Быть Стэнли Кубриком
В коллекционной книжной серии «Сеанс. Лица» пополнение: мы выпустили сборник, посвященный Стэнли Кубрику. Публикуем написанное специально для издания эссе Василия Степанова о том, почему Кубрик всегда с нами.
Сеанс. Лица. Стэнли Кубрик купить
2023 год. Тизер одного из главных летних хитов под названием «Барби» завлекает зрителей буквальным ремейком открывающих сцен «Космической одиссеи»: детки в багровой доисторической пустыне крушат старых кукол, встретившись с гигантской эталонной блондинкой, заслонившей собой солнце. Барби — черный монолит, непостижимая сущность, знаковое явление современной поп‑культуры. Второй по значению летний блокбастер, «Оппенгеймер» Кристофера Нолана, недвусмысленно отсылает к «Доктору Стрейнджлаву». Нолан давно уличен в кубрикианстве. Его фетишистский перфекционизм в работе с пленкой превратил его в главное действующее лицо юбилейного показа «Космической одиссеи» в Канне‑2018. Шедевру Кубрика исполнялось тогда пятьдесят лет, и Нолан впервые отправился на фестиваль, чтобы дать мастер‑класс — поделиться своим взглядом на фильм, детским и страстным, искренним и наивным: он впервые увидел «Одиссею» семи лет от роду, когда ее перевыпускали на волне успеха «Звездных войн». Энигма этого фильма осталась с ним на годы. По словам Нолана, все мы — не только кинематографисты — живем в мире, который сконструирован или придуман Стэнли Кубриком.
Речь, конечно, не только и не столько о предсказанных Кубриком в «Космической одиссее» технологиях FaceTime и Siri или социальном профетизме режиссера, снявшего «Заводной апельсин», а в целом о его взгляде на мир и кино — холодно‑отстраненном, но тотальном, проникающем во все сферы, и этой тотальностью околдовывающем.
Устремилось бы кино к тотальности IMAX и 3D, если бы Кубрик не открыл ему дорогу в эту одержимую эффектом присутствия реальность?
Если говорить о «Космической одиссее», то ментальные абстракции Звездных врат, через которые прошел астронавт Боумен, пожалуй, куда значительнее самых точных футуристических прогнозов. Современный зритель — это человек, в которого вливается современный визуальный шторм. Движение и время, которые собирают кинематограф как цельный феномен, в этом фильме переосмысливаются столь радикально, словно Кубрик хочет предложить зрителю новую систему координат, очистить восприятие от привычных оппозиций «верх — низ», «большой — малый», «тело — разум». Это мир нулевой гравитации, которую фильм удачно имитирует на уровне рефлексов и новой сенсорики благодаря размерам экранов Cinerama и съемкам в формате Super Panavision 70. Устремилось бы кино к тотальности IMAX и 3D, если бы Кубрик не открыл ему дорогу в эту одержимую эффектом присутствия реальность? Не поэтому ли Стивен Содерберг в свое время кинулся перемонтировать именно «Космическую одиссею»? Самый простой способ снять Кубрика с пьедестала, осквернить его понимание движения и времени — разрушить ритм, денонсировать склейки.
Современный человек — человек смотрящий, его глаз бомбардируют бесконечные визуальные образы
В сравнении с музыкой, литературой и живописью кинематограф — искусство юное. И это, конечно, не мешает ему поразительно быстро устаревать. Можно долго и страстно говорить о новаторстве и изобретательности раннего кинематографа, о вечной актуальности тех или иных классических фильмов, но факт остается фактом — картины прошлого дряхлеют и выходят из оборота куда быстрее книг или симфоний. Зрители смотрят фильмы, влюбляются в них и откладывают их в сторону, чтобы найти себе что‑то посовременнее. Во многом, наверно, это связано с жаждой обновления взгляда и технологической гонкой, которую изнутри подстегивает типично кинематографическая амбиция — кино жаждет даже не отразить или выразить реальность, а подменить ее собой. А перед Кубриком эта страсть отчасти пасует — в чем тут секрет? Наверно, не только в его изобретательности или смелости.
