Даниил Дондурей
Даниил Дондурей

Трудная жизнь без цензуры


 

Я восемнадцать лет главный редактор журнала, и не было ни одного текста, по поводу которого у меня бы возникло сомнение: а можно ли это опубликовать? Нет ли опасности для журнала, для меня, для нашего министерства, для спонсоров? Не было ощущения несвободы.

Итак: цензура. Куда она подевалась? Сегодня вы включаете радио, и там говорится такое, за что во времена моей юности люди просто не дошли бы до двери. Сейчас в журнале «Искусство кино» или «Сеанс» вы можете печатать всё что хотите. Главное вам не попасть в программу «Время» или в праймовые телесериалы. Вот там существует настоящая цензура. Но она не запретительная, как раньше. Если какие-то сюжеты не интересны телеканалам, они объявляются нерейтинговыми и неформатными.

Существуют сложные профессиональные конвенции, не напрямую, но во многом связанные с экономикой. И мне ни разу не удалось уговорить кого-либо из людей, принимающих решения (вплоть до самых первых лиц), обсудить, казалось бы, ерунду: экономический механизм российского телевидения, который начал функционировать шестнадцать лет назад, в конце 1994 года. Деньги плёвые: речь идёт о 130 миллиардах рублей — это доли процента ВВП Российской Федерации в этом году.

А ущерб нашей стране этим телевидением наносится на сотни миллиардов долларов в год. Это ущерб, касающийся самого главного — человеческого сознания. Представление людей о жизни не соответствует тому, что называется вызовом времени, уже, по крайней мере, последние лет двенадцать — с момента выхода из кризиса 1998 года.

Я прошу просто поговорить об экономике. Как устроен рейтинг? Как устроены доли? Как устроено финансирование? Почему государство экономит деньги объёмом в 17 километров московской дороги?

* * *

У нас одна из самых хитрых экономик мира — невероятно сложная, непрозрачная, играющая в поддавки с законами, симуляционная, имитирующая и — не описанная! Лидер страны дал команду проверить бизнесы 350 высших топ-менеджеров российской энергетики. И выяснилось, что у 190 из них более 300 собственных оффшорных компаний. А в каком учебнике студент может прочитать о том, как нужно брать откаты? Почему начальник Главного контрольного управления говорит, придя в кабинет к пока ещё действующему президенту Медведеву: «О, ужас! У нас только официально триллион рублей исчезает!» А как исчезает? По каким законам? Как вы об этом узнали?

Всё это говорит о существовании очень тонких технологий, об уме и невероятном мастерстве людей, которые управляют экономикой, знают эту логистику, эти конвенции. Для каждого обмана часто делаются уникальные разработки: это большое искусство. Самый большой художник у нас — главный бухгалтер.

* * *

Когда речь идёт о долях и рейтингах, дело не в деньгах, а в том, почему по количеству сериалов на телеэкране мы обогнали Китай. То есть по объёмам мы Китаю уступаем с 72 названиями в сутки, но по прайм-тайму — уверенно лидируем. Если говорить о тринадцати основных федеральных каналах и федеральных сетях, которые контролируют примерно 97 процентов эфира, у нас из 5 часов прайм-тайма 3 часа 47 минут — 72 сериала, причём все отечественные! И это смотрит от 85 до 102 миллионов человек в сутки. Культура — просто ничто рядом с этим!

Это гигантское время, это гигантские усилия, это производство всего и вся: представлений людей о нынешней и прошлой жизни, ценностных систем, моральных норм, героев, стереотипов, мифов, программ поведения. А борьба в будущем будет идти за качество личности. Поэтому интересно понять, кто это оплачивает, зачем, и какие нас ожидают последствия. Сами телеканалы это не анализируют.

Это, видимо, такая же табуированная проблема, как бухгалтерия. Там движение денег, а здесь — движение представлений. Один из принципов, которые здесь действуют, — это отсутствие экспертиз. Как это так получается, что ни на каком этапе производства нет экспертизы того, чтó производится? Как это оценить? Какие существуют системы и критерии? Какие они — экономические, смысловые, эстетические? Как действуют эти механизмы принятия экономических и политических решений?

Мы представляем это на уровне простых схем: вот зашли ребята к государю, договорились о том, что на семь компаний будет пилиться три четверти денег. Но всё не так просто. Кто зашёл ? Почему говорили? Что имели в виду? Почему они каждые три месяца дают большие интервью о том, что раньше всё было непрозрачно, а теперь стало прозрачно, о том, что раньше брали взятки, а теперь не берут. Что, задача Министерства культуры — защитить кино от взяток?

Один сломанный и неописанный элемент входит в другой такой же сломанный и столь же неописанный. Почему в тех кабинетах, где много говорится о духовности, об эффективности, о задачах правительства, которые все описаны, о надзирательных органах, которых десятки, всё как-то не туда и не так?

Меня недавно попросили написать, что делать Министерству культуры. А я не знаю, что делать Министерству культуры. Почему мы не снимаем копродукцию? Почему русские картины не покупает никто в мире? Почему это всё превратилось в сломанную машинку? У кого болит голова? Я не знаю, у кого.

