Молодые растерзанные — О жестокой юности в японском кино
Последние недели декабря мы будем без всякого дополнительного умысла публиковать материалы, написанные нашими авторами для журнала, но пока еще не напечатанные на бумаге. Порой прямо, а порой иносказательно они подытоживают прошедший год. В первых рядах — жестокая юность японского кино, статья, не успевшая попасть в новый 84-й номер «Сеанса», который уже можно приобрести в нашем интернет-магазине.
42 школьника просыпаются на острове, под дулами автоматов и в ошейниках, готовых в любой момент разнести им головы, и учитель Китано объявляет: «Мы хотим, чтобы вы немножко друг друга поубивали». Так на заре нового тысячелетия начинается «Королевская битва» Киндзи Фукасаку, прародительница всех «голодных игр». Правила просты: в живых должен остаться только один. Выживут только влюбленные.
Они сломают систему? Неверно. Нет никакой системы. «Королевская битва» — социальный эксперимент и личный проект. Класс выбран по жребию, но для возмездия. У каждого есть оружие: пистолет или крышка от кастрюли, как повезет. И свои причины убить: страх, ревность, азарт, глупость. Иногда убийство — просто случайность. Жизнь — такая жестокая игра, где победитель не получит ничего, кроме жизни. Для влюбленных есть самый простой способ выйти: зарезать друг друга здесь и сейчас. Выжив, они все еще будут в игре: убьют учителя и уйдут в вооруженное подполье. Эту «Экзистенцию» не поставить на паузу.
Кто-то все-таки остается в живых в мире, где нет надежды на спасение и смертного греха в самоубийстве
Вслед за антиутопией Фукасаку апокалиптические нулевые открывают тихий «Пульс» Киёси Куросавы, где только влюбленные до последнего сопротивляются эпидемии самоубийственного отчаяния, и беспардонный «Клуб самоубийц» Сиона Соно, где после эпидемии философских смертей дети-сектанты посылают с экрана последний сигнал: живите, как вам хочется.
Проблема пресловутой японской «жажды смерти» выворачивается наизнанку: кто-то все-таки остается в живых в мире, где нет надежды на спасение и смертного греха в самоубийстве.
«Я просто хотела не быть проигравшей».
В 1958-м вышел фильм «Пламя» Кона Итикавы, экранизация романа Юкио Мисимы. Юный и робкий послушник вскрывал низменные страсти в буддийском храме, изнанку «Золотого павильона», самого прекрасного, что есть в мире, как говорил его отец. Юноша сжег «Золотой павильон» в очищающем пламени и покончил с собой по дороге в тюрьму.
Японские молодые растерзанные пришли и сразу сказали: мир никому не принадлежит
В 1970-м Нагиса Осима написал Мисиме некролог. На харакири великого литератора, что совершил было военный переворот во имя Императора, но потерпел поражение, Осима предлагал поставить точку в череде политических самоубийств, длившейся с эпохи Мэйдзи. В Мисиме, этом японском Д’Аннунцио, Осима, соратник «новых левых» и заправила «новой волны», заподозрил «проблему эстетического чувства». Он, конечно, не имел в виду, что Мисима и его тексты не были прекрасны. Скорее, что они были прекрасны и мертвы. Осима же считал, что жизнь вкусна, как пиво с похмелья, и сокрушался, что литератор-бодибилдер проигнорировал возможность растолстеть. В этом тексте о ценности живого, незаконченного, не-мертвого был странный тезис: герои Мисимы всегда сами кончают с собой, и потому он не понял фильм Осимы «Лето в Японии: Двойное самоубийство». «Историю человека, который надеется, что где-нибудь найдется тот, кто будет так добр, что убьет его».
Умереть нельзя выжить
В 1960-м Осима снимает «Повесть о жестокой юности». Студент и школьница хотят свободы, любви и денег. Они не будут сжигать храмы во имя красоты и жечь коктейли на протестах. Просто разведут пару дяденек, прокатятся на мотоцикле к морю, а потом истекут на асфальте кровью. Студент скажет: «Мы не питаем пустых иллюзий, поэтому не кончим так бесславно», — ожидая, пока школьница очнется после аборта. Потом девушка выбросится из машины, а юношу забьют до смерти якудза.
