Демонстрация власти — Чиновник на экране
На Kion идет сериал «Чиновница», а в декабре на киноэкраны должен выйти «Чиновник». Кажется, самое время поговорить о том, как наш кинематограф изображает власть имущих. Дарья Серебряная рассказывает о смутном обаянии казенщины и жажде контроля.
Классический кадр любого новостного репортажа с федерального канала: сановник высшего ранга выходит из божественного средства передвижения и, окруженный свитой, вторгается в пространство с едва заметной, достойной то ли Будды, то ли Джоконды, блуждающей улыбкой на устах. Он непостижим, он не-реален. Если говорить о документалистике, вспоминается прежде всего, конечно, Путин, потревоживший жаркий покой черноморского побережья в «Диком диком пляже» Расторгуева. Не человек, а какое-то смутное космическое явление, вектор, направленный во все стороны одновременно, блуждающая аура. Я люблю смотреть, как люди, занимающие высшие государственные посты, собирают грибы, ловят рыбу, бродят по лесу, источая свое тревожное благолепие. И смешно, и страшно, и поучительно.
За последние годы чиновничество, а точнее, государственные люди в старинном, посконно имперском понимании этого слова — не бюрократы, а казенные, живущие на бюджетные средства (от полиции и педсостава до представителей высшей исполнительной власти), люди — заполонили экраны, выводя на новый виток рассуждения о традиции преклонения перед властью и одновременно презрения к ней, доходящего порой до ненависти. Мы где-то между карикатурно жадным адреасяновским «Проклятым чиновником», прозревшей вдруг «Чиновницей» c «Киона» и подсовывающей избирательные бюллетени учительницей из «Почти весна» (снятый на 16 мм пленку короткометражный фильм Насти Коркия в этом году в числе главных фестивальных событий года).
Россия всегда наделяла госслужащего особой аурой.
В чем тут дело? Очевидно, что «маленький человек» в виде Акакия Акакиевича и Макара Девушкина для текущей социально-культурной повестки нечто глубоко не актуальное. Героями современности стали другие чиновники. И эти герои, как и идея власти, которую они собой выражают, тревожат и обольщают умы. Чтобы сделать такой вывод, не нужно читать статистические выкладки, хотя и они увлекают: в сегодняшнем отношении жителей России к чиновному сословию парадоксально смешиваются два чувства — презрение (45% опрошенных в ходе недавнего исследования Фонда общественного мнения испытывают к слову «чиновник» отрицательные чувства) и зависть (69% считают работу чиновника престижной). Большинство (74%) относится к чиновникам плохо, при этом в Москве госслужащим хотел бы стать каждый второй.
Что показывает это желание быть частью номенклатуры? Практический вывод прост: чиновнику в современной России жить хорошо, а фактор государства в современной российской жизни силен. От власти невозможно быть независимым, а раз так — по возможности нужно стать к ней причастным. Но есть и нечто за гранью практических соображений. Определенная метафизика власти, превращающая государственного человека в существо, наделенное сверхспособностями, — трикстера, волхва, почти полубога.
Он обладает странной властью хоть что-то, да менять.
«Домашний арест»: Наша Russia
Странно, но в 2018-м, когда на новом стриминговом сервисе Premiere стартовал «Домашний арест» Семена Слепакова и Петра Буслова, власть еще могла быть на экране смешной и, самое главное, могла позволить себе произрастать откуда-то снизу — быть в каком-то, пусть исковерканном, смысле «народной». Так, главный герой «Домашнего ареста», провинциальный мэр-прохиндей в исполнении Павла Деревянко, обвиненный в получении крупной взятки, — плоть от плоти общего советского тела. В его активе — детство, проведенное перед телевизором с не в меру строгой бабушкой (травматический опыт домашнего матриархата — особая российская тема), отличные оценки в школьном дневнике и статус парии-очкарика в компании сверстников. Основанную, что называется, на реальных событиях историю (в сюжетных условностях проглядывает дело губернатора Никиты Белых) автор сериала Семен Слепаков усиливает масштабным участием оперативников ФСБ (посадка градоначальника оказывается частью операции спецслужб по национализации криминальных богатств) и демонстративно пародийным взглядом на особенности отечественной политической жизни. Над ворующим мэром (Павел Деревянко) царит губернатор-казнокрад (Роман Мадянов — он словно переехал из «Левиафана» Андрея Звягинцева), а над ним — контуженный (в прямом смысле слова) полпред президента в исполнении режиссера-постановщика Петра Буслова.
