Айаал Адамов: «Наш мир — это вихри ветра или треск костра»
На «Духе огня» показали «Айыы Куо», новую работу молодого якутского режиссера Айаала Адамова, выпускника петербургской мастерской Александра Сокурова. О невидимых фильмах, съемках на севере, страхе пурги и первых наградах режиссер поговорил с Яной Теловой.
Айаал, расскажи, а как ты вообще пришел к кино? Может быть в детстве снимал что-то на камеру телефона?
Это довольно интересный вопрос, потому что он предполагает, что в моем детстве был не просто телефон, а телефон с камерой (говорит с улыбкой). Вообще это занятно: кажется, что смартфоны были с нами всегда, но на самом деле они появились совсем недавно. В моем подростковом возрасте только появились пейджеры и потом уже мобильные телефоны. Камер тогда у них не было.
Если говорить про детство, то оно прошло в отдаленных деревнях и поселках в изоляции от центра, отголоски цивилизации доходили только через ламповый телевизор, радио, обрывки журналов. Я видел невообразимо красочные игрушки в детских передачах, а их просто неоткуда было достать в далекой якутской деревне. Помню, воображал и представлял их у себя. Можно сказать, снимал их в голове. А что такое кино, если не сны о мечтах, которые никогда не сбудутся?
Отсталость, отдаленность, недоступность и изоляция — это отличные драйверы для того чтобы стать кинорежиссером.
Свой первый фильм ты же как раз снимал в одной из таких деревень?
Да, мы снимали «Белую землю» на берегу Северного Ледовитого океана в селе Найба, где проживает двести человек. В этой работе я исследовал, как арктический ландшафт влияет на мышление северного человека и на его отношения с реальностью — заставляет иначе смотреть на мир. В европейском сознании север — пространство враждебное, несовместимое с жизнью. Но это не так. Северный человек не борется со стихией. Там живут наши семьи, друзья, все самые теплые воспоминания связаны с этими краями. Для нас север — это жизнь.
В мировоззрении Саха нет границ между жизнью и смертью
А зимой для нас открывается особая красота. Даже простое понятие «снега» на языке Саха имеет около пятидесяти обозначений, например: «туллук хаара» — это мелкий весенний снег, выпадающий в период прилета пуночек. «Түүмэх кыраһа» — слабый сверкающий снегопад, такая негустая пороша, едва покрывающая землю. «Көмүрүө хаар» — уже крупнозернистый весенний, но в нетронутом глубоком слое. «Көбүөрүнньүк хаар» — мягкий, пушистый, как пепел, легший на землю. «Ньуолах хаар» — мягкий и пушистый, но плавно падающий большими хлопьями.
Поэтому и твоя новая работа, «Айыы Куо», тоже связана с севером?
Да.
В основе «Айыы Куо» — традиционное якутское пение (тойук) в технике «кылыhах». Можешь подробнее рассказать о создании картины и о том, что тебя вдохновляло?
Основой стал эпос Саха — Олонхо, зародившийся в VIII-X веках. Это поэма, которая требует от исполнителя не только актерского и певческого мастерства и дара импровизации, а также владения ораторским искусством. В Олонхо есть ответвление под названием «Кэп Туон», где девушка оплакивает ушедших близких, эта история и легла в основу «Айыы Куо».
Важно, что Олонхо передавалось исключительно из уст в уста. Исполнялся в форме «тойук» в основе которого особая сакральная техника гортанного резонирования звука кылыhах. Что это за послание, которое передал мой предок? Кто ты? Что ты чувствовал, когда извлекал эти вибрации из своего тела? Почему голос твой так дрожит? Что я чувствую, когда слышу тебя? Это твоя боль? Твоя скорбь? Все эти вопросы и стали отправной точкой для разработки фильма.
Получается, это очень личный фильм.
Да. Вообще, все тесно связано с мировосприятием мира северного человека. Как ритуалы кормления духа огня, подношения земле и воде — это абсолютная обыденность в наших краях. Я с детства воспитан этим, я не подвергаю эти устои критическому осмыслению, это живет со мной на бессознательном уровне. Проявилось в виде замысла и привело к фильму.
В мировоззрении Саха нет границ между жизнью и смертью, в нашем представлении это общая материя, где все взаимосвязано. Мир мертвых существует и ничем не отличается от земного. Там живут в таких же жилищах-балаганах, занимаются скотоводством. Мертвые не видят живых, для них наш мир — это вихри ветра или треск костра. Граница между мирами в сознании Саха размыта и не является постоянной; эти миры дублируют друг друга, умершие продолжают существовать, но только в ином пространственно-временном измерении. Однако в определенные «открытые» отрезки времени пути живых и мертвых могут пересекаться. Именно эти пересечения были мне интересны в работе.
