Девушка и смерть — Эмили Дикинсон на экране
Время боготворит язык и прощает
Всех, кем он жив;
Прощает трусость, тщеславие,
Венчает их головы лавром.
Уильям Батлер Йейтс
Наши жизни полны частного отчаяния — мелких неудач,
травли, непонимания близких, осознаниях своих проступков
и подлостей, но наука состоит не в оправдании собственных
ошибок, а в осознании того, что ты — часть общего потока
познания, неистребимого как надежда.
Виктор Березин
Смерти нет, это известно каждому, кто хоть немного занимается словом. Смерть — это еще одно приключение, переход из жидкого в газообразное, больничная палата, которую создатель украшает гроздьями винограда. Смерть бывает. Когда накрывает не могильной плитой, а толстыми обложками посмертных сочинений, мраморными бюстами. Помните, у Пастернака? «Вторая смерть, в которой он не был повинен». Помните, у Маяковского: «Вы по-моему при жизни — думаю — тоже бушевали».
Обращение к прошлому — это, конечно, всегда обращение к себе. Так Козинцев снимал «Гамлета» шестидесятником и добавлял: «Наш современник Вильям Шекспир». Так Герман-младший снимает шестидесятников, которые «симпатичные, но какие-то бессмысленные». Это же не про шестидесятников, про нас.
СЕАНС – 75
Обращение кино к Эмили Дикинсон — это обращение к кому? Синий чулок, одиночка, отшельница, «белая затворница» или «амхерстская монахиня» — все это Эмили в своих белых нарядах. Первый ее сборник вышел в свет спустя четыре года после смерти, в конце XIX века, и тогда эти стихи едва ли поняли. Они не слишком вписывались в викторианские представления о поэзии. Настоящее понимание пришло уже после Первой мировой войны, в 1920–1930-е годы, много позже появились сборники с авторской пунктуацией. Там редакторы уже не старались выпрямить ее «нелинейный нрав». Сюжет понятный: художник всю жизнь тихо делал свое, не стремясь прославиться. Современники узнают о необычном даре только после смерти автора.
Про Эмили известно немного. Так и тянет что-нибудь присочинить.
Вспомните историю Вивиан Майер, скромной нянечки, которая не была известна при жизни как фотограф. После смерти Майер коробку ее фотоснимков купил на аукционе почти за бесценок сообразительный молодой человек. Так мир узнал о Майер. Или Генри Даргер. Уборщик в чикагской больнице с репутацией чудака. Вот что пишет про него Оливия Лэнг в книге «Одинокий город»:
Уборщик и художник‐изгой Генри Даргер жил всю жизнь один в чикагских меблирашках, он создал вокруг себя едва ли не вакуум — ни дружеских связей, ни публики, — вымышленную вселенную чудесных и устрашающих существ. В его комнате, которую он неохотно покинул в восемьдесят лет, чтобы скончаться в католическом приюте, обнаружили сотни изощренных ошеломляющих картин — труды, которые он, судя по всему, никогда никому не показывал. Жизнь и творчество Даргера демонстрируют общественные силы, порождающие отчужденность, но также и воображение, которое способно этим силам противостоять.
В каноне американской литературы она где-то между Эдгаром По и Фростом — главная поэтесса.
Есть в этом какое-то высшее смирение, тайная добродетель. Вот бы эту отдельность изучить, этот опыт самоизоляции, еще прежде всяких карантинов. Это именно то, чем может быть интересен опыт Эмили Дикинсон. И все же для современной цивилизации, помешанной на культе успеха и прижизненного признания, эта стратегия выглядит странной. Как это? «Я хочу писать говор свой — расти в злаках и не заботиться, чтобы тебя поняли»1. Невообразимо.
Про Эмили известно немного. Так и тянет что-нибудь присочинить. Эмили дичилась людей, всю жизнь провела в родительском доме, сочинила около 1800 стихов, но при жизни были опубликованы лишь несколько, да и то с редакторскими правками. Никому не было дела до ее авторской манеры.
1 Рукопись Казимира Малевича. Около 1921 года.