Членам этой великой семёрки русских мейджоров, и высшим начальникам, управляющим кино, кажется, что все просто: здесь добавить денег, здесь — дать… Демиург нации сидит и решает проблему, дать ли 200 тысяч баксов отремонтировать «Союзмультфильм». Ну, сказал: «Дайте». Отремонтируют. Но проблем огромной, сложнейшей анимационной индустрии это не решит. Почему мы производим 140 фильмов, которые никто не смотрит? Почему в 2011 году в России прошло 362 названия документального кино, которое никто не смотрит? Что есть в фильме «Беременный» такого, что он через 20 лет после фильма со Шварценеггером стал пятым по сборам в нашей стране? И так далее. Это всё нужно понять. И тогда можно идти машинки чинить. А до этого времени всё будет очень печально.

* * *

До 1986–87 года при запуске фильма в производство было около 14 инстанций утверждения. Какой-нибудь руководитель жанрового куста в Госкино должен был представить сценарий на главную рецензионную комиссию в Госкино, потом главный редактор — на коллегию… а потом Быкову говорили, что этого нельзя утверждать на главную роль, а надо взять другого — и всё это повторялось, когда фильм был снят. И каждый человек знал, что если он получил 260 поправок, то это значит, что он снял хороший фильм, а если всего 50, то это значит — чухня. Машина работала, и фильмы, особенно после ХХ съезда, мы снимали хорошие, мы попадали на фестивали и получали призы. И в общем, когда ты смотришь фильм конца 1960-х — начала 1970-х годов, ты гордишься тем, как это всё умели… несмотря на 14 уровней приёмки сценария, а потом фильма!

Сегодня каждый продюсер, умеющий осваивать бюджеты, сам обходится без какой-либо цензуры. Он не заказывает исследование, не занимается аудиториями, не понимает, что происходит. И я думаю, что это отсутствие цензуры в каком-то культуротворном смысле, сегодня, к сожалению, приводит к тому, что теряются невидимые основания мотивации процесса, связанные с тем, чтобы сохранить качество произведения.

* * *

Киноиндустрия — это примерно десять разного рода элементов. Инвестиции в кино; фабрики, которые производят услуги; студии, которые производят контент; творческий состав всех видов и уровней; дистрибьюторские компании, кинопоказчики; фестивали; кинокритика и пиар; различные структуры, занимающиеся продвижением кино, рекламой и так далее. Из этих десяти-одиннадцати элементов только один находится на настоящем рынке, то есть питается от зрителей. Это кинопоказ.

Он существует отдельно, существует по законам мира, и в сущности от национального кино не зависит. Это только в Советском Союзе американских фильмов разрешалось шесть-семь в год по специальной разнарядке идеологической комиссии ЦК КПСС и седьмое или восьмое название — по специальному решению этой комиссии, если Брежнев ехал в Америку. Тогда разрешали «Золото Маккены».

А в последние шесть лет в России выходит от 160 до 170 названий американских фильмов в год. Никто не говорит, кого можно ставить, а кого нельзя. Конечно, кинопоказчики подчиняются каким-то правилам игры, но тем не менее они прекрасно понимают, что скоро придёт их независимость даже перед одним из этих одиннадцати посредников —дистрибьюцией. Ещё пять-семь лет — и дистрибьюции не будет. Сами кинотеатры будут без посредников покупать продукт. И он будет доставляться без таможни, без откатов и тому подобного.

Это технологическая революция, за которой — возможности свободы! А ещё в 2000 году я очень серьёзно помогал Михаилу Ефимовичу Швыдкому уговорить Волошина и Касьянова не вводить цензуру на американское кино. Мы доказывали тогда, что это убьёт российское кино. Уже Дума проголосовала за квотирование: и на телевидении, и в кино должно быть 50 % русского контента и 50 % — иностранного. На телевидении и безо всякого решения Думы давно уже 85 % русского контента. А в кино вы можете посмотреть любой фильм. По отношению к любой европейской столице наш выбор весьма конкурентоспособен. И наш выбор значительно лучше, чем в кинотеатрах США. У нас очень много европейской продукции, иногда даже забегают фильмы Юго-Восточной Азии, Скандинавии и так далее, которые в Америке посмотреть очень трудно.

Благодаря усилиям Константина Львовича Эрнста в 2005–06 годах удалось раскрутить население на так называемые русские блокбастеры. Программа «Время», так же как и в случае с «Высоцким», говорила: «Любишь Родину, родителей? Ты должен пойти и посмотреть „Ночной дозор“!» Ну, если ещё и ненавидишь Америку. Притом, что телеканалы в жирные годы, между 2003-м и 2008-м, могли инвестировать несметные деньги в уже отформатированное сознание людей, молодых людей можно было уговорить посмотреть в кинотеатрах российское кино, потому что мы тоже умеем «как в Голливуде». И удалось увеличить до долю российского кино в бокс-офисе до 27–28 %. Это очень большие, вполне европейские объёмы (40 % во Франции, 30 % в Италии, 30–40 % в Германии).

