Евгений Головин
Евгений Головин

Alles ist Ufer, ewig ruft das Meer *


Евгений Всеволодович — первый человек в Москве и в России, который открыл европейский традиционализм, мало кому известный до того как в официальных, так и в подпольных кругах, интересовавшихся оккультизмом и мистикой. Именно благодаря ему с начала шестидесятых годов такие имена, как Рене Генон, Юлиус Эвола, Титус Буркхардт, Фритьоф Шуон, а также Фулканелли и Канселье, стали известны в интеллектуальной среде.

К сожалению, мы не успели познакомиться. Работая над следующим номером «Сеанса», посвящённым Фаусту, мы попросили Евгения Всеволодовича написать для нас статью на тему «Фауст и весёлая наука сегодня». Долго и жалко что-то поясняли, уточняли, безответно писали письма. И однажды, минуя формат и сложносочинённые названия, к нам пришёл текст с подзаголовком простым и твёрдым: «Фауст».

Его мы и публикуем, без лишних правок или пояснений, как того, смеем мы надеяться, хотел бы и сам автор.

Фауст

«Решений нет: нет проблем», — сказал кто-то из великих, и тем самым поставил ещё одну проблему, как будто оных и так мало. Это очевидно был созерцатель — он раскинулся на зелёном лугу и смотрел в бездонное голубое небо… На него, правда, могла прыгнуть лягушка, мог укусить комар или наступить циклоп, но условимся заранее: мелочи жизни проблемами не считать. Но разве зелёный луг не проблема? Разве голубое небо не проблема? Что же таковой считать? Неужели ежедневные пустяки, заполняющие жизнь каждого человека? Для сего существуют бесконечные вопросительные знаки, по большей части бесполезные, ибо смысл предложения или обращения уже таит вопрос. Когда спрашивают: «Ты вернёшься к десяти часам?», понимание этого вопроса не требует вопросительного знака. Иное дело — нарочитая акцентировка вопроса, который требует обязательного «да» или «нет», или важностью своей поднимается до проблемы. В стихотворении Гейне «Вопросы» юноша стоит на морском берегу и вопрошает окружающий мир о тайнах бытия. Это уже не вопросы, а мучительные проблемы. Юношу не удовлетворяют собственные догадки. Например, он думает о звёздах: это золотые пальцы нам указывают, что случилось, что случается, и что случится. И продолжает стоять, предполагая, что стихии дадут ему верный ответ. «И глупец ожидает ответа» — так кончается опус Гейне.

Потомок юноши, человек нашего времени, не довольствуется пассивной позицией. Он ищет, исследует, экспериментирует, пытается с помощью сверхточных приборов решить проблему вселенной, выдвигает массу более или менее остроумных гипотез, норовит насильственно взбудоражить молчание стихий, но… вместо одной проблемы вызывает сотни. Миллионы галактик, миллионы световых лет, десятки параллельных вселенных. Науки официальные, полуофициальные, непризнанные, абсурдные ставят тысячи и тысячи проблем. Ныне большие числа довлеют нам: множество учёных образуют множество групп, ассоциаций, институтов — всё это окружено бесчисленными компьютерами, а результат? Густеет небо проблем, где только иногда мелькают миражи решений, развеянные ветром сомнений.

Сейчас нельзя назвать ни одной абсолютной истины. Гипотезы, догадки, обреченные на вымирание, предположения, нетерпеливо ждущие других предположений. Если ранее идеи Платона не нуждались в доказательствах и были фундаментальны, то сейчас «благо», «красота», «гармония», «справедливость» обзавелись массой двойников и оппозиций разного цвета, включая совершенно чёрный. Когда-то «зло», «безобразие», «диссонанс» не имели к этим идеям ни малейшего отношения, сейчас всё столь перепутано, что полностью исчезла возможность элементарного различения. Чистая наука заблудилась в противоречиях, куда успешней развивается электронная техника, бесконечно совершенствуя средства комфорта и уничтожения — основные тенденции новой цивилизации.

Каспар Давид Фридрих Странник над морем тумана (1817—1818)

Освальд Шпенглер в «Закате Европы» предсказал появление учёных «фаустического типа». Он имел в виду бескорыстных тружеников науки: всегда недовольные, измученные сомнениями, тратящие долгие годы на достижение незначительных результатов, эти люди будут радеть только о славе науки и жить только надеждами. Но это в лучшем случае.

В принципе к «фаустическому типу» относятся гениальные одиночки, идущие тайными тропами в поисках тёмного знания. Но подобные люди вообще вне официальной науки, порождённой «восстанием масс». Скажем, некоторые «авангардные» биологи могут высказать мнение о пролонгации жизни до трёхсот или четырёхсот лет. Это не может интересовать упомянутых гениальных одиночек, поскольку они отрицают смерть. Одни открывают «Opus paramirum» Парацельса и читают: «Натура, космос и все его данности — единое, великое целое, организм, где все вещи согласуются меж собой, и нет ничего мёртвого. Всё — органично и живо, космос — пространная живая сущность. Нет ничего телесного, что не таило бы в себе духовного, не существует ничего, что не таило бы в себе жизни. Жизнь это не только движение, живут не только люди и звери, но и любые материальные вещи. Нет смерти в природе — угасание какой-либо данности есть погружение в другую матку, растворение первого рождения и становление новой натуры».