Помимо ярких представителей высшей исполнительной власти, «Домашний арест» предъявлял россыпь узнаваемых бюрократов и чиновников помельче. В первую руку узнавался, конечно, алчный зам в исполнении Сергея Бурунова. Но не только. Судебная и образовательная система, избирательные механизмы, управленческие и надзорные принципы (особенно смешным почему-то вышел страдающий провалами в памяти генерал спецслужб в исполнении Гоши Куценко) — все подвергалось тотальному осмеянию. В глазах кинокритиков Слепаков стал чуть ли не новым Гоголем, предъявляющим хаос бюрократии, в котором каждый жрет каждого, а рациональное парализует страх быть пережеванным прорвой. Смех — неплохое лекарство от страха. Но в конце концов, начав с плохих чиновников, «Домашний арест» стремительно переходил к вопросам, направленным в зал: «Над кем смеетесь?» И действительно, над кем, если учесть, что добрая половина, если не больше, хронометража была отдана под живописание попыток обычного работяги-строителя Самсонова (Александр Робак) попасть в круг областной бюрократии. Что влекло его к власти? Почему он не только не боялся войти в темный хищный чиновничий лес, но даже стремился в него?
Магическое животное не может быть простым.
Как отмечено выше, Россия всегда наделяла госслужащего особой аурой. И дело тут не в достатке или возможностях для корыстного использования полномочий. А в вековой традиции, которая превращает чиновника в совершенно особенное существо. Практически волшебное.
Что такое чиновник? Изначально чин — это порядок, а чиновник, стало быть, тот, кто этот порядок поддерживает, управленец. В России, неориентируемое пространство которой чурается иметь конец и начало, где любое развитие тонет в болоте вечности, где время зациклено, а все дорожки бегут по кругу, чиновник — своего рода воин прогресса, редкий пассажир социальных лифтов. Он обладает странной властью хоть что-то, да менять.
Аркаша в исполнении Деревянко — типичный трикстер: все, к чему он прикасается, приходит в движение. Рушатся жизни соседей, валятся не заваленные монголами стены местного монастыря, парадоксальным образом летит в тартарары всякая стабильность.
Образ государственного человека — хитрого, юркого, чуть что, готового вильнуть и прихватить чужое, безразличного к общественному благу — в общественном сознании складывался десятилетиями, если не столетиями. Но, пожалуй, только сейчас, благодаря усилиям сериалостроения последнего времени, обрел особый подтекст: власть в последние годы воспринимается как внушающая ужас магическая субстанция, способная и уничтожить (власть и насилие идут рука об руку), и возвысить, а главное — видоизменять пространство и жизни, выводить за пределы отведенной судьбы. А человек, приближенный к власти, — как существо, способное с ней управляться, или хотя ты просто в ней существовать. В каком-то смысле власть сродни по своим свойствам радиации (как ее изображают в недавних фильмах о Чернобыльской катастрофе). Она невидима и чудовищна. Диву даешься, глядя на главную героиню только что вышедшей на портале Kion «Чиновницы». Арина (в исполнении Виктории Толстогановой) из финансового отдела регионального Минздрава, кажется, находится под воздействием каких-то чар, причудливой магии, благодаря которой она спокойно ходит на работу с сумкой за тысячу долларов и не глядя подписывает сомнительные бумажки. Сценаристы делают вид, что имя этой волшебной силе — любовь. Но, кажется, это все-таки что-то другое.
Кино тянет к власти, потому что та, очевидно, обильно представлена в жизни, хоть и не слишком киногенична.
