Сирены свет, дай мне ответ — «Асфальтовые джунгли» Жан-Стефана Совера
Участвовавшая в конкурсе Канн-2023 драма про нью-йоркских врачей скорой помощи прибыла в российский прокат. О героях Тая Шеридана и Шона Пенна, предыдущих работах режиссера Совера и влиянии Пола Шредера рассказывает Антон Фомочкин.
У Олли Кросса (Тай Шеридан) дрожали руки. И ничего, сколько бы он ни отвлекался, сводя вместе ладони и раньше времени натягивая резиновые перчатки, не помогало. Его первый выезд на «скорой» был похож на роды: открывается задняя дверь фургона — и вот ты, беззащитный, только по заднице тебя бьет не акушер, а Нью-Йорк.
Смена началась тяжело. Сначала Олли кинулся к парню с простреленной ногой, но оперативно ретировался спасать кого-то из «трех критических», последовав грубому тычку своего отъехавшего коллеги Лафонтена (Майкл Питт) — во Вьетнаме такой натянувший бейсболку козырьком назад самодовольный нигилист непременно бы смаковал запах утреннего напалма. Однако везти одного из «критических» до больницы Кроссу приходится в связке уже с другим матерым парамедиком — Джином Рутковски (Шон Пенн). Этот угрюмый мужчина не выпускает изо рта зубочистку и несет на себе печать 11 сентября. В 2001-м он приехал спасать раненых за пару минут до падения первой башни. На фоне не самых вменяемых сослуживцев он производит впечатление хоть и травмированного, но надежного человека. Когда Олли ставят к нему в пару, новичок надеется обрести опору. Но приятельство — насколько оно вообще возможно между двумя одичавшими людьми — не сулит ничего хорошего, ведь Рутковски все чаще всерьез задается подлым вопросом: а нужно ли спасать тех, кто и так обречен?
Дух музыки пробивается сквозь трагедию
Чтобы не пропасть, героям этого и других фильмов Жана-Стефана Совера приходится держаться за соломинку. Но, как хохмили в его раннем «Панке» (2012), «соломинка — тот же шприц». Все неоднозначно: образ жизни может как закалить, так и вогнать в кромешное отчаяние. Юноши упрямо выискивают во встречных проекцию отца, пока не зарубят себе на носу — все люди уязвимы, как физически, так и ментально. Зрелые мужи, от которых хочется советов и ответов, сами барахтались (и барахтаются) в том же личностном кризисе и знают не больше твоего.
В его же «Боях без правил» (2017) загремевший в тайскую тюрьму британский нарк подписывается драться на ринге — не только ради поездки на единственно доступном социальном лифте, но и потому что не умеет ничего кроме. Так и Олли в «Асфальтовых джунглях», набирается полевого опыта, параллельно готовясь к весеннему экзамену. Страшилки злых улиц заполняют внутреннюю пустоту вчерашнего подростка. Ему пусто и тесно даже на бытовом уровне — ютится в комнате по соседству с двумя «неадекватными китайцами».
Матрас. Тумбочка. Светильник. Икона архангела Михаила. Учебник, сопровождающий героя даже на сменах. И больше ничего. Пол Шредер, автор сценария другой метафизической одиссеи, где карета «скорой» наворачивала круги по улицам Нью-Йорка, наверняка оценил бы минимализм такой фактуры. С «Воскрешая мертвецов» (1999) «Джунгли» принято сравнивать за сходство сеттинга. И не только за это. Для шредеровских героев ремесло — безропотно принятый крест, а спонтанно зародившаяся романтическая линия — высший трансцендентальный духовный опыт. Совер работает в схожем ключе: Олли Кросс (да, буквально крест) расхаживает по городу в куртке с вышитыми на спине ангельскими крыльями и часами вглядывается в иконический лик в своей обшарпанной келье, первоначально внушая зрителю — он избран и должен выстоять.
