«Кого я увидел тогда?» — Роджер Эберт о Чарли Чаплине
Публикуем перевод трогательной заметки Роджера Эберта, повествующей о двух памятных встречах с великим Бродягой.
Я расскажу две истории про Чарли Чаплина, который умер в это Рождество. Действие обеих происходило в Венеции. В 1972 году там проходили спецпоказы всех его картин в рамках Венецианского кинофестиваля. На протяжении двух недель его фильмы один за другим крутили во Дворце кино, куда каждый день местные жители приходили на бесплатные показы вместе со своими детьми. Те радостно смеялись над моментами, снятыми за полстолетия до их рождения.
В один из таких дней Чаплин лично прибыл в Венецию. Он был уже глубоким стариком, седым и хрупким, но поскольку это была первая его ретроспектива такого масштаба, он счел нужным приехать.
Однажды ночью, ближе к концу фестиваля, его руководство пошло на невиданный в истории города шаг. На площади Святого Марка погасили все огни. Уличным оркестрам у придорожных кафе велели расходиться по домам.
Огромная толпа вела себя так тихо, что было слышно, как воркуют голуби, свившие гнезда среди камней старых зданий
Напротив собора, на другом конце площади, вывесили огромный экран и показали на нем «Огни большого города». Десять тысяч зрителей пришли смотреть фильм: итальянцы и туристы, уроженцы города и жители материковой части страны, пожилые пары и молодые любовники, а также дети, оседлавшие плечи своих родителей.
Фильм рассказывает о судьбе Бродяги, созданного Чаплиным и появившегося во множестве комедийных короткометражек. Затем этот персонаж получил развитие в полнометражных фильмах «Золотая лихорадка» и «Новые времена», в итоге обернувшись яростной пародией на Гитлера в «Великом диктаторе».
Образ Бродяги никогда не менялся. Трость, порядком потасканные шляпа, одежда и достоинство — и вместе с тем подлинное благородство души. В «Огнях большого города» Бродяга влюбляется в слепую девушку, торгующую цветами. Без гроша за душой, он ухитряется помочь ей вновь обрести зрение. В конце фильма девушка и Бродяга встречаются вновь. Разумеется, она его не узнает — до тех пор, пока не касается его руки и лица.
Я уже видел эту сцену раньше. Но тогда, стоя в темноте на площади Святого Марка вместе с десятью тысячами зрителей, я прочувствовал ее до тумана в глазах. Огромная толпа вела себя так тихо, что было слышно, как воркуют голуби, свившие гнезда среди камней старых зданий.
Вдруг один-единственный прожектор прорезал тьму. Луч света пробежал над нашими головами и осветил выходящий на площадь балкон на третьем этаже. Мы посмотрели туда. Дверь открылась, и вышел он. Чарли Чаплин. Мы не сразу зааплодировали ему, застыв в немом благоговении. Это длилось долго, три или четыре секунды. Затем площадь взорвалась аплодисментами. Все кричали: «Чарли!». Он помахал нам рукой, после чего двое помощников вышли и помогли ему добраться до комнаты. Это первая из историй.
Он смотрел вдаль и выглядел несчастным, не знаю, почему
Я покинул площадь, дойдя до причала перед Дворцом Дожей. Прибыл вапоретто — одна из тех лодок, что снуют по каналам Венеции, словно автобусы. Я доплыл на нем до острова Лидо, где проходит фестиваль, и по пути увидел ребенка, сидевшего на коленках у своей мамы с купленным ею сувенирным буклетом про Чарли Чаплина.
Я думал, что хорошо разбираюсь в кино, но подлинное величие Чаплина — способность наладить контакт со зрителем любой страны мира — я, скорее, мог осознать сам, чем объяснить кому-то другому его секрет. На следующий день мы с друзьями собрались в гостиничном ресторане на Лидо. Я занял место, откуда было видно каждого, кто входил в ресторан. Примерно полчаса спустя я увидел Чарли Чаплина, стоявшего в дверях. С ним была его жена Уна и какой-то молодой человек, ему помогавший, возможно, один из его сыновей. Я был единственным, кто заметил Чаплина. Он смотрел вдаль и выглядел несчастным, не знаю, почему. «Да это же Чарли Чаплин!», — произнес я. Мои друзья тут же обернулись. Он это заметил и улыбнулся. Он не был с ними знаком, но сделал шаг вперед и улыбнулся. Все остальные тоже обернулись, и всем стало ясно, что в дверях стоит Чарли Чаплин. Кто-то встал и зааплодировал, мы последовали его примеру. Чарли Чаплин улыбнулся снова, помахал нам и ушел.
Что же таилось в его взгляде в тот момент, когда никто, кроме меня, не знал, что он стоит в дверях? Кого я увидел тогда? Ребенка, родившегося в 1889 году в Лондоне, чей пьяница-отец умер несколькими годами позже, а мать, выводившая его на сцену, впоследствии сошла с ума? Ребенка, которого избивали в приютах? Ребенка, который, сколько себя помнил, выступал на сцене? Ребенка, ставшего самым знаменитым актером двадцатого столетия, которого днем ранее приветствовала десятитысячная толпа на площади Святого Марка… и который только что стоял в дверях ресторана, боясь, что его никто не узнает?
Бродяга близок каждому, ведь все мы когда-то были детьми.
Chicago Sun-Times, 26 декабря 1977
Перевод Руслана Ахметова
Читайте также
-
«Мамзель, я — Жорж!» — Историк кино Борис Лихачев и его пьеса «Гапон»
-
Сто лет «Аэлите» — О первой советской кинофантастике
-
Итальянский Дикий Запад — Квентин Тарантино о Серджо Корбуччи
-
Опять окно — Об одной экранной метафоре
-
Территория свободы — Польша советского человека
-
Ничего лишнего — Роджер Эберт о «Самурае» Мельвиля