Любой, кто хочет жить в современной России и верить, что сможет менять мир вокруг себя, должен склониться перед аурой власти, принять ее ущемления, облучиться ее радиацией. Интересна волна сериалов о тех, кого по традиции называют «бюджетниками»: учителях, врачах, работниках правоохранительных органов. Они стали постоянными, может, даже главными героями российского кино не просто так. Почему, скажем, нет ни одного толкового сериала или фильма про мелкого бизнесмена или просто рабочего? Кажется, такой герой даже в изворотливой голове сценариста не может действовать (не обладает достаточными полномочиями), он ничего не может изменить, он объект, а не субъект. Особенно жалкими выглядят романтические герои-хипстеры из фестивального кино, потенциальные жертвы любой, даже самой мелкой власти. Достаточно пары минут, и ты уже в фильме ужасов — не управляешь ничем, даже собственным телом.
Классика умереть не может — «Мертвые души» в стриме
Россия — это хаос (по крайней мере, на экране, но только ли на экране?), и власть — палочка-выручалочка для тонущего в ней героя. Мечта об управляемости пронизывает те отечественные фильмы, которые всерьез высказываются о российской вечности. Скажем, «Мертвые души» Григория Константинопольского, удостоившиеся критики за то, что гоголевский Чичиков в современной России вдруг превратился в офицера спецслужб. Но посмотришь, как его кидает судьба, как быстро теряет он контроль над ситуацией (а вместе с этим контролем — свободу и деньги), и неизбежно удивишься: получается, не так уж и властен мистический московский посланник над русским бездной. Даже наделенному чрезвычайными полномочиями и волшебными талантами эфэсбэшнику приходится изрядно потрудиться, чтобы не сгинуть в родных осинах. Что уж говорить о так называемом простом человеке.
Страх неизбежного насилия пропитывает экран.
Стоит ли удивляться тому, что когда кинематографисты из гуманистических соображений вдруг пытаются отыскать в экранном герое-чиновнике (давайте все-таки не путать реальное и кинематографическое) что-то человеческое, результат обычно выглядит смехотворно? Магическое животное не может быть простым. Трудно сочувствовать главному герою в «Последнем министре» (несмотря даже на располагающее лицо Яна Цапника) или, скажем, героиням Юлии Ауг, которая в 2013 году сыграла даму-охранительницу из Министерства культуры (прообразы — Виталий Милонов, Елена Мизулина), а в 2021-м — сенаторшу (в «Клинике счастья» на Kion), озабоченную продовольственной политикой. Вроде бы никакой идеологии, только минимизация ущерба от санкций и контрсанкций, да и женщина она несчастная, но поверить не получается: власть — это такое могущественное проклятие, что Гингема едва ли может быть в печали от того, что «климакс и зубы посыпались».
Несмотря на очевидную бесперспективность курса на нормализацию чиновничьих пороков, этой самой нормализацией озабочен практически каждый отечественный кинопродукт (сколько было разговоров о полицейском насилии в мультяшном «Майоре Громе»). Кино тянется к власти, потому что та, очевидно, обильно представлена в жизни, хоть и не слишком киногенична. Кажется, перестанем ее бояться — и тогда уж заживем! Тут, понятно, перспективнее всего работники нижнего и среднего административного звена. Чем мельче чиновник, тем призрачней магическое сияние власти и шире зона терпимости. А главное, безопаснее: учителя-вредители, медики-взяточники — тут вроде бы не так страшно, ведь настоящее зло всегда где-то далеко. А рядом — зло необходимое, обыденное, которое чуть ли не «совершает благо». Ведь, не подмажешь, не поедешь.
