Жить
В ноябре 2023 года Минюст РФ признал актрису Яну Троянову иностранным агентом — по требованию законодательства мы должны поставить читателя об этом в известность.
На грани фола
Андрей Плахов
Это не мелочная придирка, а претензия по существу. Наши молодые кинематографисты увлеклись репродуцированием чужих названий, прочно вписанных в классическую историю кино. Трудно сказать, что это: неосведомленность, вызов или высокомерие. Только что появилась «Долгая счастливая жизнь» — странный привет Геннадию Шпаликову. А до этого — сразу два фильма под названием «Жить»: один снят Юрием Быковым, другой Василием Сигаревым. Оба сделаны в жанре притчи, на что намекает и само название, довольно беззастенчиво экспроприированное у Акиры Куросавы. Но, в конце концов, «жить» никому не запретишь.
Жить. Реж. Василий Сигарев, 2012
Судя по всему, Сигарев и компания не комплексовали по поводу высокой классической планки, а просто увлеченно и с полной отдачей делали кино, название которого пришло потом. Василий Сигарев и Яна Троянова (не только сыгравшая одну из основных ролей, но, по сути, выступившая соавтором картины) — люди театральные, так что для них найти кинематографический ключ было принципиально. Требовался оператор с абсолютной органикой, способный обжить и освоить условное пространство — неважно, в интерьере или на натуре.
И он нашелся. Камера Алишера Хамидходжаева плавает в текучем, прозрачном и немного призрачном зимнем воздухе провинциального городка. Из утреннего тумана прорисовываются контуры персонажей: их всего около десятка, а происходящее с ними укладывается в три разные, но внутренне связанные истории, напоминающие по стилю некрофильские страшилки, которые каждый слышал когда-то в детстве.
Жить. Реж. Василий Сигарев, 2012
Мать-алкоголичка (мощная роль Ольги Лапшиной), вступившая на путь исправления, с нетерпением ждет близняшек-дочерей, которых уже отправили к ней маршруткой из детдома. Ждет, да не дождется. Молодая проблемная пара (Яна Троянова и Алексей Филимонов) едет в электричке из церкви после венчания: кажется, что даже ВИЧ-инфекция, которой страдает бывший наркоман, теперь не так страшна. Но это только кажется. Мальчик, к негодованию матери и отчима, норовит сбежать из дома, чтобы встретиться с непутевым отцом, фанатом игровых автоматов (Евгений Сытый). Все эти мечты если и осуществятся, то не здесь, а в царстве мертвых, куда во второй половине фильма мы переносимся вместе с его героями, оказавшимися по ту сторону черты. «Сначала черта горизонта резка — прямая черта между жизнью и смертью. А дальше — так низко плывут облака, и в этом, быть может, судьбы милосердье» (Мария Петровых).
Жить. Реж. Василий Сигарев, 2012
Черту между жизнью и смертью Василий Сигарев неплохо изучил еще в «Волчке», своем кинодебюте. Уже там юная героиня, отвергнутая непутевой матерью, искала спасения на кладбищах, в объятиях призраков и страшных сказок. Теперь драматург и режиссер продолжает исследование пограничной зоны на более широком тематическом поле. Призраки и мертвяки — это не самое страшное; с ними успешно конкурируют озверелые гопники, отмороженные менты, врачи-убийцы (с ВИЧ-инфицированным в больнице медперсонал не хочет возиться) — архетипические персонажи реальности, служащие проводниками в загробный мир. Они присутствуют здесь в своем лучшем виде, со всеми прелестями. Но, как и «Волчок», «Жить» — не социальное кино и не чернуха, поскольку фильм высветлен светом внутреннего сопротивления. Те, кто называет его невыносимым, по-своему правы; ну, пусть тогда воспринимают просмотр как экстремальный спорт.
Жить. Реж. Василий Сигарев, 2012
Впрочем, идя по лезвию бритвы, авторы все-таки щадят зрительские чувства: они избегают крайностей некрореализма, погружая нас вместо этого в мифологический некросимволизм. Утопленник разъезжает на велосипеде, а погребенные дети и растерзанный убийцами жених оживают на руках своих близких. Здесь на грани фола было все: чуть пережмешь в музыке, в диалоге или пластическом гриме — потеряешь доверие. Но Сигарев выруливает по своему опасному маршруту к редкому в наши дни результату — современной экзистенциальной трагедии, когда даже прямые подсказки типа гаснущей во время венчания свечи мы воспринимаем как перст рока. При этом режиссер ухитряется внедрить в ткань гиньоля своеобразный сигаревский юмор, вовсе даже не черный: это трудно объяснить, но это можно почувствовать.
Камера продолжает отстраненно, на дальних планах, фиксировать объективность кошмара. И постепенно сквозь него прорастает очень русский сюжет о вере в чудо вопреки всему. Но это не слепая вера, и чудо здесь не вполне божественного толка. Героиня Яны Трояновой бежит за священником с вопросом: зачем любить, если смерть хватает за горло? Ответа в словах нет, он будет дан другим способом, в другое время и в другом месте, когда рассеются морок и туман. И тогда без лишних заклинаний, без молитв станет нутром понятно, зачем жить в этом, казалось, навсегда и бесповоротно убитом пространстве. А если формулировать словами и произнести вслух, вывод окажется пугающе банальным, так что лучше не будем.
Не/жить
Ксения Рождественская
Вот это «жить» — это не ответ на вопрос «что делать?» и вообще не глагол. Это существительное, вроде «нежити».
