Молодые растерзанные — О жестокой юности в японском кино
Последние недели декабря мы будем без всякого дополнительного умысла публиковать материалы, написанные нашими авторами для журнала, но пока еще не напечатанные на бумаге. Порой прямо, а порой иносказательно они подытоживают прошедший год. В первых рядах — жестокая юность японского кино, статья, не успевшая попасть в новый 84-й номер «Сеанса», который уже можно приобрести в нашем интернет-магазине.
42 школьника просыпаются на острове, под дулами автоматов и в ошейниках, готовых в любой момент разнести им головы, и учитель Китано объявляет: «Мы хотим, чтобы вы немножко друг друга поубивали». Так на заре нового тысячелетия начинается «Королевская битва» Киндзи Фукасаку, прародительница всех «голодных игр». Правила просты: в живых должен остаться только один. Выживут только влюбленные.
Они сломают систему? Неверно. Нет никакой системы. «Королевская битва» — социальный эксперимент и личный проект. Класс выбран по жребию, но для возмездия. У каждого есть оружие: пистолет или крышка от кастрюли, как повезет. И свои причины убить: страх, ревность, азарт, глупость. Иногда убийство — просто случайность. Жизнь — такая жестокая игра, где победитель не получит ничего, кроме жизни. Для влюбленных есть самый простой способ выйти: зарезать друг друга здесь и сейчас. Выжив, они все еще будут в игре: убьют учителя и уйдут в вооруженное подполье. Эту «Экзистенцию» не поставить на паузу.
Кто-то все-таки остается в живых в мире, где нет надежды на спасение и смертного греха в самоубийстве
Вслед за антиутопией Фукасаку апокалиптические нулевые открывают тихий «Пульс» Киёси Куросавы, где только влюбленные до последнего сопротивляются эпидемии самоубийственного отчаяния, и беспардонный «Клуб самоубийц» Сиона Соно, где после эпидемии философских смертей дети-сектанты посылают с экрана последний сигнал: живите, как вам хочется.
Проблема пресловутой японской «жажды смерти» выворачивается наизнанку: кто-то все-таки остается в живых в мире, где нет надежды на спасение и смертного греха в самоубийстве.
«Я просто хотела не быть проигравшей».
В 1958-м вышел фильм «Пламя» Кона Итикавы, экранизация романа Юкио Мисимы. Юный и робкий послушник вскрывал низменные страсти в буддийском храме, изнанку «Золотого павильона», самого прекрасного, что есть в мире, как говорил его отец. Юноша сжег «Золотой павильон» в очищающем пламени и покончил с собой по дороге в тюрьму.
Японские молодые растерзанные пришли и сразу сказали: мир никому не принадлежит
В 1970-м Нагиса Осима написал Мисиме некролог. На харакири великого литератора, что совершил было военный переворот во имя Императора, но потерпел поражение, Осима предлагал поставить точку в череде политических самоубийств, длившейся с эпохи Мэйдзи. В Мисиме, этом японском Д’Аннунцио, Осима, соратник «новых левых» и заправила «новой волны», заподозрил «проблему эстетического чувства». Он, конечно, не имел в виду, что Мисима и его тексты не были прекрасны. Скорее, что они были прекрасны и мертвы. Осима же считал, что жизнь вкусна, как пиво с похмелья, и сокрушался, что литератор-бодибилдер проигнорировал возможность растолстеть. В этом тексте о ценности живого, незаконченного, не-мертвого был странный тезис: герои Мисимы всегда сами кончают с собой, и потому он не понял фильм Осимы «Лето в Японии: Двойное самоубийство». «Историю человека, который надеется, что где-нибудь найдется тот, кто будет так добр, что убьет его».
Умереть нельзя выжить
В 1960-м Осима снимает «Повесть о жестокой юности». Студент и школьница хотят свободы, любви и денег. Они не будут сжигать храмы во имя красоты и жечь коктейли на протестах. Просто разведут пару дяденек, прокатятся на мотоцикле к морю, а потом истекут на асфальте кровью. Студент скажет: «Мы не питаем пустых иллюзий, поэтому не кончим так бесславно», — ожидая, пока школьница очнется после аборта. Потом девушка выбросится из машины, а юношу забьют до смерти якудза.
