Олег Аронсон
Олег Аронсон

25 лет назад: «Утомлённые солнцем» против «Криминального чтива»


«Утомлённые солнцем», реж. Никита Михалков, 1994

Когда Никита Михалков взялся за «Утомленных солнцем», многое было уже в прошлом: перестроечные страсти перекипели, сталинские репрессии сошли с политической повестки дня, стихли проклятия в адрес палачей, умолк плач по жертвам; даже самой страны, породившей весь этот ужас, больше не было в живых. Тогда-то и объявил Михалков, что собирается делать фильм, где действие происходит в 1936 г. Потом уточнил, что хочет поставить своего рода эксперимент: переселить чеховских персонажей «Неоконченной пьесы для механического пианино» в советские времена. Наконец, в короткие сроки написал (совместно с Рустамом Ибрагимбековым) сценарий, нашел необходимые (по меркам того времени — огромные) деньги и поставил по этому сценарию и на эти деньги фильм.

Эксперимент удается режиссеру в полной мере — и в гораздо более значительном смысле, чем тот, что он сам имел в виду или, во всяком случае, формулировал, запускаясь в производство. «Утомленным солнцем» суждено стать, вероятно, самым успешным (не путать с лучшим) фильмом Михалкова и уж точно одним из самым успешных российских фильмов за отчетные годы. Каннский Большой приз и иноязычный «Оскар» ненадолго вернут нашему кино мировой престиж, чем абсолютно оправдают вложенные изрядные средства. Однако не менее важно, что этот фильм спровоцирует бурные споры в отечественных пределах.

Прямая отсылка к «Неоконченной пьесе…» и её образной системе обратила бы на себя внимание и без режиссерских предуведомлений. Летний солнечный день, подмосковная дача, большое семейство, совместные чаепития и обеды, шутливые разговоры и розыгрыши, фортепиано и патефон, графинчик с настойкой в буфете… Все то же, и люди почти те же. Разве что вместо «Ведомостей» — свежая «Правда», вместо крестьян — пионеры, а вместо прежнего делового хозяина — хозяин новый, комдив Котов (Никита Михалков). И разговоры столь же необязательны и необременительны, и едва пророненное «господа» легко заменить на «товарищи», а когда благообразный старик (Вячеслав Тихонов) сообщает: «У нас снова была чистка, полкафедры разогнали за плохое знание марксизма-ленинизма…» — то полное впечатление, будто речь идет о чистке ковров.

«Неоконченная пьеса для механического пианино», реж. Никита Михалков, 1977

В эту идиллию и вторгается Митя, человек из прошлого (Олег Меньшиков). Бывший белый офицер, эмигрант, позже завербованный ОГПУ. Когда-то этот дом был и его домом, и Маруся (Ингеборга Дапкунайте) любила именно его, и он её тоже, но вынужден был отбыть за границу. Она страдала, ждала, резала вены, а потом вышла замуж за Котова — того самого нового хозяина, который, как выясняется, и превратил Митю в агента органов, отправив его отрабатывать свой долг перед Родиной. Теперь Митя возвращается, чтобы арестовать комдива. Тем временем никто из домочадцев не подозревает не то что о его миссии — даже о роде его занятий. Все свято убеждены, что их общий любимец — артист областной филармонии.

Его приезд сообщает семейной ситуации известный драматизм, пробуждая воспоминания о прошлой жизни и о несчастной любви, но узловой конфликт «Утомленных солнцем» крупнее мелодраматического любовного треугольника: Михалкову здесь необходимо нравственное и политическое противостояние героев — Котова и Мити. Над этой эмоциональной взвесью в летнем воздухе летает шаровая молния, призванная усилить напряжение, в полной мере выразить которое не в состоянии даже дребезжащая чашка в нервных марусиных пальцах. Все случается в солнечный и праздничный День советского дирижаблестроения — и когда энкавэдэшники со звериной жестокостью в кровь избивают легендарного комдива, а Митя расчетливо всаживает пулю в нелепого шоферюгу, случайного свидетеля избиения, то с небес за всем этим наблюдает великий вождь, намалеванный на огромном воздушном шаре.

В финале Митя вскрывает себе вены в ванной, а за окном его квартиры высятся башни Кремля. Откровенный китч этих кадров только на поверхностный взгляд кажется неуместным, на деле же оказывается важным ключом к стилистике фильма, в основе которой лежит умелая кинематографическая работа с разнообразными клише: использование заведомых стереотипов, сложившихся в общественном сознании по отношению к тому трагическому времени — и принципиальный спор с ними.

Олег Меньшиков, Надежда и Никита Михалковы в Каннах, 1994

Во множестве интервью, в том числе данных и на Каннском фестивале, Михалков утверждает: «Мне хотелось защитить людей, живших в 30-е годы. Это время сейчас нуждается в защите. Не сталинизм, а просто жизнь»[1]. Поэтика чеховской пьесы, в которой на сцене долго пьют чай и разговаривают ни о чем, а в результате за сценой кто-то стреляется; поэтика скрытого трагизма, становится для Михалкова стилистическим ключом к этому времени — благодаря глубинному сходству: жизнь, чреватая распадом, неумолимо двигающаяся к нему и сама этого не осознающая. Жизнь, в которой люди продолжают любить друг друга, ревновать, растить детей, строить новую жизнь, в которую они искренне верят. Жизнь, которая существует на фоне тотального террора — и не подозревает о нем, пока он не приходит в дом, чтобы её уничтожить.