Жить. Реж. Василий Сигарев, 2012
Нежить, по Далю, — «все, что не живет человеком, что живет без души и без плоти, но в виде человека». Жить, по Сигареву, это — ну, всякая жить. Пересказ фильма неизбежно пробуксовывает в духе хармсовских «Случаев»: одна женщина, Капустина, почти уже лишенная родительских прав за алкоголизм, вылечилась, купила двух кукол и стала ждать двух своих девочек из детдома. Не дождалась, конечно. Один ВИЧ-инфицированный парень, Антон, только что обвенчавшись с любимой женщиной, Гришкой, в электричке столкнулся с гопниками, и они забили его — до смерти, конечно. А другой мужик, от которого ушла жена, потому что он все деньги просаживал на игровых автоматах, булькнул в реку. Оставил на берегу велосипед и ботинки. А сын его Артем теперь кричит во сне, узнав, что папа — умер, конечно. Хорошие люди не умеют поставить себя на твердую ногу.
У Сигарева при идеальном слухе и идеальном нюхе на бытовые ужасы не вполне развито воображение. Мир в двух его фильмах состоит из бытового садизма, который поэтизируется при помощи настойчивой визуализации метафор и символов. В «Волчке» Сигарев экранизировал фразеологизмы «кровь с молоком», «ежу понятно», «как волка ни корми». В «Жить» взялся за поминальные плачи и причитания.
Жить. Реж. Василий Сигарев, 2012
«Жить» — фильм-траур, нулевой километр боли. Нулевой — потому, что боль накроет чуть позже, через несколько секунд, и каждый пойдет отсюда в свою сторону: кто-то убьет себя, кто-то будет жить дальше, кто-то отправится к психологу, лечиться.
Три составные части траурного беспамятства аккуратно разложены на холодном столе анатомического театра. Фильм красиво сконструирован, но безупречно мертв. Главная сила (и слабость) Сигарева в «Жить» — что он не дает вглядеться в эту конструкцию. Он оглушает и ослепляет зрителя, повышает градус садизма и как умеет делает происходящее на экране все более невыносимым (то есть показывает беспомощность жертв и отлично сделанные муляжи детских тел). Тема смерти — слишком сильная, слишком слепящая, и зритель, глядя на экран, немедленно начинает смотреть внутреннее кино о собственных мертвецах. Из-за этой почти универсальной реакции «Жить», вероятно, и считается одним из «фильмов года», получает премии, попадает во всевозможные списки лучших и вообще учит жить.
Жить. Реж. Василий Сигарев, 2012
Или все-таки нежить. Ларс фон Триер или Михаэль Ханеке тоже вступали в садистские отношения со зрителем, тоже когда-то ставили опыты по выбиванию эмоций. Холодная ехидна Ханеке объявляет своего зрителя свободным, тот может уйти в любую минуту; зритель Триера восторженно подчиняется насилию, потому что сам этого хочет. Сигарев выбивает эмоции грубо, то и дело промахивается, но не дает зрителю путей к отступлению. Больше всего он похож на того гопника, который в «Жить» держит дверь между вагонами, пока Гришка, героиня Трояновой, режет себе руки о стекло, пытаясь достучаться, докричаться, остановить безмозглую смерть. Гришка и есть зритель Сигарева: кричи, ломись в дверь, повлиять на расклад невозможно, парня забьют до смерти.
Троянова — актриса животной убедительности, и из-за нее все остальные экранные зомби выглядят еще менее живыми. Это претензия не к актерам: хорошие актеры, просто играют не людей. Даже те, кто в «Жить» не умирает, все равно — не люди. Существа без души, потому что душа их только что ушла вместе с умершими.
Во вселенной Сигарева мучительно не хватает чуда — при всех чудесах, которые вроде бы происходят на экране. Но режиссер в эти чудеса не верит и сам же немедленно их и разоблачает. Он четко разграничивает: вот здесь у нас — плод воображения, а здесь — реальность, «то, что было на самом деле». Нет места чуду: режиссер очень подробно объясняет зрителю, что никаких мертвых не было, это все придумали сами герои. Так что фильмы Сигарева — уж точно не магический реализм. В этом danse macabre с волчками вообще нет никакой магии.
Жить. Реж. Василий Сигарев, 2012
Зрителю режиссер не доверяет, никогда не доверял, поэтому объясняет все по два, по три раза. Вот Антон приходит к Гришке, синий, на живую нитку заштопанный, мертвый. Вот на следующий день он уже чист и светел, никаких следов насилия. Сразу понятно, что все это — химера, мечта о том, что не случится и не случилось, мучительное желание. Но вдруг не всем понятно? Гришка говорит: «Мне надо денег в банке взять на похороны и маме твоей позвонить». Но вдруг опять не всем понятно? Она выходит из квартиры — и режиссер показывает пустую кровать там, где только что лежал Антон. Не хватает титра «Он умер, но ей казалось, что он все еще жив».
А символы режиссер не просто показывает, а еще заставляет героев их обсуждать, чтобы вбить в тупую зрительскую башку: вот это — не к добру. И это не к добру. А вот это совсем не к добру. Свечка перед алтарем погасла — зритель готовится к худшему. Собака завыла — зритель готовится к худшему. Река течет — зритель думает о вечном. (Сигарев специально искал городок с ГРЭС, чтобы показать «символ вечной жизни»; лучше бы он в этом не признавался.)
Ужасно обидно, что режиссер ищет метафизику в простом сложении символов, что он не доверяет зрителю, что верит в чужие системы символов, а не разрабатывает собственную. Наконец, что он не может вовремя остановиться, не может, оглушив зрителя и убедившись, что тот потерял сознание, оттащить его в кусты и дать оклематься: пусть подумает о жизни и смерти. Нет, все продолжает и продолжает махать дубиной.
