Звездная пыль не оставляет тени
Хотим мы этого или нет, но о Дэвиде Боуи уже начинают делать байопики. О его переливающемся образе и насыщенной кинематографической жизни размышлял Сергей Добротворский. Текст был написан для газеты «Коммерсантъ» в июле 1996 года.
Кто-то из рок-журналистов остроумно заметил, что всемирную известность «битлы» получили благодаря экрану. Живьем ливерпульский квартет видели всего лишь тысячи, зато миллионы смотрели их в кино и по телевизору. С Дэвидом Боуи все произошло ровно наоборот. Он появился в кино уже будучи Зигги Стардастом, Алладином, Алмазной Собакой и Молодым Янки — дизайн альбомов обязательно включал очередной облик исполнителя, славящегося умением перевоплощаться в экзотические и сказочные создания.
Кино на ощупь купить
Боуи часто и охотно пересказывает почти водевильные обстоятельства своего кинодебюта. Режиссер Николас Роуг попросил его прочесть сценарий фильма «Человек, который упал на Землю». Боуи назначил встречу в своей нью-йоркской квартире и тут же обо всем забыл — в ту пору его доза достигала десяти грамм кокаина в день. Явившись домой через сутки, он с изумлением обнаружил режиссера, уютно устроившегося на кухне и готового к дальнейшему ожиданию.
Кинематограф по определению был и остается искусством физической реальности, с которой Боуи долго и успешно боролся, синтезируя собственную плоть в некую художественную инстанцию.
«Человек, который упал на Землю» появился в 1976 году. В экранизации фантастического романа Уолтера Тевиса Боуи сыграл межпланетного пришельца, ворующего земную воду для спасения жителей далекой галактики. Позднее он утверждал, что по сути дела не играл ничего — хрупкий мутант с кроличьими глазами был самим Дэвидом Боуи, с помощью музыки и наркотиков активно вживающимся в амплуа «чужого». «Нездешний» имидж так или иначе сопутствовал почти всем его большим киноролям, будь то прусский аристократ, чопорно фланирующий по Берлину 20‑х годов в фильме Дэвида Хеммингса «Как жиголо», вампир-любовник с тысячелетним стажем, как в «Голоде» Тони Скотта, или белокурый бестия, разбивший самурайское сердце в фильме Нагисы Осимы «Счастливого Рождества, мистер Лоуренс».
От собственных режиссерских амбиций Боуи навсегда избавил Джон Леннон.
Нечто похожее он делал и в театре, играя поэта-анархиста Ваала из одноименной пьесы Бертольда Брехта или появляясь на бродвейской сцене в жутком гриме Человека-слона. Дело даже не в том, что в телеверсии «Ваала», поставленной в Германии Фолькером Шлендорфом, ту же роль исполнял Фасбиндер. И не в том, что история легендарного урода Джона Меррика впоследствии стала первой студийной работой Дэвида Линча. За слоями возрастного и характерного макияжа неизменно проступала главная тема актера-трансформатора — многоликость божественного андрогина, его отчуждение от времени, места, внешности и пола.
Может быть, поэтому экранную карьеру Боуи нельзя назвать особенно удачной. Кинематограф по определению был и остается искусством физической реальности, с которой Боуи долго и успешно боролся, синтезируя собственную плоть в некую художественную инстанцию. Характерно, что свои лучшие роли он нашел на рубеже 80‑х, когда надел одну из самых «человекообразных» масок — плейбоя-бисексуала с пшеничной челкой и едва заметной строевой выправкой. Фильмы с его участием тут же обрастали культом, но больших сборов не делали и в фавориты кинокритиков не выбивались. Карнавальный грим Короля гоблинов, которого Боуи сыграл в сказочном триллере Джима Хенсона «Лабиринт», целый год служил объектом высоколобых издевок. С партнерами ему на экране везло (Катрин Денев, Том Конти, Рюиши Сакамото и даже Марлен Дитрих), а с режиссерами не очень. После работы в «Человеке, упавшем на Землю» он заявил, что больше никогда не будет сниматься с животными и у Николаса Роуга. По поводу Осимы высказался более сдержанно: «У этого парня проблемы с западным менталитетом. Японских актеров он натаскивал с ювелирной точностью, а когда дело доходило до нас с Томом Конти, просил: «Джентльмены, сыграйте это в вашей обычной европейской манере».
Кинематограф так и не уловил закон, по которому живет это вечно изменяющееся тело.
От собственных режиссерских амбиций Боуи навсегда избавил Джон Леннон. «Это же *** знает, какая чернуха!» — вскричал скорый на эпитеты экс-«битл», прочтя сценарную заявку, в которой Иисус Христос в сопровождении козлоногих гребцов плыл на «Титанике» по волнам мертвого моря. Правда, несколько лет спустя Боуи всерьез увлекся немецким киноэкспрессионизмом и вознамерился сочинить оригинальный саундтрек к Метрополису Фрица Ланга, но и здесь его обошел Джорджо Мородер, первым выкупивший авторские права на переозвучание. Ему так и не удалось сыграть в экранизации романа Ричарда Маттиссена «Игра на полях господних» — из-под самого носа роль увел Том Уэйтс. С середины 80‑х Боуи окончательно предпочел эпизоды и так называемые «камео» — короткие персональные появления в фильмах приятелей. Среди эпизодических ролей, впрочем, оказался не кто-нибудь, а Понтий Пилат из «Последнего искушения Христа» Мартина Скорсезе, обаятельный киллер в фильме Джона Лэндиса «В ночи» и, конечно же, знаменитый агент-параноик, на секунду мелькнувший в багровом коридоре «Твин Пикс: Огонь, иди за мной».
Вот уже много лет критики периодически заявляют, что карьера Боуи завершена, а сам он наконец-то скинул последнюю маску. Всякий раз Боуи опровергает прогноз, словно ртуть перетекая в новую оболочку. Кинематограф так и не уловил закон, по которому живет это вечно изменяющееся тело. Но кто знает, может быть, именно сейчас, когда виртуальная реальность окончательно потеснила физическую, мы все-таки узреем истинный лик того, кто не отбрасывает тени даже в ослепительном луче кинопроектора.