If my verse is alive? «Есть ли в моих стихах жизнь?» — спрашивала в письме Дикинсон известного литератора Томаса Хиггинсона, сотрудника престижного бостонского журнала Atlantic Monthly. Она не спрашивала о своих недостатках и не просила совета у старшего товарища. Может быть, потому что она и так все знала. «Если я читаю книгу и от нее меня бросает в такой холод, что никакой огонь не в силах меня согреть, значит, это поэзия».
Этот стиль можно условно назвать «классика на амфетаминах».
В каноне американской литературы она где-то между Эдгаром По и Фростом — главная поэтесса. Все равно что Ахматова или Цветаева у нас. Бедные школьники зубрят ее стихи наизусть. Думается, нужна действительно большая любовь, чтобы соскрести эту школьную хрестоматийную позолоту.
Любовь, которая водила рукой Тынянова, когда он сочинял «Смерть Вазир-Мухтара». Или любовь, которая водила рукой Гаса Ван Сента, когда он снимал «Последние дни». Любовь цвета крови, бегущей по венам. Не удивляйтесь, бунтари и одиночки всех времен уж очень похожи. Они все родня.
Терренс Дэвис в «Тихой страсти» демонстрирует Эмили замкнутую, сдержанную, нетерпимую к слабостям окружающих. Очень британское кино с хорошими манерами и прямой спиной. Но великих мы любим не за хорошие манеры. На весь фильм всего две шутки. И название обманчиво: много тишины, а страсти маловато. Как будто сделан замах, но не последовало удара. В главной роли — Синтия Никсон, звезда сериала «Секс в большом городе», сторонница однополых браков, кандидат в губернаторы. А теперь еще и лицо ролика Be a Lady They Said. Сильная, независимая женщина. Такая, мучаясь приступом чудовищной боли, все-таки может крикнуть слугам: «Выньте мой хлеб из печи!» Момент с хлебом близок к реальности: Дикинсон действительно увлекалась выпечкой, и на одном из конкурсов ее хлеб даже занял второе место. Дикинсон выиграл тогда 75 центов. Это достоверно и невыносимо скучно. Как будто экранизируется глава из школьного учебника. Да и что может рассказать о поэтессе меланхоличный, разменявший седьмой десяток британец? Тут, кажется, нужна борзая американка.
В наши дни странность — не пожизненная драма, а ключ к успеху.
Алена Смит, которая придумала сериал «Дикинсон», попала в кино благодаря твиттеру. Она вела аккаунт вымышленного персонажа Tween Hobo, двенадцатилетней поклонницы Джастина Бибера, которая сбежала из дома в поисках брата. Потом она выпустила книгу о приключениях Tween Hobo. Писала сценарии к сериалам «Плохие ребята» и «Любовники». Сама Смит совсем не миллениал, но видно, что современность ее интересует и является главным источником ее вдохновения. Нет ничего принципиально нового в том, как строятся отношения с исторической реальностью в сериале «Дикинсон». Этот стиль можно условно назвать «классика на амфетаминах». Вспомнить хоть База Лурмана с «Великим Гэтсби», хоть Софию Копполу с ее «Марией Антуанеттой». Герои сериала «Дикинсон», живущие в XIX веке, приветствуют друг друга словами what’s up, тверкают и боятся спойлеров, читая роман Диккенса, выходящий в журнале по частям. А в роли смерти, которая периодически приходит к Эмили в видениях, снимается популярный рэппер Уиз Халифа.
Страсти нет, только ирония.
Поп-культура экспроприирует образ: Эмили Дикинсон в проекте Apple TV+ — фриковатая, странненькая, но не чересчур. Симпатичная девчонка, заводила в тусовке, она за любой кипиш. Хоть принимать наркотики, хоть прыгать в озеро в одной ночнушке. Типичный тинэйджер. Эта Эмили похожа на героиню сериала «Девочки» (исполнительница роли Луизы Мэй Олкотт, собственно, прямо оттуда и перекочевала в «Дикинсон»). Эта Эмили — «плохая девчонка», как и Билли Айлиш (она тут в саундтреке). Она не такая, как все. Ну а кто в шестнадцать лет такой? В наши дни странность — не пожизненная драма, а ключ к успеху. Обидно, что в попытке сделать Дикинсон простой и понятной авторы сериала загоняют ее в рамки, которые героине, ей-богу, тесны.