Так продолжалось три года — с 2006-го по 2008-й. Но уже в 2010 году доля российского кино составляла 15,5 %, а в 2011-м — 10,5 %. И так будет продолжаться, если не будут найдены новые, как скажут подростки из пригорода, примочки. Например, самодеятельное кино пустят в кинотеатры. И оно сможет конкурировать с американскими блокбастерами, если будет распространяться по-новому. Например, если все в Фэйсбуке будут говорить, что фильм Эллочки-людоедки — это то, что важно и навредит правительству Российской Федерации…

В 2011 году 10,5 % бокс-офиса, приходящиеся на долю российского кино, составляют около 110 миллионов долларов. Из них только 35–37 %, то есть 40 миллионов долларов, вернулось производителям российского киноконтента. А потрачено было 250–300! А где деньги, Зин? Где их брали? Были ли в залах зрители? А зрителей там не было.

Российские продюсеры давно решили зарабатывать на производстве. Вот что происходит с российским кино. Без цензуры. Никаких запретов.

Кинотеатры давно кино не показывают. То есть, они, конечно, его показывают, но зарабатывают при этом на еде. Невероятно напыщенные телеканалы уменьшили стоимость покупки российского фильма в три раза, хотя уже оправились от кризиса 2008-го. А показ фильма по-прежнему стоит 150–200 тысяч на самых больших каналах. Притом, что фильм давно стоит больше миллиона. А в кинотеатрах его не смотрят. На Запад его не покупают. Его скачивают через торренты — пиратство съедает прибыль. И что? И где? Кто про это думает? Как это устроено? Никто. Всё в процессе производства: я — продюсер, отпилю, куплю дома, дачи. Кино без плёнки — это вы знаете. А вот — кино без зрителей. Даже великие люди типа больших питерских режиссёров прекрасно понимают, что их фильм выйдет двумя, если не включатся какие-то небожители, двадцатью, пятьюдесятью копиями…

* * *

Хорошо, что появился Фонд Кино, или очень плохо? Хорошо, что у нас единственная в Европе схема распределения денег не по проектам, а по компаниям? Французский центр национального кино, Британские киноинституты, фонды Германии дают деньги только на проекты. Значит, у нас новая система, она действует два года. В неё переводятся три из каждых четырёх рублей. То есть за два года — 2,9 миллиарда рублей от Фонда и 700–800 миллионов от Министерства. Какие были экспертизы, в каких кабинетах? Кто анализировал? Какие последствия? Зачем это было нужно, кроме решения своих проблем в процессе производства? Естественно, в России всегда под идеологическую сурдинку, можно снимать фильмы о героях, о пограничниках… Только кто эти фильмы смотрит?

Если вы посмотрите бокс-офисы последних лет, там только кинокапустники и Бекмамбетов. Но самое интересное, что даже эти фильмы и начали проседать. Речь даже не идёт о том, сколько соберёт фильм «Елена» или «Фауст». Это не имеет никакого значения, поскольку ни один из них не может собрать, к величайшему сожалению, более миллиона долларов, следовательно, возврат будет 400 тысяч, а все эти фильмы стоят много дороже, много дороже! Они стоят в основном от полутора до десяти миллионов. «Елена» собрала 700, «Как я провёл этим летом» — 600. «Жила-была одна баба» собрала меньше 600 тысяч, потратив 9 миллионов на производство и полтора миллиона на продвижение. Вы можете себе это представить? Это разрушенная инфраструктура, просто разрушенная! Она не может существовать без зрителей, без людей, жаждущих заплатить за билет… И уменьшение их числа просто обвальное. Оно, правда, касается и интереса к кино в виде кинотеатральной формы демонстрации. Однако заполняемость залов уменьшается не так стремительно, как интерес к российскому кино.

* * *

Мы, группа нового КиноСоюза, вот что придумали (но не факт, что нам удастся это пробить). Мы хотим создать альтернативную систему кинопроката, чтобы она составляла хотя бы 10 % залов. Ровно столько, сколько сейчас составляет российский бокс-офис. Это около 300 залов — а сейчас у нас по линии артхауса работает не более 30 залов в стране. В десять раз увеличить количество залов и доплачивать кинотеатрам за каждый билет. То есть на фильме сидит шесть человек (целых шесть!), а кинотеатру доплачивают, как будто бы сидело двенадцать.

Мы планируем к 2020 году развернуть в стране систему синематек в городах-миллионерах. Хочешь — скачивай фильмы, но если хочешь — можешь посмотреть на прекрасном экране, да ещё с обсуждением, да ещё в прекрасных залах.

То есть конкретные идеи у нас есть. Полезные, хорошие. Но представляете, сколько нужно крови, чтобы преодолеть сопротивление кинотеатров, которым это не нужно, и мейджоров, которым это тоже не нужно?! А нужно — вам, нам.

дата первой публикации

Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам:

Отправить