Фильм, найденный на прилавке — «Базар Дордой» Томирис Орозоевой
На самом большом рынке Центральной Азии можно найти и поэзию повседневности. О «Базаре» Томирис Орозоевой рассказывает Егор Шувалов, студент филфака ВШЭ и участник Недели кинокритики на фестивале SiberiaDOC, где этот фильм получил спецприз жюри программы короткого и среднего метра.
В нулевые мой папа подрабатывал на рынке продавцом курток. Балкон нашей квартиры до сих пор завален клетчатыми баулами; помню, когда учился в начальной школе, играл с друзьями в прятки, скрывался в пустой сумке, подглядывая за тем, как меня тщетно пытаются найти.
Детство режиссера Томирис Орозоевой прошло рядом с Дордоем — гигантским базаром под Бишкеком, шумным, грязным и суетливым местом, где работает порядка ста тысяч человек. Дордой и Орозоева почти ровесники — рынок возник на руинах сгнившей державы, в 1992 году, девушка родилась спустя пару лет. Поступив в алматинский университет, Томирис окончательно оборвала связь с Дордоем; в дебютном документальном фильме «Базар» Орозоева впервые за долгое время возвращается на близкое сердцу предприятие.
Зрителю не нужны аромакарточки, чтобы почувствовать витающий в воздухе терпкий запах специй
Премьера «Базара» пришлась на 2022 год, тридцатилетний юбилей Дордоя. Дотянет ли он до сорока, большой вопрос: кое-как перетерпевший несколько экономических кризисов, открытие точек-конкурентов в соседних странах и пандемию коронавируса, базар сейчас похож на медленно умирающего допотопного гиганта, скорее выморочного, чем ярмарочного. Снимать постепенное угасание некогда великого организма — занятие упоительное; в течение нескольких сезонов съемочная группа приходила на Дордой в поиске необычных сюжетов. Чернового материала набралось на десять часов, которые на монтажном столе сжались до тридцати минут.
Продюсер Айзада Амангельды посоветовала сократить «Базар» вдвое, чтобы хронометраж не превышал рамок стандартной длины короткометражного кино. Так из фильма исчезли интервью на киргизском языке, где упоминаются рыночные конфликты, а размышления об искалеченных развалом СССР человеческих судьбах отошли на второй план. Итоговая версия «Базара» — хроника рыночного быта, где ежедневно что-то происходит, но при этом все остается по-прежнему, как десять-пятнадцать лет назад. Оператор Азамат Таласбеков, тоже выросший недалеко от Дордоя, снимает странные рекламные баннеры «Мужчины. Женщины. Реставрация», аляповатые футболки с надписями «Маленькая вредина» и «Россия не ждет… Царь растет!», испещренные ругательствами профлисты, выстроившиеся в ряд пластиковые головы пупсов-манекенов. Шашлычник обещает «сочны гарячи кебаб», грузчики молча несут коробки, рабочий обедает в окружении стиральных машин и надувных бассейнов. Материал сам просится в кадр: лавочница с благовониями сулит коллегам высокий спрос, продавщица паленых часов предлагает выбрать Dior или Swarovski за тысячу двести сомов (примерно тысяча же рублей), носильщик смачно плюет под ноги. Зрителю не нужны аромакарточки, чтобы почувствовать витающий в воздухе терпкий запах специй, и не требуется подвижное кресло — от дордоевского столпотворения и так неплохо укачивает. Самое ценное, что можно отыскать на «Базаре», — молодильное яблочко, надкусив которое, сбрасываешь добрый десяток лет.
Орозоева и Таласбеков любуются Дордоем так, как взрослые люди давно разучились
Рынок хорошо знаком всякому жителю постсоветского пространства. Дети рубежа тысячелетий проводили там досуг — стояли на картонках, клянчили у родителей петушка на палочке, сновали по улочкам, огибая киоски, постигали искусство торговли и готовились самостоятельно выбирать сладкий арбуз. Дордой, как и вообще любой рынок, крепко связан с беззаботной порой детства. Стоит потерять интерес к догонялкам около лотков, перестать восхищаться крикливой сутолокой и разучиться видеть полуулыбку Джоконды в хмуром взгляде продавщицы мужских трусов — всё, считай, повзрослел. Магия базара рассеивается, как только начинаешь приходить на него не просто послоняться, а со списком покупок, везде искать подвох и беречь каждую копеечку. Орозоева и Таласбеков любуются Дордоем так, как взрослые люди давно разучились, — бессознательно, необъяснимо, завороженно; и потрепанный дремучий рынок, сбрасывая высохшую оболочку, вдруг наливается новыми, безудержными красками. Вернувшись в родное до припухлых желез место, режиссер подарила и себе, и нам пригоршню чистого, кристаллизованного детства. Как жаль, что всего на пятнадцать минут — я бы еще немного попрятался.