Брехтовский театр в декорациях тюрьмы обнажает живое лицо между маской и маской. Между казнью и казнью
На западе дикари пятидесятых пылали самой жизнью и потому прогорели так быстро. За ними пришли молодые рассерженные и сказали: мир принадлежит нам. Они потребовали свободы и любви. У них были правила игры. На Востоке к 1960 году уже предали друг друга два поколения левых, и Осима снимает «Ночь и туман в Японии», где в свадебную церемонию вчерашнего радикала и сегодняшней активистки вторгается призрак проваленного протеста и заставляет отвечать на вопрос: почему покончил с собой их товарищ? После премьеры семнадцатилетний студент-неофашист убивает самурайским мечом лидера социалистов во время публичных дебатов и кончает с собой в тюрьме. «Ночь и туман в Японии» запрещают.
Когда фильм вернется, призрак вновь будет шептать с экрана: «Подул безумный ветер, все сдул, и ничего не осталось». Японские молодые растерзанные пришли и сразу сказали: мир никому не принадлежит.
«Я создан для ложного отчаяния, так же как и для ложной надежды».
В этом же году Осима снимает «Кладбище солнца» о том как трудно быть юным и робким якудза. Мальчик переживает, что слишком много убийств, а когда его подельник нападает на влюбленных, убивает парня и насилует девушку, — он может только отвернуться. Потом мальчик, местная торговка бедняцкой кровью и изнасилованная девушка стоят вместе над пропастью: все перед ней равны. А молодого босса выводит из себя тоскливая мальчишеская песня про бесконечную дорогу, где счастье было совсем недоступно, и только слезы были друзьями.
— Когда я перестану дышать — все закончится.
— Как юла? Юла падает, когда перестает вращаться.
«Двойное самоубийство» выходит уже в 1967-м. Любвеобильная девица распевает для мужчин всех возрастов, интересов и политических взглядов: «30 ружей, 101 самурайских клинков, 60 пистолетов! Скоро начнется резьба! Пам! Пам! Бум! Бум! Друзья и враги — все погибнут. Мы будем носить им цветы, все могилы покроем цветами». Безумный американский снайпер, устроивший террор в городе, на вопрос: «Почему?» — отвечает сакраментальное, почти хуциевское: «Мне 20 лет», — и те, кто еще жив, идут по дороге с ним. В конце они все погибнут, и вряд ли кто-то покроет их могилы цветами. Но влюбленные-террористы из «Королевской битвы» сказали бы: «Главное, что мы нашли друзей».
В 1968-м Осима завершает эту повесть в «Смертной казни через повешение». Корейский студент, юный и робкий насильник и убийца, просыпается после казни и ничего не помнит. Изнутри абсурдной реконструкции преступления фильм пробивается в подсознание эпохи, в сон о японо-корейской войне. А брехтовский театр в декорациях тюрьмы обнажает живое лицо между маской и маской. Между казнью и казнью.
В 1970-м Осима пишет некролог Мисиме.
Игра продолжилась, и те, кто выиграл в прошлом туре, не получили ничего, кроме жизни
В 1945-м Япония пережила апокалипсис. Наутро игра продолжилась, и те, кто выиграл в прошлом туре, не получили ничего, кроме жизни.
В 1952-м свой первый независимый фильм — «Дети атомной бомбы» — снял Канэто Синдо, режиссер родом из Хиросимы. Языком классического кино он смог рассказать только четыре истории из 105, отобранных для книги «Дети атомной бомбы» профессором Хиросимского университета Аратой Осадой, получившим 2000 писем.
