Андрей Плахов — «Кино за гранью»
Пока новые презентации наших книг отменяются, можно пересмотреть те, что уже состоялись. Например, встречу с Андреем Плаховым, посвященную его «Кино за гранью». Автор рассказывает о знакомстве с Олегом Сенцовым, кризисе русской «новой волны», и о «Сталкере» глазами экоактивистов.
Кино за гранью купить
1914-й год был роковым. Тогда началась Первая мировая война, мир полностью перевернулся. Но в 2014-м вроде бы не произошло мировой войны, хотя все немножко напряглись и ожидали чего-то подобного. Но произошли события, которые в координатах XXI века все равно ассоциируются с чем-то подобным. Это действительно некоторая, может быть, гибридная, но все-таки мировая война. И в то же время — революция, близкая к периоду 1917 года. Понятно, что произошли некоторые очень серьезные и необратимые процессы.
Книга посвящена памяти Киры Муратовой.
Почему я вспоминаю этот год? Тогда кончается та книга [«Кино на грани нервного срыва» — Примеч. ред.], а с 2014-го, рокового, начинается эта книга. Она содержит предысторию, но главный сюжет помещен во второй половине, где уже прослеживаются события последних пяти лет: в частности, процессы политические, подобные делам Серебренникова и Олега Сенцова. К счастью, когда я завершил эту книжку, произошло освобождение Сенцова. И я легко вздохнул. Это как-то облегчило мое внутреннее состояние, потому что я очень много занимался этой темой. Делал все, что было в моих силах, чтобы помочь Олегу. Я лично его хорошо знаю. Я фактически привез его в Россию, на фестиваль «Дух огня», абсолютно не подозревая, какой поворот произойдет в этой судьбе спустя всего лишь несколько лет.
Здесь очень много некрологов. Это не совсем некрологи, я их публиковал как тексты о крупных художественных личностях, но все они начали уходить один за другим и одна за другой. У нас, например, Хуциев, Данелия, Муратова. Кстати, книга посвящена памяти Киры Муратовой. Человека, с которым я был очень тесно связан во время работы в конфликтной комиссии, когда мы освобождали ее фильмы. И потом мы с ней много общались в разные годы. С ней, с ее мужем, Евгением Голубенко. Это большая потеря. И таких потерь, к сожалению, очень много. В том числе, и в зарубежном кино, особенно во французском: Мишель Морган, Жанна Моро, Даниэль Дарье, Клод Ланцман, Аньес Варда. Такое количество очень крупных фигур, сыгравших важную роль в нашей жизни. Особенно в жизни моего поколения. Мы видели их фильмы еще будучи молодыми. Они произвели огромное впечатление, оставили огромный след в душах. И все они вдруг один за другим стали уходить. Процесс необратимый.
Существует уже несколько феминизмов, которые и между собой не в очень хороших отношениях находятся.
И в то же время происходит появление новых вещей, которые тоже отражены в этой книге. В частности, усиление женского начала в культуре и кинематографе. Я специально тут напечатал одну свою старую статью про женщин-амазонок, женщин-режиссеров, которые появились еще лет десять тому назад в нашем кино. Это была довольно сильная волна, но тогда ее рассматривали совершенно в другом контексте. Скорее как исключение. Мол, в мужском мире появляется некий новый элемент. Сравнительно новый. Потому что раньше женщин-режиссеров можно было пересчитать по пальцам. Теперь это стало более массовым явлением. А сейчас, как вы понимаете, это приобрело несколько другую форму, связанную, с одной стороны, с расцветом феминистского движения. И с другой стороны, с его расслоением. Потому что существует уже несколько феминизмов, которые и между собой не в очень хороших отношениях находятся.