Кошмар о несовершенстве мира, сотканный из лихорадочных образов
В отличии от шредеровского Фрэнка Пирса, сыгранного Николасом Кейджем, Олли не выгорает и не страдает бессонницей. Молодость Кросса дает возможность просто отдаться потоку во всей его стихийной непредсказуемости, и чем дальше, тем сильнее бояться того, в какой водоворот может унести. Совер наблюдает со стороны, а Шредер и Скорсезе вели прямую трансляцию из сознания сомнамбулы. Долгожданным блаженством для своих альтер-эго Шредер всегда выводил покой, безмятежную дрему, в которой их не достанет ни черт, ни самое страшное прошлое. Здесь же работа в «скорой» не итог, а скорее инициация. Главный страх Олли — закостенеть, превратиться в одного из старших коллег. Он всматривается в тяжелое, морщинистое, отмеченное временем лицо Рутковски и видит себя, если… он останется, отчается, поменяет нескольких жен. И, главное, перестанет верить.
Что Рутковски, что Лафонтен — две грани профдеформации, наглядно демонстрирующие, как жить нельзя. Первый, словно вдавливая зубочистку себе в нёбо, лишь бы сохранять хладнокровие, нет-нет и впадает в состояние гнева, то срываясь на русскоязычного домашнего тирана, то с ухмылкой представляя, как, резко открыв дверь фургона, собьет велосипедиста. Лафонтен то подкарманивает стафф у наркош на вызовах, то заводит монологи о вере в ад, гуманности убийства из жалости и прочем «право имею».
Любовь в фильмах Совера нечто среднее между благоговением и табу — потребностью в утешении и эдиповым комплексом. Свободные часы, если ему не приходится грызть гранит науки, Кросс проводит в компании матери-одиночки Клары (Ракель Нейв), с которой познакомился в ночном клубе. Он жадно исследует ее тело (в том числе со стетоскопом в руках), живое и лишенное изъянов, столь непохожее на те изношенные, выгоревшие, изрешеченные экземпляры, что оказываются в кабине фургона скорой. Только с Кларой он может насладиться тишиной. И тем больнее ее лишиться, ведь больше ничто не сможет уберечь его от этого шума.
Путешествие сродни поездке по ночному Нью-Йорку с собакой, лающей прямо у уха
В уродстве нью-йоркского неблагополучия режиссер старается разглядеть красоту, собирает мелодию из агонизирующей какофонии ночных рейдов. Вой мигалки. Стоны и крики. Шипение раций. Надрывный плач из недр толпы. Хруст медицинских ножниц, скользящих по окровавленной ткани. Шуршание пакетов с физраствором для капельниц. Скрежещущая резина медицинских перчаток. Тяжелые, хриплые вдохи. Дух музыки пробивается сквозь трагедию. Совер закольцовывает «Джунгли» торжественной прелюдией к вагнеровскому «Золоту Рейна», подчеркивая тем самым некий высший смысл, который оглушает Кросса во время работы.
И каким бы задиристым придурком ни был Лафонтен, именно он подмечает, что смущает Олли в работе больше всего. «Ты знаешь, что мухи начинают чуять смерть быстрее нас?» — с садистским удовольствием произносит медик. Мухи роятся в голове Кросса жужжащей аналогией с его нынешним делом. (Рабочее названием фильма, как и его литературного первоисточника — «Черные мухи».)
«Нормально спишь?» — «Вроде бы». «Асфальтовые джунгли» — кошмар о несовершенстве мира, сотканный из лихорадочных образов и «взаправдашней» нью-йоркской фактуры. Достав мертвого пса из своего шкафчика, Олли шагает с ним по всему участку. Кросс и Рутковски интубируют пациента на голом кафеле, пока коллеги последнего в паре метров безмятежно разделывают мясо. Миролюбивого начальника станции скорой помощи играет… Майк Тайсон, разнимающий стычки подопечных. Путешествие Олли сродни поездке по ночному Нью-Йорку с собакой, лающей прямо у уха. Скрасить эту дорогу и пробудить тягу к жизни, если верить Рутковски, может лишь одно — «если есть девчонка, которую хочется вспомнить — действуй».
Читайте также
-
Зачем смотреть на ножку — «Анора» Шона Бейкера
-
Отборные дети, усталые взрослые — «Каникулы» Анны Кузнецовой
-
Оберманекен будущего — «Господин оформитель» Олега Тепцова
-
Дом с нормальными явлениями — «Невидимый мой» Антона Бильжо
-
Отменяя смерть — «Король Лир» Сергея Потапова
-
В поисках утраченного — «Пепел и доломит» Томы Селивановой