Брехтовский театр в декорациях тюрьмы обнажает живое лицо между маской и маской. Между казнью и казнью
На западе дикари пятидесятых пылали самой жизнью и потому прогорели так быстро. За ними пришли молодые рассерженные и сказали: мир принадлежит нам. Они потребовали свободы и любви. У них были правила игры. На Востоке к 1960 году уже предали друг друга два поколения левых, и Осима снимает «Ночь и туман в Японии», где в свадебную церемонию вчерашнего радикала и сегодняшней активистки вторгается призрак проваленного протеста и заставляет отвечать на вопрос: почему покончил с собой их товарищ? После премьеры семнадцатилетний студент-неофашист убивает самурайским мечом лидера социалистов во время публичных дебатов и кончает с собой в тюрьме. «Ночь и туман в Японии» запрещают.
Когда фильм вернется, призрак вновь будет шептать с экрана: «Подул безумный ветер, все сдул, и ничего не осталось». Японские молодые растерзанные пришли и сразу сказали: мир никому не принадлежит.
«Я создан для ложного отчаяния, так же как и для ложной надежды».
В этом же году Осима снимает «Кладбище солнца» о том как трудно быть юным и робким якудза. Мальчик переживает, что слишком много убийств, а когда его подельник нападает на влюбленных, убивает парня и насилует девушку, — он может только отвернуться. Потом мальчик, местная торговка бедняцкой кровью и изнасилованная девушка стоят вместе над пропастью: все перед ней равны. А молодого босса выводит из себя тоскливая мальчишеская песня про бесконечную дорогу, где счастье было совсем недоступно, и только слезы были друзьями.
— Когда я перестану дышать — все закончится.
— Как юла? Юла падает, когда перестает вращаться.
«Двойное самоубийство» выходит уже в 1967-м. Любвеобильная девица распевает для мужчин всех возрастов, интересов и политических взглядов: «30 ружей, 101 самурайских клинков, 60 пистолетов! Скоро начнется резьба! Пам! Пам! Бум! Бум! Друзья и враги — все погибнут. Мы будем носить им цветы, все могилы покроем цветами». Безумный американский снайпер, устроивший террор в городе, на вопрос: «Почему?» — отвечает сакраментальное, почти хуциевское: «Мне 20 лет», — и те, кто еще жив, идут по дороге с ним. В конце они все погибнут, и вряд ли кто-то покроет их могилы цветами. Но влюбленные-террористы из «Королевской битвы» сказали бы: «Главное, что мы нашли друзей».
В 1968-м Осима завершает эту повесть в «Смертной казни через повешение». Корейский студент, юный и робкий насильник и убийца, просыпается после казни и ничего не помнит. Изнутри абсурдной реконструкции преступления фильм пробивается в подсознание эпохи, в сон о японо-корейской войне. А брехтовский театр в декорациях тюрьмы обнажает живое лицо между маской и маской. Между казнью и казнью.
В 1970-м Осима пишет некролог Мисиме.
Игра продолжилась, и те, кто выиграл в прошлом туре, не получили ничего, кроме жизни
В 1945-м Япония пережила апокалипсис. Наутро игра продолжилась, и те, кто выиграл в прошлом туре, не получили ничего, кроме жизни.
В 1952-м свой первый независимый фильм — «Дети атомной бомбы» — снял Канэто Синдо, потерявший в Хиросиме всю семью. Языком классического кино он смог рассказать только четыре истории из 105, отобранных для книги «Дети атомной бомбы» профессором Хиросимского университета Аратой Осадой, получившим 2000 писем.
В 1966-м Хироси Тэсигахара в экранизации романа Кобо Абэ «Чужое лицо» добавил параллельный сюжет: о девушке, лицо которой наполовину обожжено. Подростки кричали ей вслед: «Чудовище!» А любимый целовал ее шрамы. Только ее лицо и было своим, не-мертвым в фильме. Эта часть была снята как хроника, и хронику прожег образ: света, уничтожающего все живое.
Тогда в смерти не стало смысла
Одиночество и пятьдесят патронов
Молодые взбунтовались против каллиграфии стиля, всего прекрасного. Против церемонии. Тогда в смерти не стало смысла.
А игра всё продолжается.
Кинотеатр военных действий купить
В 1969-м острова сотрясались под протестами «новых левых» против перезаключения японо-американского договора о гарантиях безопасности. В 1970-м договор успешно продлен. «Всеяпонская федерация» левых распадается на группировки радикалов. На смену уличным боям с полицией приходит интернациональный терроризм, в Японии наступают свои «свинцовые времена». В 1971-м Кодзи Вакамацу, одна из голов «трехглавого преступного художника» (как в своем великом «Кинотеатре военных действий» Михаил Трофименков назвал трио, включающее режиссера Масао Адати и критика Масао Мацуду) — снимет фильм «Ангелы в экстазе». Девушка, белая как ангел, будет петь:
И идеальной для горящей щеки
Станет ледяная постель асфальта.
