Вермонтская затворница — Ширли Джексон на экране
В прокате — «Ширли» Джозефин Деккер, беллетризованный рассказ о Ширли Джексон. О фильме и его героине, написавшей «Призрак дома на холме» и «Мы живем в замке», рассказывает Василий Степанов.
СЕАНС – 75
Даже если вы никогда не читали ничего из написанного Ширли Джексон, то наверняка слышали названия ее книг. «Призрак дома на холме», «Мы всегда жили в замке» или, скажем, рассказ «Лотерея», актуальность которого именно сегодня, в контексте современных социальных медиа и органики ежедневных цифровых «жертвоприношений», резко возрастает. В центре истории, напомню, ритуал летнего деревенского праздника, в ходе которого местное сообщество проводит лотерею: жребий выбирает случайную и невинную жертву, которую присутствующие забрасывают камнями. Архаика сюжета — сами жители считают ритуал устаревшим — не должна обманывать читателей. Такие жертвоприношения происходят всегда, хотя и принимают разные формы.
Обязательно прочитайте рассказ — так будет проще въехать в новый, посвященный Ширли Джексон фильм Жозефин Декер «Ширли»: мягко, плавно, будто на поезде, как въезжают в него молодые герои Фред и Роуз Немзер. Он — молодой доцент, а она — его не менее молодая жена. Красная помада, здоровый румянец на щеках, стучит каблучками, свежа, как кекс в ее руках. В поезде она как раз улучила минутку и прочла «Лотерею» в New Yorker (напечатан в 1948‑м), чтобы хоть чуть‑чуть понимать, куда вот‑вот попадет. У платформы в закоулке мальчишки кидают камни — прямо как в рассказе.
Канны-2015: Гомосексуальная утопия Хайсмит-Хейнса
Скоро Роуз и Фред окажутся на пороге у профессора Стэнли Хеймана и его жены Ширли Джексон. Знаменитая ведьма спящего городка, ославившая соседей, оскорбившая почтмейстера, видящая людей буквально насквозь и от этого закладывающая за воротник все сильнее (порой танцующие траектории камеры и ее расфокусы хочется списать именно на затуманенный алкоголем взгляд титульной героини), она не вылезает из кровати раньше коктейльного часа. При виде Роуз писательница блаженно оскалится — вот она, жертва: «Бетси, Кэти? Как вас там? Сколько я таких повидала!» Початая бутылка виски блеснет под мышкой.
«Ширли», кажется, продавали инвесторам как байопик. Отличный сценарий Сары Габбинс, написанный по не то чтобы документальной книге Сьюзан Скарф Меррелл, должен был превратиться в крепкий фильм, описывающий очередную уникальную фигуру в рамках общей феминистской ревизии. Проект рождался под чутким продюсерским руководством Кристин Вашон (на ее счету «Парни не плачут» и фильмы Тодда Хейнса). Все это, очевидно, хорошо звучало на питчингах — тонкий независимый автор с интересом к хоррору (Декер прославилась мамблгорами), социальная актуальность, интереснейшая фигура.
Но дело, конечно, не только в том, что пришло время новых суффиксов.
Что сказать: Ширли Джексон — личность легендарная, на нее всю свою жизнь ссылается Стивен Кинг, Netflix продает своим подписчикам новую версию «Призрака дома на холме», а полномасштабную реабилитацию писательницы — спасение ее от жанрового снобизма (многие критики просто не воспринимали ее всерьез, потому что она работала в жанре хоррора) — начал некоммерческий издательский гигант «Библиотека Америки». Но дело, конечно, не только в том, что пришло время новых суффиксов. Из текущего момента Джексон выглядит идеальной метафорой запертого в добровольном карантине человека: одной рукой она писала свои страшные истории, анализируя архаичную подкладку американского мифа и социальных механизмов, а другой открывала очередную бутылку. Покорно играя роль традиционной домохозяйки и многодетной матери (сейчас особой популярностью пользуются книги, в которых она рассказывает о воспитании своих детей, — «Воспитание демонов», «Жизнь с дикарями: беспокойная хроника»), она рано уединилась в мире собственных фантазмов, который называется домом. С одной стороны, у миссис Джексон рано начались проблемы со здоровьем — психиатр прописывал барбитураты от агорафобии, колиты мешали любым выездам, для снижения веса она время от времени садилась на амфетамины, что едва ли способствовало душевному спокойствию. С другой стороны, она всегда чувствовала себя аутсайдером, маргинальной человеческой единицей:
Я привыкла считать себя самым одиноким существом на этой планете и хотела писать о людях, которые одиноки… Я считала себя ненормальной и писала о нормальных людях, которых считают безумными, о том, как жесток мир и как глупо боится он всех, кто выбивается из общего ряда.
Действие фильма «Ширли» утоплено во фрустрированном, тесном рубеже 1940—1950‑х: мужчины — в шерстяных костюмах, женщины — в юбках с высокой талией. Тяжелый макияж, архитектурная сложность нижнего белья. Но при всей старательности художественного цеха это не историческая реконструкция, не попытка синтезировать тот спертый воздух, которым дышали жившие в Новой Англии герои фильма и герои произведений Джексон. Поначалу фильм ошарашивает именно своей духотой — ни кадра в простоте. Норвежец‑оператор Стурла Брандт Гровлн опирается на национальную живопись: скандинавский импрессионизм рубежа прошлого и позапрошлого веков — Крог, Таулов, Сольберг. Закупоренная в быте мечта о свободе. Это кино о скрытом, о личном. Мир распадается на мазки в стремительных панорамах, цветовых пятнах, взглядах камеры исподтишка. Монтаж здесь — противостояние взглядов; камера, которую требует Декер, персональна. И выбранный метод идеально отвечает методу Джексон, которая всегда писала о каком‑то невидимом зазоре между объективным и субъективным, действительностью и ее восприятием. Можно сказать, что камера физиологична и предельно чувственна, даже травматична: ее расфокусы и замутнения — как уставшие глаза очкарика, который только что взглянул на мир без линз. Настолько же тревожен, неудобен, назойлив и саундтрек.
