как бабушки, которые продают пирожки на вокзале. Если ты делаешь вкусные пирожки, к тебе будет стоять очередь.Не надо делать по принципу «народ и так съест, они мимо на поезде проезжают, им деваться некуда». Причем, все пирожки бабушки сами делают. Так что надо быть старательной, добросовестной бабушкой, не экономить на начинке, и еще уметь готовить.

— А где есть свобода?

— Как раз в кино есть свобода. Там меньше определенной логики, но прекрасные фильмы все равно появляются. Просто каждый фильм — это все-таки проект в себе. Вот ты сделал фильм, он получился, и хорошо. Проблема кино в том, что его трудно продать. В людях, которые не хотят платить за интернет-просмотр. Это проблема кино, как ни странно. В России не работают схемы дополнительной монетизации фильмов в интернете, все растаскивается пиратами. Показываешь фильм в кинотеатре, получаешь свои 40% бокс-офиса плюс какие-то продажи на телевидении, и всё. Если бы в Америке была такая же экономика, там бы не было никакого бизнеса.

— ТНТ когда‑то пытался перевести на большой экран свои сериальные проекты…

— У нас был всего один такой опыт, с «Нашей Russia». Мне кажется, кино и сериал — разные по типу наркотического воздействия.. Причем есть два типа сериального кайфа, на мой взгляд. Есть сериалы как Friends, когда сюжет не столь важен, ты попадаешь в этот мир, и тебе хочется там быть. А есть как первый сезон True detective, тебе в какой-то момент становится страшно интересно узнать, чем все кончится. Я не буду пересматривать никогда True Detective, но Friends три раза смотрел от начала до конца. Это как «Дживса и Вустера» читать. В каком-то смысле воздействие похоже на литературное. Хотя сериалы торкают быстрее, чем книжка, но книжки торкают глубже.

«Интерны». Реж. Максим Пежемский

— Сейчас ситуация с деньгами не бьет по производству?

— Бьет. Проблема в том, что зрители всё смотрят в интернете и не платят. Раньше была проблема с пиратскими дисками, но это был детский сад по сравнению с нынешней ситуацией, когда через час все появляется онлайн. Как мы с этим ни боремся, все равно огромное количество пиратских просмотров. Зритель уходит в интернет, а то, что не пиратское, приносит смехотворные деньги. Невозможно убедить людей в интернете платить.

— Но есть же какие‑то комфортные выходы, вроде Netflix, когда 700 рублей в месяц платит сколько‑то миллионов человек?

— Было бы комфортно, если бы несколько миллионов человек платили по 700 рублей в месяц, но пока не платят.

— А как зритель вы что смотрите? В какую сторону вообще выруливает storytelling?

— Смотрю довольно много новых сериалов — но таких, на которые подсаживаюсь, немного. Silicon Valley, например. Episodes. Золотые времена, когда можно было найти сериал с кучей снятых сезонов, прошли. Сейчас приходится смотреть по серии в неделю. А storytelling не знаю, куда выруливает. По-моему, никуда особо не выруливает, как был так и есть.

— Что меняется?

— Прошел период, когда все было в первый раз. Ну, скажем, когда мы начинали, слово «жопа» в сериале шокировало. В жизни оно было, а не телевидении его не было. А мы старались рассказывать истории из жизни. Нам было важно, что герой мог сказать как в жизни. И никто, кроме нас, так не действовал. «Делать то, что никто не делает», — это наш принцип.
А сейчас это уже не работает как знак реальности, слово «жопа» оказалось поглощено телевидением и стало просто грубым словом. Это как секс в американских сериалах. Когда-то они открыли этот ящик Пандоры, и все ахнули. А недавно я смотрел какой-то сериал, где голые герои занимались сексом и как-то стандартно это было снято, и подумал, что это все как-то нелепо выглядит и зря они это так сняли.

«Бородач». Реж. Заур Болотаев. 2016

— В 2005 году провокацией была «жопа», а что является провокацией сейчас?

— Сейчас провокации не работают. Все чувствуют перемены, но что именно меняется, пока не совсем понятно. У телевидения производственный цикл очень длинный. Мы сейчас показываем то, что снимали два-три года назад. То, что пишут сейчас, будет в эфире еще через два-три года. Нужна дистанция. Сериалы ТНТ рассказывали про жизнь, какой она была в двухтысячные. А то, что сейчас происходит, пока непонятно как рассказывать, потому что оно прямо сейчас происходит. Должно пройти время, должна накопиться дистанция. Я лет восемь назад говорил потенциальным авторам — пишите об этом времени, об этих девушках, которые сидят в Старбаксе, мокачино пьют по 300 рублей. Что у них происходит? А сейчас…

— Где сидят эти люди?

— Не знаю. Может, в каких-то антикафе. О чем они сейчас говорят? Это невозможно прогнозировать. Что-то меняется во времени, пространстве. Чтобы делать сериалы про сегодня, нужно подождать до завтра.

— Может быть, проблема не в дистанции, а вялом обществе? В том, что оно такое неразнообразное и плохо структурированное? Нет британского или американского разнообразия.

— Российской литературе это же не мешает. Общество прекрасно в том виде, в каком оно есть, и оно полно тем и сюжетов для прекрасных фильмов и сериалов. Причем роман можно написать и без денег, если очень хочется.

дата первой публикации

Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам:

Отправить