И в небо по трубе — «Немцы» Стаса Иванова
Любопытный извод проблемы с правдоподобным изображением аппаратных людей в «Немцах» Стаса Иванова, который перебросил действие одноименного романа Александра Терехова из Москвы в условный уральский райцентр. Чиновники и вообще власть воспринимаются здесь как условные «немцы», оккупанты (или пленные?), паразиты-инопланетяне, застрявшие по нелепой случайности на Земле. Вывести волшебный народец бюрократов за пределы человеческого вида кажется идеальным ходом. Ведь тогда это уже другой вид, которому можно даже сочувствовать (застряли, бедные, на нашей веселой планете), хоть и невозможно понять мозгом обычного землянина. Но когда главный герой «Немцев», оппозиционный журналист, переходит в стан своего противника — идет работать пресс-секретарем местного мэра, то оправдания для зрителя авторам тоже особенно искать не приходится: достаточно обмолвиться о просроченной ипотеке, долгах, молодой жене. Ну, а кто бы из вас, дорогие зрители, не пошел? Россия в этом кино — что-то вроде каморры: деньги, которые чиновники самого разного ранга отжимают у предпринимателей, перетекают из кармана в карман, наполняя семейные и потребительские бюджеты. Как в «Сопрано»: семья — это пирамида, грязь течет вниз, доллары — наверх. Выхода из этой иерархической, насильственной системы нет, но, когда появляется хоть намек на порядок, он тут же удостаивается нормализации.
Верховная власть — в России категория хоть и темная, но сакральная.
Мутирующий на экране, а значит, и в общественном сознании облик работника правоохранительных органов (оперативника, следователя, дознавателя) — это, пожалуй, тема для отдельной статьи, однако трудно не заметить, насколько охотно и буднично кино начало говорить о противоправных методах работы с подследственными и демонстрировать их. Пытки, избиения, превышение полномочий — теперь не исключительная сценарная мера, а часть привычного облика полиции и следственных органов на экране. Без этого их трудно представить и невозможно понять. Страх неизбежного насилия пропитывает экран. Один из самых одиозных на мой взгляд недавних стриминговых примеров злодейства в погонах — демонический следователь Роман Андреевич в «Секретах семейной жизни» (Федор Лавров). В роли другого мента («Полицейский с Ютуба»), вроде бы честного героического парня, тот же Лавров хранит в сердце страшную тайну о том, как он спасся от суда, прикрывшись служебным удостоверением. Власть — это всегда соблазн. Кстати, этот короткий сериал, вышедший на YouTube, предлагает парадоксальное допущение: представьте, что будет, если государство возьмет на службу инфлюенсера из инстаграма? Ничего. Полномочия быстро превратят обычного человека в монстра — неожиданно выпрыгнет чужой.
Внутри нетленка — «Глубже!» Михаила Сегала
Впрочем, чем выше, тем меньше принято говорить о материи власти в категориях «нормальный/аномальный». Верховная власть — в России категория хоть и темная, но сакральная. К ней отношение особое. Настолько особое, что наше кино даже не пытается подбираться к репрезентации высших должностных лиц страны. Мысль об этом внушает панику, сродни присутствию Бога. Тому, кто решит составить полный список американских президентов на экране, не позавидуешь — слишком уж их много, обязательно кого-нибудь забудешь, но российские президенты на экране практически никогда не появляются. «Поцелуй не для прессы», в котором Андрей Панин изображал президента, очень похожего на Владимира Путина, пролежал на полке больше пяти лет, а дурацкие «Каникулы для президента», задействовавшие в роли президента имперсонатора Дмитрия Грачева, с ходу меняли главнокомандующему лицо — так, что путали не только зрителя, но и сотрудников спецслужб, по сюжету курирующих внеплановый президентский отпуск. Самым ярким изображением гаранта конституции в этих обстоятельствах следовало бы счесть карикатурно-преувеличенного человека в белом, сыгранного Игорем Угольниковым в двух фильмах Михаила Сегала — «Рассказы» и «Глубже!».
Этот улыбчивый экранный иерарх поражает изменчивостью, он неуловим даже для кинокамеры: только что собирал грибы и вот уже читает Ключевского за чашкой чая. Он весь умещается в монтажной склейке — как трюк, взмах волшебной палочки, то, от чего неизбежно хочется зажмуриться. Видимо, эта игра в жмурки — hear no evil see no evil — единственная возможная реакция на демонстрацию власти, которую ждут от конечного потребителя в РФ.
