Прямиком в Царство небесное — «Дьявольские бани» Вероники Франц и Северина Фиала
74-й Берлинский кинофестиваль завершился и раздал призы. Один из них — оператору Мартину Гшлахту за «выдающийся художественный вклад» — присужден хоррору. О «Дьявольских банях» Вероники Франц и Северина Фиала и реальной истории XVIII века, вдохновившей авторов, пишет Ирина Марголина.
Все закончится плохо. Правда, и начинается не очень: на опушке леса заливается грудничок, мать берет люльку и с отсутствующим лицом направляется в чащу. Дальше следует невероятный красоты кадр с высоким водопадом, в бурлящие воды которого матерь бросает дитя. И все здесь вроде бы ясно. И хоррор, который моментально возникает в кадре, а по ходу фильма становится только краше, тут неслучаен: Вероника Франц и Северин Фиала — профи, и любовь к жанру уже доказали своими предыдущими игровыми фильмами («Я вижу, я вижу» и «Сторожка»). И даже ритуальные высоты детоубийственного обряда в кино не новы, еще в 1917 году гениальный Виктор Шёстрем в «Горном Эйвинде» показал, как нужно убивать собственное чадо: только там был не водопад, а край скалы, но речка внизу тоже имелась. Не очень понятно только то, как Франц и Фиала, оставаясь в этой жанровой условности, умудрились экранизировать историческую хронику событий из Верхней Австрии середины XVIII века, а именно она и следует за прологом.
С одной стороны, рассказывать об Австрии того времени, пусть и не Верхней, а Нижней, этим двоим не впервой. В 2018-м они уже сняли короткометражную новеллу «Грешница из Хёлльфалля» для сборника хорроров «Справочник зла». Там тоже было много леса, менструальная кровь на крестьянской юбке, река, стирка и разговор двух девушек у этой реки. Но то была легенда, и сказочное чудище не заставило себя ждать. В этот раз жанровая мистика, укорененная в природном ландшафте и фольклоре, будто бы не сработала: леса потемнели, кровоточить стала сама земля, мертвые карпы распялили немые рты, но ни одной ведьмы, вурдалака или хотя бы тени дьявола в фильме так и не появилось. Разве что только загадочные дьявольские бани.
Хоррор населяет каждую букву, которая белеет на черном полотне экрана
Выражение это Франц и Фиала взяли оттуда же, из 1750-х. Так называли то состояние, когда человек оказывался на грани, в преддверии свершения самого страшного из грехов — самоубийства. С убийством было попроще, потому что перед казнью всегда можно было покаяться и спокойно отправиться в рай. Самоубийце было не спастись. И вот, чтобы ускорить вожделенную безгрешную смерть, богобоязненные и пребывающие в глубокой депрессии крестьяне убивали. Причем, желательно, детей: те, невинные души, уж точно отправлялись прямиком в Царство Небесное. Потом убийцы признавались в содеянном и благополучно каялись. В выигрыше оказывались все: одних казнили с последующим отрезанием конечностей, другие приходили на это зрелище посмотреть, прихватив с собой пару пустых плошек. Если верить Франц и Фиала, плошки нужны были, чтобы оросить их кровью убийцы. На счастье. А если еще и палец удавалось урвать — вообще хорошо. Его дарили невесте, чтобы та поскорее забеременела.
Такой палец и вручил новобрачной Агнес (Аня Плашг), главной героине фильма, ее брат. И Агнес с замиранием сердца отправила палец под матрас. Только никакого ребенка он ей не принес. Муж Вольф (Давид Шайд) и в первую-то брачную ночь не прикоснулся к Агнес, а после — и подавно. И Агнес уверенно начала сходить в отчаяние, топнуть в чаду адских бань. Оно и понятно. Сначала ее забрали из родной деревни и выселили в неприютный лесной дом, потом уличили в скверной работе: все она делает не так, что на поле, что на кухне. Наконец, ее не просто лишили собственного мира, скромно уложенного в невеликую коллекцию засохших бабочек и стрекоз (муж почти сразу сметает и выбрасывает коллекцию Агнес как причудливый сор), ее лишили главной мечты — ребенка.
История эта, внятная, логичная даже, легко могла быть рассказана и в рамках историко-костюмной драмы. В тех же лесах, у тех же рек. И была бы она неотличима от сказки — превратилась в преданье старины, маленькую легенду о большой депрессии. Чутье Франц и Фиала сработало безошибочно — история требовала жути. Качественного хоррора, физиологического воздействия. Тогда только она и забиралась под кожу, как та волосяная нить, которую местный знахарь заставил пропустить Агнес чуть ниже шеи: «Как будет наступать меланхолия — тереби нить из стороны в сторону, и будет из тебя вся скверна выходить». По этой сцене особенно хорошо видно, что хоррор рождается вовсе не в том, как искажается мир в гаснущем сознании Агнес. Хоррор в том, что мир реальный не сильно отстает.
Ужас-ужас: «Сторожка» Вероники Франц и Северина Фиала
Труд с утра до ночи, опасный речной ил, лесная тьма, и во главе всего — церковь с ее непреложными законами и восковыми Иисусами у церковных алтарей. Все это еще терпимо, но Агнес не везет совсем — она обладает тонкой душевной организацией. В этом мире мертвой плоти — пальцев, карпов или распятого на дверях сарая освежеванного ягненка — она, со своими прозрачными стрекозами и бабочками, не жилец. Когда фильм заканчивается сухой статистикой таких «самоубийств по доверенности» — этим термином именует феномен исследовательница Кэти Стюарт, подкаст которой и вдохновил Франц и Фиала на съемки фильма — никаких дополнительных хоррор-приемчиков уже не нужно. Ни шорохов, ни криков, ни бычьего черепа на дне реки. Хоррор населяет каждую букву, которая белеет на черном полотне экрана. И тем он страшнее, что коренится в рациональном. В конечном итоге, все, чего хотели крестьяне — следовать закону божьему. И следовали.
Читайте также
-
Ответного удара не будет — «Империя» Брюно Дюмона
-
Про сломанность и нежность — «Кухня» Алонсо Руиспалашиоса
-
Берлин-2024: Границы бессилия — «Такие мелочи» Тима Милантса
-
Жуан Канижу: «У моих героев нет шансов понять друг друга, но у нас они есть»
-
Берлин-2023: Пустыня, тайники и травма — «Лимб» Ивана Сена
-
«Красное небо» и синие сны Кристиана Петцольда