Выхода нет — «Конференция» Ивана И. Твердовского
В дни очередной годовщины теракта на Дубровке в прокат выходит картина Ивана И. Твердовского «Конференция», в центре ее — реконструкция трагических событий 2002 года, предпринятая в том самом зале. О фильме рассказывает Василий Степанов.
Две женщины — одна в монашеском клобуке (Наталья Павленкова), другая в чуть менее строгом облачении (Ольга Лапшина) — в кабинете с классическими дсп-панелями под дуб обсуждают организацию памятного вечера, посвященного событиям 18-летней давности. В зале Театрального центра на Дубровке должны собраться те, кому удалось пережить октябрьскую трагедию 2002 года, когда террористы захватили здание, в котором сотни людей смотрели мюзикл «Норд-Ост». Выжившие называют себя «заложниками». Как назвать — это, вообще, предельно важно. Говоришь «заложник» — значит, всё еще находишься во власти людей в черном. Неслучайно и директор Центра наотрез отказывается указывать в договоре что-то кроме «конференции» — кто старое помянет? В небольшой, но яркой роли эффективного, но отнюдь не бессердечного менеджера («я тоже человек!») — Ян Цапник, словно сбежавший из «Последнего министра». Мыкается в поисках формулировки, грустит в кресле.
«Конференция» — сложный маскарад, игра понятий, многократная попытка реконструировать то, что реконструировать, наверно, и невозможно — пережитый уже опыт. Вечер, который планируют две женщины, задуман как вербатим-постановка (кажется, импровизированная), в ходе которой жертвы теракта, рассевшись по тем самым местам, где они провели несколько дней, должны вспомнить, как же все это произошло. Кто и что слышал, чего боялся. Тех, кто был убит или просто не захотел прийти, заменят надувными манекенами: черные — террористы, синие — погибшие заложники, белые — те, кто просто не захотел вспоминать о пережитом. (Постановочный ход с куклами страшно рикошетит в сегодняшней ковидной реальности, когда в залах на фестивалях и премьерах между живыми людьми, бывает, рассаживают для дистанции картонные силуэты). Рамкой для коллективного сеанса памяти служит попытка персонального реэнактмента монахини Натальи: она пытается снова превратиться в мать семейства — вернуться в старую квартиру к больному мужу и повзрослевшей дочери. Там ее не ждут — на Дубровке с ней произошло кое-что похуже теракта, пусть вынужденное, но предательство, бегство — за которое простить себя она не может и спустя почти двадцать лет.
Реконструкция событий не дает облегчения ни тем, кто в ней участвует, ни зрителям в кинозале.
Иван Твердовский, начинавший когда-то с умелых имитаций документальной стилистики («Словно жду автобуса» и «Снег»), работает не менее усердно, чем его героиня, устраивающая очистительное шоу в театре. Ощущение подлинности происходящего в зале достигается и статично-безразличной, «театральной» картинкой, и наличием в кадре актеров Филиппа Авдеева и Романа Шмакова (когда-то они играли в том самом «Норд-Осте»). Самое, впрочем, поразительное, что Твердовский сохраняет убедительность не только в шоково-тягостном представлении воспоминаний: он и церковную службу способен снять так, что та кажется документальным материалом.
Автор принципиально устраняется от любых оценок. На пресс-конференциях Иван Твердовский говорит о необходимости помнить — ритуалы скорби должны иметь терапевтический эффект, однако сам фильм, кажется, не настаивает на целительной силе воспоминаний. Реконструкция событий не дает облегчения ни тем, кто в ней участвует, ни зрителям в кинозале. В просветлении режиссер отказывает и главной героине, инициировавшей представление.
Странно было бы в текущей эпидемиологической обстановке рекомендовать походы в кино, но «Конференция» тот самый случай, когда фильму необходим просмотр именно в кинозале. Клаустрофобный эффект двухчасового пребывания в темном пространстве разрушительно дополняет фильм. Представить себе такое в стриминге — когда под рукой пульт и возможность перемотки — трудно. Уже в первые несколько минут Твердовский демонстрирует зрителю свои намерения в увертюре с пылесосом, которым в одном статичном кадре методично и безжалостно орудует уборщица. Пылесос может выехать из кадра, может вдруг оборваться его вой (штепсель выскакивает из розетки), но представление будет продолжаться, и камера будет работать. В этом противостоянии пожирающего все беспамятства — жерло пылесоса, втягивающее оставленные зрителями бумажки, чем не бездна? — и поминальных механизмов кинематографа видится главный конфликт фильма, три изматывающих финала которого не дают ответа.
Отмолить прощение монахиня в исполнении Натальи Павленковой не в силах. Мертвые могут смолчать, живые могут смириться, но сама она себя не простит никогда и не забудет тоже. С другой стороны, может, только непрощенный и способен помнить?
Читайте также
-
Зачем смотреть на ножку — «Анора» Шона Бейкера
-
Отборные дети, усталые взрослые — «Каникулы» Анны Кузнецовой
-
Оберманекен будущего — «Господин оформитель» Олега Тепцова
-
Дом с нормальными явлениями — «Невидимый мой» Антона Бильжо
-
Отменяя смерть — «Король Лир» Сергея Потапова
-
В поисках утраченного — «Пепел и доломит» Томы Селивановой