Томас Арслан: «Мне нравится, если герои находятся в дороге»
Тома Арслан
Как и ваш предыдущий фильм «Золото», «Белые ночи» — это роуд-муви. В чем вы видите сходство и отличие между двумя вашими последними фильмами?
Я не планировал снимать два роуд-муви один за другим, так получилось случайно. Но мне нравится, когда герои находятся в дороге — едут на машине или идут пешком, перемещаются из точки А в точку B.
«Белые ночи» сняты по вашему собственному сценарию…
Да, это моя история, но не что-то биографическое. Я включил в сценарий события, которые происходили вокруг меня. Наш сюжет может быть отправной точкой для любой истории.
А как вам пришла в голову идея?
Просто у меня появилась мысль снять фильм об отце и сыне — историю семейных взаимоотношений между людьми, которые на самом деле не то чтобы близки. В такой истории я увидел ситуацию, в которую мог бы сам реально погрузиться. А потом я решил снимать в Северной Норвегии. Мне показалось, что снимать такую историю в крупном городе слишком просто: у меня отец и сын путешествуют, так что сами обстоятельства заставляют их находиться вместе несколько дней или даже недель подряд.
Природа стала еще одним героем фильма?
В роуд-муви герои всегда действуют на фоне ландшафта. Для меня, очевидно, это очень важно, и я стараюсь дать природе реально присутствовать в фильме. Это не символ, а окружающая среда, в которой взаимодействуют персонажи. В этой среде совершенно особым образом выстраиваются их отношения В мегаполисе они бы проводили время совсем по-другому.
Почему вы выбрали именно Северную Норвегию?
По сюжету старший герой живет в Германии, когда умирает его отец. Эта смерть и становится поводом для поездки в Норвегию. Время, которое этот герой проводит со своим сыном, не просто каникулы. Они находятся в чрезвычайно отдаленном уголке мира: нет никаких отвлекающих факторов и развлечений, они все время вынуждены общаться друг с другом, находиться вместе. Норвежский ландшафт с его скалами и фьордами формировал очень специфическую обстановку, существенно влияя на историю. Как будто сама природа вынуждала героев договориться. Они должны были найти способ поговорить друг с другом, а это не просто — каждый инстинктивно отвергал другого. Для сына возвращение отца, который отсутствовал в его жизни много лет, внезапно, ничем не оправдано. Чтобы понять кого-то, нужно физически присутствовать с ним в одном месте, быть рядом. Это первый шаг.
В отличие от большинства авторов, которых причисляют к «берлинской школе», вы делаете фильмы, которые можно назвать жанровыми. Взять хотя бы ваш триллер «В тени»…
Да, Кристиан Петцольд, например, немного по-другому работает. Но я могу говорить только о себе. Мне нравится взять какую-то частную историю и нагрузить ее жанровыми элементами.
Героев ваших предыдущих фильмов можно было бы назвать «одинокими волками». Почему вы решили изменить этот подход?
Думаю, что в «Белых ночах» герои — это одиночки, которые находят силы открыться. Происходит что-то важное, и это их меняет; заставляет себя вести по-другому.
У вас самого есть сын. Как вы думаете, почему вашему герою так трудно понять, что чувствует его ребенок?
Да, у меня не такие отношения с сыном, как у героя «Белых ночей». Моему сыну восемнадцать. Конечно, какие-то моменты из реальной жизни я поместил в сценарий, но в целом все не так.
Ключевой вопрос для взаимоотношений отца и сына в фильме — это вопрос эмпатии. Непросто выглянуть за пределы себя и собственных забот, понять кого-то другого на глубинном уровне — здесь, как и в прочих аспектах современной жизни, существование некой условной «нормы» лишь усложняет ситуацию.
Развод вполне типичная для современного общества ситуация. Можно ли сказать, что герой чувствует вину за свой развод и пытается ее искупить?
Отец в моем фильме пытается исправить ошибки молодости, буквально искупить вину перед сыном. Но это фильм, скорее, не про эти ошибки, а о том, как детей не понимают собственные родители, о недопонимании в общении, в целом.
А что вы скажете о незримом герое, об умершем дедушке?
Мне кажется, с ним все ясно. Все детали раскрывать не стоит. Зрителям нужно только вспомнить все упоминания дедушки.
В картине почти нет диалогов. Тяжело рассказывать историю без слов?
Для меня это была не просто абстрактная идея — свести диалоги к минимуму. Нехватку диалогов диктует сама история. Два героя, отец и сын, за всю свою жизнь так и не смогли построить нормальные отношения, и им очень сложно найти правильный способ общения при помощи языка и жестов. Отец пытается говорить, а сыну не хочется говорить о том, что происходит в его жизни и почему.
В своих фильмах вы обычно избегаете политических тем, но все же в них есть некий элемент политического характерный для всех участников «берлинской школы»…
Все в нашей жизни — политика. Но, если, говоря о политике, подразумевать привычное значение этого слова, то мои фильмы, конечно, о другом. Они о маленьком человеке, который пытается встроиться в социальную жизнь или решить свои личные проблемы.
Вы уже знаете, каким будет ваш следующий фильм?
Это будет полицейская драма.
Кто ваши любимые режиссеры?
О, очень длинный список. Главные — Одзу и Брессон.
Но их фильмы совсем непохожи на ваши.
Это так.
Вы когда-нибудь чувствовали отторжение по отношению к «новой немецкой волне»?
Никогда. Я очень люблю Фасбиндера. Мне до сих пор кажется, он снимал великие фильмы.
Читайте также
-
Абсолютно живая картина — Наум Клейман о «Стачке»
-
Субъективный универсум — «Мистическiй Кино-Петербургъ» на «Ленфильме»
-
Алексей Родионов: «Надо работать с неявленным и невидимым»
-
Самурай в Петербурге — Роза Орынбасарова о «Жертве для императора»
-
Джульетта и жизнь — «Можно я не буду умирать?» Елены Ласкари
-
«Если подумаешь об увиденном, то тут же забудешь» — Разговор с Геннадием Карюком