Но сие касается непрерывности жизни вообще, а не личной бесконечной пролонгации, что увлекает последователей Фауста. В последнем случае необходимо познание структуры души и постижение её эволюций. Это и было преимущественным занятием легендарного Фауста, как можно судить по книге Эрнста Штифеля «Легенда о Фаусте» (1560 год).

Остров Рюген — фотография Сергея Фофанова

В «Народной книге о Фаусте», изданной много раз в конце шестнадцатого и в течение семнадцатого века, герой представлен знаменитым некромантом и астрологом. Образ Фауста из «Народной книги» использовали Кристофер Марло и Гёте в своих популярных произведениях. Этот Фауст действительно был колдун и некромант. Он с большим или меньшим успехом вызывал души умерших и вселял ужас в крестьян Шварцвальда и Швабии, где преимущественно практиковал. Если у кого-то заболевала корова или дохла рыба в реке — обвиняли Фауста. Но это пустяки. Много раз на деревенских праздниках или в церкви появлялись мертвенно бледные прохожие в гнилых лохмотьях, обсыпанные землёй, и ночью пропадали в густом лесу или на кладбище. Они увлекали за собой пьяных парней и весёлых девушек, которых никто больше не видел, после их визитов возникали гибельные болезни. Их называли «свитой доктора Фауста». Ясно, какой репутацией пользовался наш герой.

Но это фольклорный Фауст мираклей и кукольных постановок, а нас интересует серьёзный ученый. Он занимался структурой души, не считая физическое тело достойным внимания. Что же он имел в виду?

Остров Рюген — фотография Сергея Фофанова

Будучи неоплатоником, Фауст разделял мысль Прокла о четырёхчастном составе души: душа делится на растительный, анимальный, рациональный и небесный (интеллектуальный) элементы, соединяемые принципом или духом. Эрнст Штифель цитирует Прокла: «Целое, из которого состоит организм, есть принцип организации организма. Если этого принципа нет или если он уходит из организма, то организм распадается на отдельные, уже не органические части, не имеющие отношения одна к другой». Следует учесть: понятая таким образом составная душа, равно как соединяющий её дух, не имеют ни малейшей связи ни с моралью, ни с нравственностью, ни с этикой вообще.

Личность учится нормам поведения и правилам морали, исходя из религиозных и этических постулатов своего народа, племени или группы. Душа способна при желании поддержать или вылечить физическое тело, но это вовсе необязательно. Вообще отношения души и тела до крайности сложны. Тело связано с себе подобными, с родственниками, с предками, потомками и так далее. Душа одинока и свободна. Её материя («рапт» по определению Тритема, Парацельса, Агриппы и других учёных подобного рода, включая Фауста) тонка и субтильна. Своеобразная, как некая плазма, она проникает сквозь любую физическую материю, не оставляя следов своего пребывания. Почему? Потому что душа — сомнамбула и живёт в сновидениях. Здесь необходимо специальное примечание. Сон, по словам Плиния Старшего, Шекспира и Эдгара По, есть бесконечный незримый океан, в котором постепенно растворяются островки, принимаемые за физическую реальность. Плиний: «Страны сна воистину беспредельны. Там, где волны Океаноса омывают прибрежные скалы Гипербореи, с этими волнами смыкаются тяжёлые, тёмные или всех цветов радуги плавучие тучи сновидений. Они непомерны, полны пещер и ущелий и населены существами, невиданными на твердой земле. Редко, кто бывал в этих странах, где царят изменчивость и забытье.» («Страны севера и границы Гипербореи»).

Шекспир сказал в «Буре»: «Наша душа и сновидения образованы из похожих субстанций, и наша маленькая жизнь окружена сном». Эдгар По повторил несколько в иной манере: «Всё то, что мы видим, всё то, что мы представляем — только фантомы посредине сна».

Остров Рюген — фотография Сергея Фофанова

Наша маленькая жизнь — это уплотнение, сгусток материи души в Океаносе Посидония и Птолемея, в пространстве anima mundi (мировой души). В качественном многообразии видений, сновидений, галлюцинаций, делиров, миражей, фантазмов возникает нечто коралловое, саргассовое, напитанное огненной пневмой, притом тленное и нетленное, плавное и текучее, обещание микрокосма.