Главным героем станет ослепший от бомб террорист.
Радикалы поздравят Вакамацу с премьерой, взорвав полицейский участок напротив кинозала, где крутили Годара. Согласно Трофименкову, японская концепция «преступных фильмов, сделанных преступно» окажется жизнеспособнее французской «делать политическое кино политически». Вакамацу, пробившийся в кино якудза, и Адати, эстет с университетским образованием, вместе отправятся в Палестину, когда Годар уже вернется оттуда в Париж.
Эпохи меняются, как сезоны, в каждую приходится жить, а «пока человек жив, он должен есть и пить»
На пересменке эпох молодой радикал Адати и старый классик Синдо делают фильм об одном герое: Норио Нагаяме, девятнадцатилетнем серийном убийце.
Нагаяма родился в 1949 году в Абасири, на севере Хоккайдо, в снегах и нищете, седьмым из восьми детей, едва не умер от голода, потому что мать уехала на заработки, а отец, как всегда, где-то пропадал, — но как-то все-таки выжил, закончил школу и в рамках госпрограммы по трудоустройству в 1965-м приехал в Токио, работать в универмаге упаковщиком фруктов. Яблоки и апельсины в корзинках ему быстро надоели, он сбежал, мотался по окрестностям и в октябре 1968-го забрался в частный дом на американской военной базе, где украл пистолет и пятьдесят патронов. За месяц Нагаяма убил двух гвардейцев и двух таксистов, и в апреле 1969 года был арестован.
Адати в 1969-м снял фильм «Серийный убийца», где реализовал концепцию Мацуды об отношениях власти и подчинения, вписанных в ландшафт. Под скупые биографические комментарии камера следовала по пути Нагаямы: перед ней скользили праздничные шествия и призраки имперской архитектуры, школьники на велосипедах и бегуны на обочинах, поезда сновали туда-сюда, пароходы под звездно-полосатым флагом разрезали прибрежные воды, на улицах собирались студенты и силовики, а где-то по краю пустоты катила американская военная техника и дрожали на ветру японские фонарики. Героя не было. Нагаяма стал поводом к способу взгляда, к остранению Японии для кино-террора.
За снегами Хоккайдо не видно белоснежного величия империи, утонувшей в белизне ядерного гриба
Синдо в 1970-м снимает «Обнаженных девятнадцатилетних», где главный герой, Митио Ямада, становится проводником по деконструированной истории Японии. Пока решается судьба японо-американского договора, он пытается наняться юнгой на американский корабль и попасть добровольцем в армию, его выгоняют отовсюду, так что он забредает в подполье якудза и шлюх. По пути он действительно стреляет в ландшафт.
«Правда, что он был бегуном на длинную дистанцию?»
«Длинная дистанция» началась в 1913-м, когда матери Митио было четыре года, ее отец вышел в море и больше никогда не вернулся домой. А закончилась в 1969-м, когда Митио из-за решетки спросил мать: «зачем ты меня оставила»? В «Обнаженных девятнадцатилетних», как и, например, в «Это твоя жизнь» Яна Труэля, ребенок, взрослея, проходит сквозь историю страны и познает мир, который был до него и будет после. За снегами Хоккайдо не видно белоснежного величия империи, утонувшей в белизне ядерного гриба. Эпохи меняются, как сезоны, в каждую приходится жить, а «пока человек жив, он должен есть и пить».
Мятеж шестидесятых в обоих фильмах проскальзывает по краю кадра. Нагаяма не был студентом и не держал в руках транспарантов. Он держал пистолет и палил в гвардейцев, таксистов и в японскую землю. Однако проблема в фильме Синдо — вовсе не случайные убийства. А тот момент, когда юноша решил было покончить с собой. Но передумал.
«Я буду жить по крайней мере до 20 лет».
Нагаяма доживет до 48. Его первый роман «Слезы невежества» сразу прогремит среди радикальной молодежи. В 1997 году его повесят.