Пафос реабилитации, во многом реабилитации своих детских воспоминаний, приводит к тому, что в «Утомленных солнцем» атмосфера детства, счастья, лета, солнца, любви, имеющих право на существование в разгар каких угодно сужденных человеку времен, будет самым органичным и ярким: никто лучше Михалкова не умеет снимать неизбывную прелесть «просто жизни» — с её летними грозами и солнечными зайчиками, с болтовней ни о чем и о самом главном, с детскими улыбками невпопад сюжету. А вот сочувствие советскому патриотизму, несмотря ни на какие репрессии; очевидные симпатии, отданные советскому Котову в противовес антисоветскому Мите и беспомощным старичкам; презрение к иудину выбору бывшего белогвардейца, — покажутся умозрительными, идеологическими, даже идейными, оценочными. Тем более что слова Котова-Михалкова, сказанные его дочери по фильму и по жизни: «Я люблю свою Родину», режиссер неустанно повторяет, что называется, и от себя лично — в многочисленных интервью. По сути дела, Михалков натягивает связующую нить меж дореволюционной Россией и сталинским режимом, и эта нить держится на не слишком честном слове «Родина», озвученном со всевозможной, и насильно выуженной из самого нутра, задушевностью. Тем самым фильм многими в России будет воспринят прежде всего как попытка Михалкова использовать невероятно болезненный для каждого материал, время сталинских репрессий, для авторского наставления в патриотизме. И одновременно как попытку сыграть на западном интересе к этой теме. Это вызовет настоящую бурю, фильм будут обсуждать не один год.

А пока, в течение Каннского фестиваля, главной интригой остается одно: продолжающиеся слухи о «пальме», заранее уготованной Михалкову. Режиссер не скрывает, что приехал на фестиваль именно за главным призом, как не скрывал этого в свое время и Тарковский со своей «Ностальгией». Поэтому Гран-при, Большой приз жюри, который в любых других обстоятельствах был бы воспринят как победа, Михалков, вслед за Тарковским, расценивает как провал. На официальной пресс-конференции в Каннах он будет сдержан: «У нас, русских, есть пословица: надейся на лучшее, а готовься к худшему».

Квентин Тарантино с «Золотой пальмовой ветвью» за «Криминальное чтиво» в Каннах, 1994

В России «Утомленных солнцем» еще никто не видел, поэтому пресса пока вторит режиссеру. Кинокритики же пытаются проанализировать ситуацию, исходя из мировой конъюнктуры. Кирилл Разлогов, вернувшись из Канн, дает разъяснение сразу нескольким изданиям. Во-первых, «Золотая пальмовая ветвь», данная Тарантино, есть восстановление справедливости по отношению к американскому кино, вечно игнорируемому в Каннах, а Гран-при «Утомленным солнцем» компенсируют неудачу фильма «Очи черные». Во-вторых, Гран-при Канн — это и есть главный профессиональный приз, в то время как «ветка» «всегда прогибается под грузом конъюнктуры» и есть «политический компромисс»[2]. В-третьих, Канн должен был снять конфликт с крупнейшими американскими компаниями, потому что на самую главную уступку — перенести сроки — фестиваль не пошел (а ведь главные американские фильмы заканчиваются к декабрю, а не к маю). В-четвертых, компания «Мирамакс», владелец «Криминального чтива», одновременно занимается и прокатом европейских картин в США. В-пятых, Тарантино — любимец французской критики (кстати, в её сознании Тарантино — левый, а Михалков — правый, что немаловажно). А его лента — это «постмодернистская жестокая пародия на голливудское жанровое кино». И наконец, «членам жюри понравилось».

Когда страсти немного улягутся, специалисты найдут для фильмов Михалкова и Тарантино общий эстетический контекст: и тот, и другой работают со штампами общественного сознания и предшествующей эстетической традиции. С этой точки зрения «картина Михалкова такая же, в той же степени „настоящая“, что и у его соперника Тарантино», своего рода «постмодернизм с человеческим лицом» (Андрей Плахов[3]). «Просто у нас другая макулатура. Утомленные солнцем — фильм, направленный против ходульных представлений о русской интеллигенции и против ее наиболее типичных представителей» (Дмитрий Быков[4]). В результате в «каннских комментариях» тема унижения России отойдет на второй план, а критики согласятся в том, что, с точки зрения фестивальной политики, «ветка» «Криминальному чтиву» было решением оптимальным и даже предсказуемым. Потому что, с одной стороны, сняла напряжение в отношениях с самой мощной киноиндустрией мира, а с другой — наградила, по сути дела, анти-голливудский фильм, провидчески поощрив постмодернизм, который и станет на ближайшие годы эстетическим мейнстримом. С этой точки зрения михалковская картина, которая «пытается разобраться с прошлым, реализовать его» (Юрий Гладильщиков[5]), для западных специалистов знаменовала это прошлое. А тарантиновская, которая утверждала, «что реальность отсутствует даже в настоящем» (там же), представлялась для них прорывом в будущее.

«Криминальное чтиво», реж. Квентин Тарантино, 1994

«Утомленным солнцем» будет суждено пережить еще два витка обсуждений: после показа в России и после присуждения «Оскара». Столкновение мнений, сшибка взглядов, пониманий и установок обнажит серьезные конфликты в том социальном срезе, который принято условно называть интеллигенцией. Для нее в этой болевой точке сомкнутся насущные проблемы настоящего и советский исторический опыт. Можно сказать, что она, интеллигенция, воспримет «Утомленных солнцем» не просто как новый фильм Михалкова, еще один его фильм — но как важный социальный симптом.


[1]Экран, 1995, №1

[2] НГ, 1994, 3 июня.

[3] ИК, 1994, №12

[4] Столица, 1995, №2

[5] Сегодня, 1995, 6 января

дата первой публикации

Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам:

Отправить