Развитие материи души. Уплотнение, сгущение неосязаемой субстанции в желатиноподобное, затем в гибко-упругое. Это субтильное образование уходит в океан сновидений, а земная телесность растёт и воспитывается в родственной среде: она сжимается земной плотью в климате ригидной фиксации, подчиняясь правилу, порядку, стандарту. Но мы ещё не замкнуты. Ток «душевной» энергии будоражит кровь гулом внутренней свободы. Таковы соображения Эрнста Штифеля о развитии Фауста.

Остров Рюген — фотография Сергея Фофанова

Сказать, где он учился, невозможно. Он провозглашал себя «доктором», но не называл университета, который дал ему это звание. Иногда только, будучи пьяным, ссылался на Гиперборею и мифический архипелаг Перию, где душа его прошла курс онирических наук. Несмотря на столь почётное и удивительное образование, он вёл себя разгульным школяром, участвовал в подвигах разбойничьих банд: в докторской мантии, размахивая жезлом великого магистра непонятного ордена, устраивал драки и безобразия в общественных местах, особенно в храмах.

Случались и загадочные истории. Однажды (дело было в Эльзасе) он заснул на берегу Рейна и проспал несколько дней. Сердобольные крестьяне сочли его за мертвеца и похоронили. Через неделю Фауст «восстал из мёртвых» и принялся бродить по окрестностям в сопровождении существа, похожего на фавна, которого суеверные жители провозгласили дьяволом. Фауст переменил образ жизни. Вместе со своим учеником Вагнером он странствовал по немецким университетам, читая лекции по медицине, химии и неоплатонизму. Его «фавн» неизменно сопутствовал ему, что вызывало скандалы среди профессуры и студентов. На вопрос «откуда он?» Фауст отвечал, что это ученик Пифагора и прибыл из страны сновидений. «Фавн» демонстрировал иногда удивительные вещи: в Кёльне он оживил мёртвую собаку, в Провансе — мраморную нимфу посреди фонтана: на глазах изумлённых зрителей нимфа растворилась в воздухе, а фонтан постепенно зачах. Всё это было наглядной иллюстрацией некоторых аспектов теории доктора Фауста.

Остров Рюген — фотография Сергея Фофанова

Эрнст Штифель вполне серьёзно относился к своему герою, считая его последователем Майстера Экхарта и Скотта Эриугены, по крайней мере, в теоретическом плане. В своих лекциях доктор Фауст выводил сословное деление общества из сложной структуры души: крестьяне и ремесленники обладают растительной и животной душой, торговцы — рациональной, дворяне и духовные лица должны были бы отражать сияние души небесной, но, к сожалению, это случается редко. «Весьма и весьма редко животворный дух связует три части души в единое целое, давая возможность человеку стать микрокосмом и путешествовать в необъятных мирах универсума.» (Stifel, s. 119 ) Об учёных Фауст отзывается более чем пренебрежительно: «И не надоело этим ослам учить обезьян лазать по деревьям». (Stifel, s. 56) Понятна реакция учёных на подобные высказывания. Тем не менее, Фауста приглашали на разного рода диспуты, хотя таковые почти всегда кончались скандалом. Фауст называл монархов Европы «сворой кривляк и шутов», а саму Европу «ничтожной галькой на берегу ручейка». Мировоззрение его отличалось надменностью и своеобразием. Большинство людей (которых он за таковых не считал) суть рабы своего физического тела и после смерти гниют до костей, если их растительно-животную душу не оживит с неизвестной целью какой-нибудь колдун или некромант. Другие после смерти каменеют. Он рассказывал, что сам видел в одном из земных океанов огромные острова, населённые каменными изваяниями. Эти люди могут двигаться и функционировать, поскольку их небесная душа жива. Обозримое небо представляет женскую фигуру, которые древние называли «Галатеей». Она образует светлое облако на границе вселенной сновидений и не расплывается только волей богов.

Негативное отношение Фауста к науке понятно. Какое достоверное знание возможно в пространствах сновидений среди объектов и событий, о которых нельзя точно сказать существуют ли они или нет даже в моменты созерцаний, соприкосновений или сопереживаний. Попадая на поверхность земли, они могут обрести видимость физического движения, жизни и бытия, но в каждый следующий момент их неведомая судьба способна бросить их в турбуленцию изменений, новых иллюзорных формаций и превращений. С тем же успехом можно назвать «знаниями» впечатления «Алисы в стране чудес». Но для Фауста «дух» не служит инструментом исследований: это, скорее, центростремительная сила, связующая элементы души, препятствующая их распаду. Кто же этот человек по Эрнсту Штифелю? Поначалу серьёзный учёный, тщетно пытающийся расширить границы человеческого познания, потом, после загадочного открытия возможности проникновения в беспредельность сновидений в сознательном состоянии, эгоцентрик, упоённый новым горизонтом и новым, необычайно странным бытием.

 

* Всё — берег, но вечно зовёт море. Готфрид Бенн, стихотворение «Песнь».

дата первой публикации

Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам:

Отправить