В 1966-м Хироси Тэсигахара в экранизации романа Кобо Абэ «Чужое лицо» добавил параллельный сюжет: о девушке, лицо которой наполовину обожжено. Подростки кричали ей вслед: «Чудовище!» А любимый целовал ее шрамы. Только ее лицо и было своим, не-мертвым в фильме. Эта часть была снята как хроника, и хронику прожег образ: света, уничтожающего все живое.
Тогда в смерти не стало смысла
Одиночество и пятьдесят патронов
Молодые взбунтовались против каллиграфии стиля, всего прекрасного. Против церемонии. Тогда в смерти не стало смысла.
А игра всё продолжается.
Кинотеатр военных действий купить
В 1969-м острова сотрясались под протестами «новых левых» против перезаключения японо-американского договора о гарантиях безопасности. В 1970-м договор успешно продлен. «Всеяпонская федерация» левых распадается на группировки радикалов. На смену уличным боям с полицией приходит интернациональный терроризм, в Японии наступают свои «свинцовые времена». В 1971-м Кодзи Вакамацу, одна из голов «трехглавого преступного художника» (как в своем великом «Кинотеатре военных действий» Михаил Трофименков назвал трио, включающее режиссера Масао Адати и критика Масао Мацуду) — снимет фильм «Ангелы в экстазе». Девушка, белая как ангел, будет петь:
И идеальной для горящей щеки
Станет ледяная постель асфальта.
Главным героем станет ослепший от бомб террорист.
Радикалы поздравят Вакамацу с премьерой, взорвав полицейский участок напротив кинозала, где крутили Годара. Согласно Трофименкову, японская концепция «преступных фильмов, сделанных преступно» окажется жизнеспособнее французской «делать политическое кино политически». Вакамацу, пробившийся в кино якудза, и Адати, эстет с университетским образованием, вместе отправятся в Палестину, когда Годар уже вернется оттуда в Париж.
Эпохи меняются, как сезоны, в каждую приходится жить, а «пока человек жив, он должен есть и пить»
На пересменке эпох молодой радикал Адати и старый классик Синдо делают фильм об одном герое: Норио Нагаяме, девятнадцатилетнем серийном убийце.
Нагаяма родился в 1949 году в Абасири, на севере Хоккайдо, в снегах и нищете, седьмым из восьми детей, едва не умер от голода, потому что мать уехала на заработки, а отец, как всегда, где-то пропадал, — но как-то все-таки выжил, закончил школу и в рамках госпрограммы по трудоустройству в 1965-м приехал в Токио, работать в универмаге упаковщиком фруктов. Яблоки и апельсины в корзинках ему быстро надоели, он сбежал, мотался по окрестностям и в октябре 1968-го забрался в частный дом на американской военной базе, где украл пистолет и пятьдесят патронов. За месяц Нагаяма убил двух гвардейцев и двух таксистов, и в апреле 1969 года был арестован.
Адати в 1969-м снял фильм «Серийный убийца», где реализовал концепцию Мацуды об отношениях власти и подчинения, вписанных в ландшафт. Под скупые биографические комментарии камера следовала по пути Нагаямы: перед ней скользили праздничные шествия и призраки имперской архитектуры, школьники на велосипедах и бегуны на обочинах, поезда сновали туда-сюда, пароходы под звездно-полосатым флагом разрезали прибрежные воды, на улицах собирались студенты и силовики, а где-то по краю пустоты катила американская военная техника и дрожали на ветру японские фонарики. Героя не было. Нагаяма стал поводом к способу взгляда, к остранению Японии для кино-террора.
За снегами Хоккайдо не видно белоснежного величия империи, утонувшей в белизне ядерного гриба
Синдо в 1970-м снимает «Обнаженных девятнадцатилетних», где главный герой, Митио Ямада, становится проводником по деконструированной истории Японии. Пока решается судьба японо-американского договора, он пытается наняться юнгой на американский корабль и попасть добровольцем в армию, его выгоняют отовсюду, так что он забредает в подполье якудза и шлюх. По пути он действительно стреляет в ландшафт.
«Правда, что он был бегуном на длинную дистанцию?»