В 1972-м группа японских красноармейцев убила половину своих товарищей на «сеансе самокритики» где-то в снежных горах. А в 1976-м звезда «Токийской Эммануэль» Мицуясо Маэно с криком «Да здравствует Император!» спикировал на особняк уличенного в коррупции якудзы. Преступление революционно и традиционно, преступники — тоже «архаисты и новаторы». Когда Нагаяма прибыл в Токио, он стал свидетелем не протестов, а массовой стрельбы, устроенной 18-летним Мисао Катагири, который украл пистолет, взял четырех заложников, убил полицейского, ранил шестнадцать человек и в тот же день был обезврежен. Катагири казнили в 1972-м, он был самым молодым смертником в Японии, пока в 2009-м не повесили Юкио Ямадзи, 25-летнего серийного убийцу. Нагаяму казнили 1 августа 1997 года, через 34 дня после ареста Сэйто Сакакибары, 14-летнего детоубийцы.
В мире, который никому не принадлежит, даже богу, не бывает проигранной войны
В 1997-м в Ливане, среди других членов «Красной армии Японии», обнаружили Адати, депортировали его на родину, и вскоре закончились тридцать лет экстаза ангелов, восполнявших «недостаток политического сознания» вкусом террора.
А над молодыми и растерзанными будто все так же висел рекламный баннер из «Обнаженных девятнадцатилетних»:
«Страхование жизни Ниссан. Живите жизнь с улыбкой».
В этом тексте больше нет никакой системы.
Клуб выживших
В «Королевской битве» один из игроков, задумавших террор, ссылается на дядю-террориста, выходца токийской герильи прошлого века, который «до сих пор воюет где-то на краю света». В семидесятые подсознание японского кино (пинку-фильмы, где бессистемно терзали юных и робких) и язык «новой волны», на котором кино говорило с реальностью, — слились, и картина мира предстала островом, где разворачивается бесконечная Королевская битва. Для всех, кто снимал кино после «экстаза ангелов», это было уже очевидно.
Соно в 17 лет сбежал из дома и попал в секту, потом оказался в США, где вместо учебы снимал порно, и вернулся в Японию в 90-е, снимать кино о сексе и обществе. Куросава в 80-х делал пинку-фильмы и боевики о якудза. Фукасаку работал в кино с 50-х, но стал вдохновителем постмодернистов от Такаси Миике до Тарантино. «Королевская битва» — его предсмертный фильм (вторую часть заканчивал его сын). Такеши Китано, Учитель Китано, попал в кино через джаз-бары, где познакомился с Вакамацу и где его сменщиком в 1969-м был Норио Нагаяма.
Единственное, что нужно решить героям, это кому страшнее быть одинокими: мертвым или живым
В «Клубе самоубийц» поп-звезда кричит репортерам: «Я — Чарли Мэнсон информационной эры!» — принимая на себя ответственность за террор. На самом деле основатели «клуба» — какие-то дети. Впрочем, и это не точно. Смерть распространяется как вирус: случайно и неотвратимо. В «Пульсе» мир заражен вирусом отчуждения, и единственное, что нужно решить героям, это кому страшнее быть одинокими: мертвым или живым. Тревожнее призраков только то, как именно исчезают живые: тихо подходят к стене и от них остается лишь тень. Потом и тень рассыпается. В «Королевской битве» осознание бессмысленности смерти — пик отчаяния школьницы, которая кричит на подружек, перестрелявших друг друга накануне попытки «взломать систему»: «Только появилась надежда спастись! Дуры! Дуры!» Безумный Учитель-бог открывает детям истину: «Я решил покончить с собой. И прихватить всех вас». У него не вышло, и он смирился.
В 2015-м Миике, ученик Сёхэя Имамуры, снимет фильм «Страшная воля богов», где юнцы будут решать шарады гигантских Дарума, Манэки-Нэко, Матрешек, а призом будет только жизнь. В разгар веселья школьник, устав, взмолится вдруг: «Боже, верни мою скуку»! Игра, конечно, продолжится. Игроки родились для ложного отчаяния и ложной надежды. Перестанешь крутиться — упадешь. Вот и всё.
В мире, который никому не принадлежит, даже богу, не бывает проигранной войны. Разве что можно однажды навсегда исчезнуть.
Фукасаку, вероятно, понял фильм «Лето в Японии: Двойное самоубийство». Поэтому финалист прошлого тура «Королевской битвы» остался на второй год, только чтобы узнать, почему убитая им возлюбленная улыбнулась перед смертью и сказала: «Благодарю». А начинается и заканчивается «Королевская битва» посланием: отец-самоубийца просит сына не сдаваться.
И словами школьника, которые понял бы Осима:
«Каким бы сумасшедшим ни был мир, мы все-таки умудрялись немного повеселиться».