— Принеси воды!
— Почему это не может сделать Остин?
— Потому что он мальчик.
Эмили шумно вздыхает. Эмили сидит на диване, широко развалившись, раздвинув ноги. «Сядь как леди», — говорит ей мать. Сложный многомерный образ Дикинсон поневоле уплощается, становясь двухмерным. «— Я сейчас умру… — Что с тобой, ты ранена? — Нет, у меня месячные». Еще немного — и эта Эмили, кажется, начнет хвастать небритыми подмышками или проповедовать free the nipple.
Тут не хватает какого-то трепета, какого-то маленького волшебства. Может быть, это называется «любовь»? Авторы говорят зрителю: «Люди того времени были такие же, как мы». Или даже так: «Люди того времени были такие же дураки, как мы». На главные роли взяты актеры, которые выглядят максимально нелепо в исторических интерьерах. Мать героини, желтая от автозагара Джейн Краковски (известная по сериалу 30 Rock), недалекая сестричка, вытягивающая губы уточкой в надежде выйти посимпатичнее на полотне у знаменитого художника (Анна Барышникова, дочь легендарного танцовщика). Страсти нет, только ирония. И все же кое-что достоверно. Например, стихи, звучащие в кадре. Эти строчки действительно принадлежат Эмили Дикинсон:
Спокойна жизнь вулкана —
В ночи мерцать слегка,
Когда хватает мрака —
Пойми издалека,
Что это лишь повадка,
Стиль, что от века дан,
Понятно для Неаполя,
Обман для северян.
Им чуждая символика —
Нелгущих губ коралл,
А ведь раскрой их — город
Один-другой пропал.
Это написала Эмили, которая никогда не путешествовала и ни разу в жизни не видела вулканов. Она могла только читать о них в газетах. Но эпизод, в котором Эмили слушает лекцию о вулканах, монтируется с откровенной любовной сценой с ее подругой Сью, пик удовольствия рифмуется с извержением, и сцену хочется поскорее забыть.
Она бунтует, но не рискует.
Где же здесь Эмили? Эмили, которая писала страшные стихи на мотив детских считалочек? Эмили, которая жила взаперти, росла не наружу, а внутрь? Где же тут Эмили с ее гербариями и соленой карамелью? Сериал пытается ее освободить, но вместо этого избавляется от нее. Милая Д., мы опять ничего не знаем о ней.
В современном мире тотальной разъединенности и одиночества культура все чаще обращается к образам одиночек. К тем, кто сумел ускользнуть от мира, но не растворился в пустоте. Вспомнить хоть фильм «Дикая» с Риз Уизерспун, хоть фильм «В диких условиях», герой которого зачитывается Торо и Толстым. Торо, как известно, строил свою жизнь в соответствии с заповедями независимости и нонконформизма. Окружающий мир ненадежен, привычная реальность может «слинять в два дня», как, собственно, и показала история с эпидемией коронавируса. Остается полагаться только на себя, жить «вовнутрь». Кстати, в сериале «Дикинсон» Эмили встречается со своим кумиром Торо и остается разочарованной: тот оказывается лицемерным инфантилом, его жизнь радикально расходится с принципами, которые он исповедует. Живущий в двух шагах от шумных тусовок, он целыми днями кропает шедевры, пока мать стирает ему белье, а сестра подкармливает печеньем.
Эмили Дикинсон — Сад готов / сделан
На этом фоне фигура Дикинсон предстает компромиссной: ей удается соединить уход от общества и жизнь в обществе. Оборвать социальные связи, но не до конца. Принципиальная отдельность все-таки не делает ее маргиналом. Она бунтует, но не рискует. Это нежный протест, понятный каждому, кто смог оказаться Робинзоном в стенах собственной квартиры.
