Плакали, знаем — «Ворон» Руперта Сандерса
«Ворон» с Биллом Скарсгардом и FKA Twigs прилетел в российский прокат, но радости от этого никакой. О проблемах современных «фильмов-переосмыслений» и причинах, по которым мы полюбили оригинал с Брендоном Ли размышляет Маря Плевицкая.
Что может быть лучше истории о мести? Практически ничего. Особенно если исполнитель юн, изящен и ироничен. Таким был Брендон Ли в фильме «Ворон». Вырвавшись из могилы, он навещал убийц своей невесты то с гитарой, то с анекдотами про Христа. В 1994 году все было весело и легко — можно было просто снять фильм о том, что настоящая любовь бессмертна, раскрасить его всеми оттенками новой американской готики и наколдовать саундтрек из музыки главных групп поколения. В 2024-м просто снять фильм очень сложно — приходится перепридумывать эстетику, изобретать уникальный подход и совмещать тысячи жанров.
Появление нового «Ворона» (которого создатели упорно называют переосмыслением графической новеллы Джеймса О’Барра, хотя воспринимать его будут явно как ремейк фильма Алекса Пройаса) замышлялось с 2008 года. В разное время на роль Эрика Дрейвена утверждали Люка Эванса, Брэдли Купера и даже Джейсона Момоа — очевидно, в поисках типажа нового героя-мстителя. Увы, типажа так и не появилось — никакого нового запроса за время, прошедшее с выхода оригинального «Ворона», современная культура так и не смогла предложить. Но готический принц ремейков Билл Скарсгард все равно подвел глаза черным — и новый «Ворон» случился.
Обезличивание доходит тут до какого-то экстаза
Джеймс О’Барр создал свой комикс в попытках пережить гибель своей невесты, которую сбил пьяный водитель. Сюжет его очень прост: уличная банда жестоко убивает музыканта Эрика Дрейвена и его невесту Шелли, а Эрик возвращается из мертвых и методично убивает каждого из бандитов — не забыв нанести грим мрачного мима. Главным злодеем оказывается заказчик убийства Топ Доллар — в комиксе обычный преступник, а в экранизации — то ли просто сатанист, то ли само воплощение хаоса, он любит вырезать своим жертвам глаза и испытывает сексуальное возбуждение от разрушения.
«Ворон» 2024 года влетает в привычную экспозицию с двух ног: Эрик теперь не музыкант, а наркозависимый без прошлого, которого зритель впервые видит в некоем подобии рехаба, оформление которого больше напоминает сеттинг «Игры в кальмара». Туда же прибывает Шелли — талантливая пианистка, которую когда-то завербовал для кровавых ритуалов заключивший сделку с дьяволом старик Роуг. Ну, или как-то так. Знания обо всех этих деталях — от причин попадания героев в клинику до личности Роуга — можно почерпнуть в интервью режиссера, поскольку из фильма лишнего слова не вытянешь. Он предпочитает концентрироваться на лавстори главных героев.
Смена целеполагания превращает новый фильм в прекраснодушный фанфик
Эрик и Шелли сбегают из рехаба и больше не расстаются ни на секунду — едят таблетки, читают Рембо, произносят цитаты из личных дневников экзальтированных школьниц и, конечно, бесконечно тусуются. О жизни героев в оригинальном «Вороне» мы узнаем через вспышки кроваво-желтых флешбэков — и в такой форме конечность и смертность банального счастья можно ощутить кожей. Совсем иначе история воспринимается в настоящем: все милые развлечения и томные взгляды возлюбленных не отделены от нас временем и трагической смертью, а потому обнажают свою примитивность и стыдливую торопливость.
Такой же участи не избегает и развитие сюжета. Шелли и Эрика убивают приспешники Роуга, который боится, что та его разоблачит. Сцена гибели героев, по сравнению с жутким парадом насилия и издевательств в фильме Пройаса, теряется в череде блеклых кадров. На этом можно и закончить — вместо восстания из могилы будет пребывание в Чистилище, которое жеманно намекает на родство с Зоной из «Сталкера»; вместо эффектного возмездия — мясные драки с безымянными статистами, которые внезапно погрузят подростковую мелодраму в жанр сплэттера. Обезличивание доходит тут до какого-то экстаза: яркие бандиты превращаются в хитманов в официальных костюмах, а дождливый уродливый Детройт, готовый персонаж комикса, заменяется серым европейским пейзажем. Здесь будет даже финальный твист, который упростил бы историю, будь она хоть в чем-нибудь сложной.
Почему так вышло? «Ворон» 1994 года был весь соткан из боли и ярости слабого, несчастного и совсем не смелого человека, который мечтает о том, как могло бы быть в мире, где ему дали шанс. Эрик Дрейвен возвращается в оболочке сверхъестественной и неуязвимой легенды, которая пришла восстановить справедливость. Что-то такое же чувствуешь, когда смотришь «Бесславных ублюдков» или «Однажды в Голливуде» — своеобразное торжество гуманизма, только в рамках очень маленькой трагедии.
Автор ничего не создает, но искусственно продлевает для себя наслаждение
В финальной схватке герой сталкивался с человеком, который был единым целым со смертью — и гибель для него стала высшей точкой родного хаоса. Несмотря на сентиментальность и первобытную кровожадность картины, это подчеркивало бессмысленность предприятия. У «Ворона» не получалось стать сказкой про то, как Эрик поправил непоправимое — Шелли оставалась лежать в той же земле, в которую отправились ее убийцы. В отличие от современной версии, в которой герою надо пройти определенное количество шагов, чтобы его возлюбленная вновь ожила. Смена целеполагания окончательно превратила новый фильм в прекраснодушный фанфик.
И это неспроста: ремейки-симулякры, состоящие из сплошных отсылок и подражаний, сильнее всего напоминают фанфикшн. Главная отличительная черта этого явления — отсутствие единообразного стиля. Фикрайтер вдохновляется фильмом, книгой или игрой и сочиняет свою версию событий, произошедших с героями, — или добавляет в текст персонажей других любимых произведений. Это безобидный вариант паразитирования на чужом вымысле, в котором автор ничего не создает, но искусственно продлевает для себя наслаждение эскапизмом.
Абсолютно так же выглядит «Ворон» Руперта Сандерса, главной целью которого, если верить ему самому, было изобретение новой эстетики. Это кислотная смесь всего, за что когда-либо в жизни зацепился педантичный взгляд режиссера — от британских рейвов и чешского техно до Тарковского и Эдгара Аллана По, от тиктокерских эдитов и самурайского кино до Вивьен Вествуд и архитектуры брутализма. Естественно, оказавшись в одном фильме, все это распадается на части и никак не склеивается — потому что любой стиль предполагает последовательность, гомогенность и авторскую оригинальность. В этом плане строгое следование готическому стилю пошло на пользу первому «Ворону» — и навсегда сделало его предметом культа.
В каком-то смысле появление нового «Ворона» (наряду с фильмами вроде «Солтберна») очень симптоматично в нынешней раздробленной на молекулы эпохе, не способной воспроизвести даже просто внятный нарратив. Он раз за разом эксплуатирует бесконечные интернет-коры, основанные на переработанных эстетиках прошлого, которые пожирают сами себя. Хотите историю о мести? Пожалуйста, выберите фон: старый городок, неоновый клуб или, может быть, опера? А главный герой — вероятно, хотите добавить ему татуировки на лице? Мы теперь в большой столовой — каждый положит себе свой набор, режиссер больше не отвечает за гармонию сочетаний.
