Кино перемен: «Замри — умри — воскресни!»
Замри — умри — воскресни!. Реж. Виталий Каневский, 1989
Фильм Виталия Каневского «Замри — умри — воскресни!» получает приз Каннского фестиваля «Золотая Камера» и (предел мечтаний российского режиссера) выходит на зарубежные экраны. Но отечественные прокатчики фильм игнорируют, зрителям он практически неизвестен и украшает разве что программу фестиваля «Некупленное кино». Домашняя «невостребованность» этого фильма, в общем, объяснима. Время действия — 1947 год; история мальчика из шахтерского города Сучан рассказана с беспощадным натурализмом, без иллюзий и ностальгии. Но наши зрители уже шарахаются от нового российского кино, увлеченно живописующего ужасы недавнего советского прошлого, и потихоньку начинают мурлыкать «старые песни о главном». От «Замри — умри — воскресни!» отмахиваются как от «чернухи», поговаривают о вторичности этого фильма по отношению к кинематографу Алексея Германа. Однако именно Каневский переживает в Канне триумф, в то время как Герман годы спустя встретит полное непонимание.
Герои русской литературы обычно не вызывают у «гражданина Запада» мучительного недоумения. Ему ясно, кто такие интеллигент, мужик, помещик, — но он в толк не возьмет, кто такие управдом и номенклатурный работник. Ему не с чем соотнести многие явления, фигуры и фактуры советской жизни, его социальный опыт не позволяет оценить их воплощение. Потому столь «непрозрачны» для него фильмы Германа, чей сюжет программно «ослаблен», а плоть состоит из материи советской обыденности, вязкой и одновременно агрессивной — и для чужака непознаваемой. Эти фильмы прошивает лишь пунктир «личных» историй, подлинный герой здесь — само историческое время.
Напротив, Каневский внятно и пронзительно рассказал историю именно «личную». Фильм о судьбе мальчика Валерки ассоциируется во Франции и с «романом воспитания», и, несомненно, с шедевром Франсуа Трюффо «400 ударов». Сама поэтика этого горького, непринужденного и поэтичного рассказа об идеалах и горестях «простых людей», конечно же, навевает воспоминания о легендарном начале французской «новой волны». Особенности фильма Каневского, служившие на Родине «минусом» для его восприятия, на Западе чудодейственно обращаются в «плюс». Дикие выходки обитателей бараков, пещерные забавы подрастающего поколения и прочие прелести «советского образа жизни» кажутся зарубежным зрителям то ли экзотикой, то ли эксцентрикой, то ли «черным» гротеском, то ли даже тем самым «обличением сталинизма», которого им так не хватает у Германа. Советский Союз предстает в «Замри — умри — воскресни!» единым застенком, сплошной «большой зоной», где лагерь и воля — близнецы-братья. Именно такой и воображал себе западный зритель мрачную «страну ГУЛАГа».
Замри — умри — воскресни!. Реж. Виталий Каневский, 1989
На успех фильма работает и «имидж» самого режиссера. Тельник, клетчатая кепочка, надвинутая на глаза, придают Каневскому обаятельно свойский и даже «французистый» вид. Журналисты с энтузиазмом тиражируют легенды о его «ГУЛАГовском» прошлом, с восторгом разносят слухи о каких-то его драках на каннском пляже. Забубенными загулами в России никого не удивишь, однако «там» еще не привыкли к подобной бесшабашности редких гостей из-за «железного занавеса». Каневский оказывается сродни давно прописанному на Западе типу художника-анархиста, в грош не ставящего социальные условности, эксцентричного имморалиста и маргинала вроде Альфреда Жарри или Жана Жене. Таким и принимают его здесь с распростертыми объятиями.
«Замри — умри — воскресни!» Каневский снимал не для славы, зато «Самостоятельную жизнь» два года спустя сделает уже в копродукции с Францией, словно учитывая свою мировую известность и «закрепляя успех» способом незатейливым и непродуктивным. Вероятно, он решит, что прежний фильм «взял» зарубежного зрителя животной простотой российских нравов, и в следующей картине не пожалеет густых красок. Родится диковинное зрелище, иные сцены которого можно будет счесть порнографическими, если бы они не разыгрывались в столь антисанитарных условиях. Но «Замри — умри — воскресни!» привлекает западного зрителя не тем, чем он от него далек, а тем, чем близок: человечностью, частной историей искалеченного детства и любви подростков. В «Самостоятельной жизни» все вроде бы будет «то же самое», да не совсем — здесь расцветет «местная экзотика», «дикая Россия» в картинах беспробудного российского свинства — как аттракцион для туристов.
«Самостоятельная жизнь» останется единственным фильмом Каневского, сделанным вослед каннскому триумфу. Далее следы режиссера, сделавшего одну из самых громких и успешных картин своего времени, затеряются в пространстве и времени.
Читайте также:
Кино перемен: «Жена керосинщика»