Ширли Джексон
Глаза встретились — Кино между Кешишем и Сьямма
Однако сквозь приоткрытую Жозефин Декер форточку (она и в прошлых своих работах мастерски внедряла новые смыслы в архаические миры) в эту капсулу времени пробираются современные представления, и писательница, вроде бы совершенно изолированная своими собственными хворями, нет‑нет да и схватится за голову, чтобы посочувствовать хворям и тяготам других. Речь в фильме идет о написании романа «Вешальщик», истории исчезнувшей студентки, и в какой‑то момент звучит реплика об удушающе сексистской атмосфере студенческих кампусов. Впрочем, сама Джексон (вернее, персонаж, сыгранный Элизабет Мосс) фигура предельно противоречивая, и зайчиком ее можно назвать едва ли.
Элизабет Мосс задействует всю силу своей антихаризмы.
Сюжет фильма — укрощение, соблазнение и наставление невинной Роуз, приехавшей с мужем по университетским делам и зависшей в поле интеллектуальной радиации. Рисунком сюжета, в центре которого противостояние, дружба и взаимозависимость двух женщин (одна — старше и искушеннее, а другая все еще может измениться), фильм Декер чем‑то напоминает «Кэрол» Тодда Хейнса. Кому‑то придет в голову и «Портрет девушки в огне»: любовная игра и искусство там тоже сплетаются в удушающем танце без возможности хеппи‑энда. Но «Ширли» избегает и холодно‑гламурной картинки первого, и драматургической ходульности второго. В фильме Декер много органики, слышен неизбежный при такой чрезмерной близости запашок человечности. Это кино о манипуляции и насилии, на которые порой обречены даже близкие люди, о том, что не бывает любви без страха и утомительного торга с самим собой, а искусства, похоже, не бывает без лжи.
Играющая Ширли Джексон Элизабет Мосс задействует всю силу своей антихаризмы — она пациент и врач, жертва и мучитель. Не менее эффектен и Майкл Штулбарг, чей герой‑литературовед женился на писательнице, кажется, лишь для того, чтобы первым читать ее шедевры и иметь возможность со значением сказать: «Блестящая работа, Ширли. У меня, конечно, есть пара поправок». Ей, безусловно, важно услышать от него именно эти слова — садистски‑изысканное признание его поражения, мед с каплей разъедающего душу яда. «Ширли» как‑то довольно смело по нынешним временам настаивает, что чистых и безупречных в этом мире не бывает. Неважно, жертва ты или искуситель, неважно, живешь ли ты в замке или в квартирке. В этот мир каждый прибывает с сияющим вишенками кексом, излучая наивность новорожденной мухи, а уходит в копоти прогоревших иллюзий. Стоит только мухе попасть в паутину чужого кошмара, и вот уже она и сама превращается в паука, который готов спеленать свою жертву надеждами на лучшее.
Бытие качается от одной противоположности к другой — настоящая Ширли Джексон, кажется, четко это понимала. Сама она была совершенной противоположностью своей элегантной и благопристойной матери Джеральдин: вопреки ей стала писательницей, вопреки ей растолстела, вопреки ей вышла замуж за университетского еврея‑интеллектуала. Ему, в отличие от матери, было плевать, как Ширли выглядит, но тиранил он ее не хуже Джеральдин. Хотя, кажется, он все‑таки любил ее.
Ширли Джексон пришлось стать надзирателем своего мятежного духа.
За все приходится платить, Джексон это тоже было понятно. И за свое уединение в Вермонте она платила душным городским сообществом, соседством, в котором ей не находилось места, амфетаминами, транквилизаторами и алкоголем. Она все‑таки была хозяйкой, а значит, была обречена на разговоры с бакалейщиком и детскими врачами и прочий неизбежный быт вплоть до решения проблемы не заправленной вовремя чернильной ручки своего дражайшего супруга. Все это было платой за нелепую маску нормальности, которую ей хотелось носить. И в поздних ее рассказах не раз и не два возникает образ героини, которая жаждет только одного — покинуть опостылевший дом и тесный городок с надоедливыми соседями, глупыми обычаями и мелочными счетами.
Берлинале-2020 — «Соль слёз» Филиппа Гарреля
Но уже сбежав однажды от матери и став матерью четверых, Джексон, очевидно, могла осознать всю бесперспективность попыток к бегству. Бесспорно и другое: какими бы страшными и изматывающими ни были ее будни в тихом профессорском домике с душным мужем и шумными детьми, кошмары, которые ей рисовало собственное, регулярно подпитываемое неврозами воображение, были куда объемнее, разгульнее и монструознее. Выход на волю грозил встречей с немыслимым, и Ширли Джексон пришлось стать надзирателем своего мятежного духа, заделать все входы и выходы.
Агорафобия не оставляла ее до самой смерти. Ее последний законченный роман «Мы всегда жили в замке» стоил ей нервного срыва («Я вписала себя в дом» — отмечает она в дневнике), восстановление после которого заняло несколько лет. Только в 1964‑м она приступила к следующей книге, в ней Ширли Джексон планировала отойти от прежней стилистики — она задумывалась как история овдовевшей женщины, которая изобретает себя заново. Джексон почудилась возможность выхода, возможность другой, самостоятельной жизни. Когда августовским утром 1965‑го ее мертвое тело обнаружили домашние, было закончено 75 страниц новой книги.
