В кинотеатрах — «1917» Сэма Мендеса, один из главных претендентов на «оскары» в этом году. О своей попытке увидеть в фильме что-то помимо антивоенной драмы или операторского квеста пишет Василий Степанов.
В материале упоминается Радио «Свобода», признанное Минюстом РФ иноагентом. По требованиям российского законодательства мы обязаны ставить читателя об этом в известность.
Военную драму о путешествии двух капралов по окопам и «ничьей земле» одни называют ювелирно поставленной, виртуозной, технически безупречной. Дежурно хвалят за натурализм. «1917» эффектен на манер первого британского танка Mark I, остов которого тоже появляется в кадре — этакая махина! Грохочет, ползет, может даже стрельнуть.
Другие клеймят фильм за театральность, уличают в пошлости, усматривая в нем вопиющее неправдоподобие.
Последнее обвинение особенно тревожит, учитывая изобразительный метод, выбранный режиссером Сэмом Мендесом и оператором Роджером Дикинсом. Эффект съемки одним кадром призван верифицировать длительность запечатленного момента, деформировать наши представления о кинематографической условности, заставляя понимать и принимать кинореальность иначе, укреплять доверие к ней. Но почему так ясно различим привкус ирреальности происходящего, который явно можно было бы ликвидировать, сыграв по принятым в батальном жанре правилам? Ведь батальный жанр — это прежде всего игра масштабов. Поэтому монтаж так уместен: большое видится только на фоне малого, а эпос — гиперболы и литоты, замедления и ускорения времени.
От меня ускользает смысл слов «ювелирный» и «виртуозный». Не каждую вещь так назовешь. Может ли быть «виртуозным» грузовик? А «ювелирным» небоскреб или мост? Ювелирно поставленная военная драма — это как? Впрочем, так же трудно распознать границы пошлости. Пошлость — это что? То, что большинство сочло виртуозным? Приевшаяся тонкость? Что-то вертится на языке и в голове, но боюсь попытка дать точное определение смутным понятиям может далеко завести.
Драматургия компьютерной игры обезоруживает своей функциональностью: беги, капрал, скажи гражданам Лакедемона, чтобы…
Между тем, фильм по-настоящему тревожит. В его напористой фальши слышится какой-то искренний надрыв — ну, не может же быть, чтобы все это было не нарочно? Тут действительно все умышленно. И дешевый символизм (вроде скошенного войной вишневого сада), и маски, которые на пару минут надевают блестящие британские актеры Колин Ферт, Бенедикт Камбербатч, Марк Стронг, Эндрю Скотт. И драматургия компьютерной игры, которая обезоруживает своей функциональностью: беги, капрал, скажи гражданам Лакедемона, чтобы… а по дороге подои корову, напои младенца, поговори с капитаном Смитом, узнай важную информацию и т.д.
Нет ли в этой последовательности квеста подвоха?
Конечно, есть. Однокадровая съемка, как уже было сказано выше, разрушает привычную кинематографическую условность, а точнее деформирует ее рамки, превращает ее в условность другого рода. Условность сна, например. Вспомните, как стартует «Русский ковчег»: «Открываю глаза и ничего не вижу… Что со мной произошло? Не помню. Где я?»
Мы привыкли думать что непрерывная работа киноаппарата дает эффект присутствия. Скорей уж, это эффект отсутствия.
Выйти из сна невозможно. Во время просмотра остро ощущается зрительская несвобода. С фильмом и камерой, которая вроде вольна бежать в любую сторону, но приклеилась к главным героям, впору разбираться топологам — из этого кино не выйти: зрителя заперли не просто в темном кинозале, а в видоискателе, его лишили иллюзии всевидения. Дайте Роджеру Дикинсу премию, но не за операторскую работу, а за этот сковывающий монтаж. Твоя голова не свободна, она поворачивается по приказу, как во сне. Тебя волокут силой через декорации окопов, бутафорию трупов и компьютерные задники. Но не бойся. Ведь это не-реальность, и она ощущается в каждом шаге. Поэтому деланный ужас фильма не очень смущает. Ну какой ужас, если рядом бежит оператор? С ним-то мы точно в безопасности. Поэтому не работает и антивоенный пафос. Хотите антивоенное высказывание на материале Первой мировой? Посмотрите «Они никогда не станут старше» Питера Джексона.
Почему-то мы привыкли думать, что непрерывная работа киноаппарата дает эффект присутствия. Скорей уж, это эффект отсутствия, отключенности от жизни, которую транслирует экран. Может быть, поэтому так отчаянно старается композитор Томас Ньюман в бессилии преодолеть герметичность фильма жирным, назойливым саундтреком?
Не знаю, что и думать.
Самый интересный отклик на «1917» я прочитал в фейсбуке на странице автора «Радио Свобода» [иноагент] Константина Львова, который в связи с фильмом вспоминает о метафизическом и даже поэтическом измерении, которое обрела Первая мировая в истории культуры, и трактует путешествие капрала Скофилда как посмертное — а не убил ли этого героя немецкий стрелок после переправы? Пожалуй, такая интерпретация действительно оправдала бы и фантазм однокадровой съемки, и показную склейку в середине фильма, и прямолинейный символизм.
Для функционирования сайта мы используем файлы cookie и данные о вашем IP-адресе. Если вы не хотите, чтобы эти данные обрабатывались, вам придется покинуть сайт. Если вы не против, нажмите «Хорошо».
«1917» — Фильм глазами историка
История в интерьере