Мы видим Кубрика везде. Как дух, он витает над водами сегодняшних визуальных медиа. Иногда является совсем уж буквально, например вселяясь в Сэма Мендеса, переснявшего «Цельнометаллическую оболочку» под названием «Морпехи» (как Федор Бондарчук чуть позже переснимет ее же под названием «Девятая рота»). Или в Альфонсо Куарона, возвращающего Боумена на Землю в «Гравитации» — теперь он женщина. Или в Джеймса Грея, посылающего вслед за Боуменом на край Солнечной системы Брэда Питта. Или в Дэвида Финчера, широко закрытыми глазами вглядывающегося в тайны семейной жизни в «Исчезнувшей». Или в Стивена Спилберга, который почтительно разбирался с наследием друга и учителя, подрезал его на повороте со «Списком Шиндлера», долго возился с проектом о Наполеоне и снял по замыслу Кубрика «Искусственный разум». Еще есть Николас Виндинг Рефн и его увлечение хореографией цветовых пятен, есть Ларс фон Триер и его барочное уединение, есть Даррен Аронофски и его радикальные метафоры и обобщения, есть Андрей Звягинцев с его изматывающими дублями — все это Кубрик, точнее, его отражение и преломление в чужих взглядах на то, какими должны быть режиссеры и кино. Список можно продолжать.
Его цитируют на правах общего места, он стал клише
Что такое Кубрик для современного кино? Черный монолит, стоящий в стороне от любых волн и течений и потому одинаково удобный и привлекательный для всех? Да, его сложно не увидеть. Для меня символический, центральный образ кино Кубрика — растопыренные металлическими проволочками глаза Алекса из «Заводного апельсина» или остекленевший зрачок астронавта, пересекающего границу миров. Современный человек — человек смотрящий, его глаз бомбардируют бесконечные визуальные образы. Каждый из нас — и герой, и зритель Кубрика.
Его цитируют на правах общего места, он стал клише. Объем «мусорных» внедрений в наследие Кубрика необычайно высок. Пол У. С. Андерсон беззастенчиво перепел «Заводной апельсин» в своем дебютном «Шопинге» — Джуд Лоу в роли осовремененного Алекса из 1990‑х сообщает в основном о том, что человечество за прошедшие годы стало чуть мягче. Позднее Андерсон сделал и свою версию «Космической одиссеи» — «Горизонт событий». Идет постоянная работа по агрегации и адаптации визуального багажа Кубрика. Рекламщик Ридли Скотт начал карьеру с «Дуэлянтов», явно оглядываясь на «Барри Линдона», а затем не мог не поговорить с Кубриком в «Чужом» (через отрицание, конечно) и «Гладиаторе». Не нагружая особым смыслом, по‑своему парадоксально работают с его перфекционистским видением Панос Косматос («По ту сторону черной радуги»), Ричард Келли («Сказки Юга»), Кентен Дюпье («Смени лицо»). Хочется спросить: этот‑то куда? А вот так.
Кубрик в своих фильмах изображает мир как таинственное, но одновременно с этим постижимое пространство, и это дает надежду
Кубрик общедоступен, как кока‑кола, как водка, как картошка фри. Он и с душными интеллектуалами типа Михаэля Ханеке («Забавные игры» — не парафраз ли «Заводного апельсина»?), и с добродушными хипстерами (добрая версия HAL 9000 — Саманта из фильма Спайка Джонса «Она»), и с телеканалом «Россия», который в своих передачах о радиоактивном пепле и ударах возмездия копирует табло с маршрутами ракет и бомбардировщиков из «Доктора Стрейнджлава». Кубрик придумал не только электронный планшет, но и миф о «военной комнате», в которой нажимают на «красную кнопку». Уже из его фильма этот образ распространился по кино от «Марс атакует!» до «Терминатора 3».
Кубрик снял не так уж много фильмов, но его наследие даже после смерти только растет: количество публикаций, посвященных разгадке его феномена (фильмов по отдельности и автора в целом) увеличивается. Пожалуй, по количеству упоминаний с ним не смогут сравниться ни Ингмар Бергман, ни Андрей Тарковский, ни Орсон Уэллс… Никто из них не интересует исследователей и синефилов так остро, как Кубрик. Восхищение и раздражение зрителей и идут рука об руку. За ними едва поспевает конспирология, утверждающая, что у Кубрика все схвачено: это не кинематография, а криптография, не светопись, а тайнопись. Возможно, современному кино стоило бы уже оставить Кубрика в покое, но современный зритель сделал его главным режиссером мирового кинематографа не просто так. Кубрик в своих фильмах изображает мир как таинственное, но одновременно с этим постижимое пространство, и это дает надежду. Хаос и тайна, в которых живут его герои, невообразимы, но все же части из них он дает шанс выстоять перед напором мутной иррациональной реальности: ускользнуть от нее (как в «Широко закрытых глазах») или переродиться (как в «Космической одиссее»). В крайнем случае — утрет навернувшиеся от неизбежного фиаско слезы, похлопает по плечу, выпишет чек, чтобы расплатиться по счетам, и скажет всегда уместное в финале fuck.