Не понимаю, как идентифицироваться в международном контексте
«Айыы Куо» — твоя дипломная работа (Айаал Адамов заканчивал режиссерскую мастерскую Александра Сокурова в СПбГИКиТ — примеч.авт.). Если не секрет, что сказал мастер, когда впервые увидел картину?
Через неделю после просмотра фильма Александр Николаевич неожиданно вручил Aranmula Kannadi. Это зеркало ручной работы, которое полностью сделано из металлического сплава, а не из стекла. Такие зеркала делают в Аранмуле, небольшой индийской деревне. Процесс изготовления — тайна, известная лишь немногим семьям, которая передается от отца сыну в течение нескольких поколений.
Александр Николаевич вручил это и сказал, что хочет опередить все фестивали и вручить приз первым. Тогда мне казалось, что он преувеличивает, ведь фильм был еще совсем сырой, незавершенный.
Я тогда потерял все ориентиры: небо и земля смешались в одной белой мгле
Сейчас твои фильмы — участники огромного количества международных кинофестивалей. Как ощущения?
Когда я был на кинофестивалях, то поймал себя на мысли, что не понимаю, как идентифицироваться в международном контексте. Для европейской части мира ты не европеец, а скорее представитель азиатского пространства, а для категории «азиатское кино» ты не подходишь, потому что приехал из России.
Но неожиданно для себя я открыл канадских инуитов, финских и норвежских саамов и маори в Новой Зеландии. Хоть мы и находимся в абсолютно разных точках мира, что-то есть странно близкое, мне понятны их переживания, а у них не возникает вопроса, о том, кто мы, Саха.
У каждого кинофестиваля есть своя концептуальная позиция. У маори есть такой манифест (достает телефон). Сейчас найду и прочитаю:
«Мы, объединившиеся в этом северном уголке мира, когда земля питала наши устные традиции, когда ночное небо вызывало видения, оживающие в наших снах, когда Солнце и Луна стали нашими родителями, когда сказки сделали нас всех братьями и сестрами. Мы будем питать знания от наших традиций до современных экранных образов для общения с природой и всеми живыми существами. Через экранное повествование залечивать наши раны. Нести наши истории тем, кто еще не родился. Таким образом, с помощью кино мы сделаем невидимое видимым, чтоб вернуть себе полную человечность».
Лучше и не скажешь да? Мне такое миропонимание близко. Они говорят, что живут на севере, хотя для нас они живут в южных краях. Тут важно внутреннее ощущение. Там они точно северные.
Получается, север для всех разный.
Получается, что так.
Расскажи что-нибудь про специфику съемочного процесса на севере.
На съемках «Белой земли», когда мы шли на праздник День Оленевода, где должны были состоятся оленьи бега, началась сильная пурга. Я тогда потерял все ориентиры: небо и земля смешались в одной белой мгле. Первая мысль — надо возвращаться обратно домой, никакого праздника в такой день точно не будет. Но тут из пурги вышли маленькие дети, которые спокойно шли на праздник. Мне стало неловко от своих мыслей и страха.
Для них то, что происходило вокруг, было нормой, у них в глазах был праздник, который они так долго ждали. Никто не собирался возвращаться и тем более что-то отменять. Я пошел за ними, по пути мы встретили других людей, которые тоже спокойно шли на праздник. Когда мы пришли, большинство жителей уже были там, а все наездники на оленях были на старте и через пару минут начались гонки под громкие радостные крики жителей села.
У нас в Якутии многие девушки делают европеизацию глаз. Ты знаешь, что это такое? Это хирургическая операция по увеличению века. Так вот, мой страх пурги — это европеизация моих глаз. Тело становится мягкое. Поэтому я дорожу минутами на родине, они снимают мои швы.
Читайте также
-
Джульетта и жизнь — «Можно я не буду умирать?» Елены Ласкари
-
«Послание к человеку» — Что смотреть? Куда бежать?
-
Футурум-2024 на «Послании» — Опыты превращения в пыль
-
Денис Рузаев: «Неловко говорить, что в моей работе есть что-то сложное»
-
Дождь на станции Пупсянции — Пять мультфильмов «Окна в Европу»
-
Тост за бесконечность — «Филателия» Натальи Назаровой