Рассказы купить
В этой книге собрано очень много сюжетов, но ключевые я вам обозначил. Самый главный — это, конечно, проблема свободы. Свободы слова, свободы выражения художественного, и связанная с нею проблема цензуры. Потому что цензура приобретает сегодня новые формы. С одной стороны, она идет сверху, от властных структур, государства, министерства культуры и так далее. И в этом смысле наше кино пережило драматический процесс. Наша новая волна, которая уже почти сформировалась в десятые и даже нулевые годы, абсолютно прекратила свое существование во многом благодаря новым изощренным формам цензуры. Фильм «Комбинат „Надежда“» — яркий тому пример. Он интересен со всех точек зрения. Во-первых, женщина-режиссер. Во-вторых, это один из самых важных и ярких фильмов десятых годов. Фильм очень бескомпромиссный. С одной стороны, связанный с традициями советского кино, с другой стороны, спорящий с ними. Он использует новый язык, язык молодежи, в том числе и матерный. И это последнее обстоятельство привело к тому, что фильм был практически положен на полку, не вышел в прокат. Его, наверное, можно посмотреть где-то в интернете, но в прокатном варианте он не существует. Потому что в этот момент был принят закон о «кино без трех букв», и показывать его в той версии невозможно. Вообще невозможно. Потому что там на этом очень много смысла построено. И Мещанинова признавалась, что когда она снимала, то уже чувствовала эти новые веяния, даже предполагала снять фильм в двух вариантах: с матом и без. Но поняла, что это будет фальшиво, разрушит эстетику, концепцию, и отказалась от этой идеи. В общем, фильм фактически погиб. Не нашел он своей публики.
И на этой почве, к сожалению, возникает некое новое подобие цензуры.
Современности не существует — Омуты прошлого и обратка модерна
С другой стороны, цензура принимает и другие обличия. В частности, сегодня она как раз в значительной степени связана с тем же самым феминистским движением. Например, последняя история, связанная с фильмом Романа Поланского, который был показан на Каннском фестивале. Было много протестов по поводу его показа. И сейчас они продолжаются. Как и очень острые, болезненные дискуссии о соотношении творчества и морали, так называемой «новой морали», которую пытаются построить на руинах старой. И отрицание классического искусства и классической культуры. И абсолютная переакцентировка на модерн, причем даже не постмодерн, а нео-модерн нашего времени, когда признается только что-то современное. И буквально заявляется кинокритикам: «Зачем я буду смотреть кино Альмодовара, Поланского, Кена Лоуча, потому что это все старье и продукты XX века. А мы будем заниматься новым искусством XXI века, которое скроено по новым рецептам, по новым моральным принципам. Оно должно быть чистым, экологичным, стерильным, асексуальным». В общем, все базовые понятия должны быть повернуты и перевернуты. И на этой почве, к сожалению, возникает некое новое подобие цензуры.
Сталкер
Например, цензурируются даже такие вещи, как творчество Андрея Тарковского. В этом я убедился на одном международном симпозиуме, который проходил в Берлине и был посвящен сорокалетию фильма «Сталкер». Собрали специалистов, киноведов, ученых из разных стран, которые читали разные доклады об этом фильме. В одном из них чешская исследовательница провела параллель между одним американским вестерном середины 50-х годов, снимавшемся в штате Невада, где в это время неподалеку произошел ядерный взрыв, испытания. После чего участники того фильма стали заболевать онкологией и умирать один за другим. Ну, эта история понятна. А дальше была проведена такая параллель с историей фильма «Сталкер». По данной концепции получалось, что «Сталкер» мало того, что снимался в таких подозрительных экологически загрязненных местах (недалеко от Таллина, в Эстонии), но делался не «чистыми руками», «не экологическими» методами. Что Тарковский плохо относился к актерам, что Алиса Фрейндлих была чем-то недовольна. По этой концепции получалось, что это произведение тоже не экологично, не стерильно, и поэтому должно быть пересмотрено в современном контексте. Это просто пример «новой интерпретации старого искусства», что тоже является предметом моих размышлений.
Ключевая тема этой книги — то, что происходит в культуре. То, что движет вперед, то, что нас толкает назад. Как эти вещи сталкиваются между собой и как можно попытаться найти какой-то путь в этом сложном лабиринте.
Читайте также
-
Высшие формы — «Спасибо, мама!» Анны Хорошко
-
Как мы смотрим: Объективные объекты и «Солнце мое»
-
Высшие формы — «Ау!» Тимофея Шилова
-
«Сказка про наше время» — Кирилл Султанов и его «Май нулевого»
-
Высшие формы — «Книга травы» Камилы Фасхутдиновой и Марии Морозовой
-
Высшие формы — «У меня что-то есть» Леры Бургучевой