«Длинная дистанция» началась в 1913-м, когда матери Митио было четыре года, ее отец вышел в море и больше никогда не вернулся домой. А закончилась в 1969-м, когда Митио из-за решетки спросил мать: «зачем ты меня оставила»? В «Обнаженных девятнадцатилетних», как и, например, в «Это твоя жизнь» Яна Труэля, ребенок, взрослея, проходит сквозь историю страны и познает мир, который был до него и будет после. За снегами Хоккайдо не видно белоснежного величия империи, утонувшей в белизне ядерного гриба. Эпохи меняются, как сезоны, в каждую приходится жить, а «пока человек жив, он должен есть и пить».
Мятеж шестидесятых в обоих фильмах проскальзывает по краю кадра. Нагаяма не был студентом и не держал в руках транспарантов. Он держал пистолет и палил в гвардейцев, таксистов и в японскую землю. Однако проблема в фильме Синдо — вовсе не случайные убийства. А тот момент, когда юноша решил было покончить с собой. Но передумал.
«Я буду жить по крайней мере до 20 лет».
Нагаяма доживет до 48. Его первый роман «Слезы невежества» сразу прогремит среди радикальной молодежи. В 1997 году его повесят.
В 1972-м группа японских красноармейцев убила половину своих товарищей на «сеансе самокритики» где-то в снежных горах. А в 1976-м звезда «Токийской Эммануэль» Мицуясо Маэно с криком «Да здравствует Император!» спикировал на особняк уличенного в коррупции якудзы. Преступление революционно и традиционно, преступники — тоже «архаисты и новаторы». Когда Нагаяма прибыл в Токио, он стал свидетелем не протестов, а массовой стрельбы, устроенной 18-летним Мисао Катагири, который украл пистолет, взял четырех заложников, убил полицейского, ранил шестнадцать человек и в тот же день был обезврежен. Катагири казнили в 1972-м, он был самым молодым смертником в Японии, пока в 2009-м не повесили Юкио Ямадзи, 25-летнего серийного убийцу. Нагаяму казнили 1 августа 1997 года, через 34 дня после ареста Сэйто Сакакибары, 14-летнего детоубийцы.
В мире, который никому не принадлежит, даже богу, не бывает проигранной войны
В 1997-м в Ливане, среди других членов «Красной армии Японии», обнаружили Адати, депортировали его на родину, и вскоре закончились тридцать лет экстаза ангелов, восполнявших «недостаток политического сознания» вкусом террора.
А над молодыми и растерзанными будто все так же висел рекламный баннер из «Обнаженных девятнадцатилетних»:
«Страхование жизни Ниссан. Живите жизнь с улыбкой».
В этом тексте больше нет никакой системы.
Клуб выживших
В «Королевской битве» один из игроков, задумавших террор, ссылается на дядю-террориста, выходца токийской герильи прошлого века, который «до сих пор воюет где-то на краю света». В семидесятые подсознание японского кино (пинку-фильмы, где бессистемно терзали юных и робких) и язык «новой волны», на котором кино говорило с реальностью, — слились, и картина мира предстала островом, где разворачивается бесконечная Королевская битва. Для всех, кто снимал кино после «экстаза ангелов», это было уже очевидно.
Соно в 17 лет сбежал из дома и попал в секту, потом оказался в США, где вместо учебы снимал порно, и вернулся в Японию в 90-е, снимать кино о сексе и обществе. Куросава в 80-х делал пинку-фильмы и боевики о якудза. Фукасаку работал в кино с 50-х, но стал вдохновителем постмодернистов от Такаси Миике до Тарантино. «Королевская битва» — его предсмертный фильм (вторую часть заканчивал его сын). Такеши Китано, Учитель Китано, попал в кино через джаз-бары, где познакомился с Вакамацу и где его сменщиком в 1969-м был Норио Нагаяма.
Единственное, что нужно решить героям, это кому страшнее быть одинокими: мертвым или живым
В «Клубе самоубийц» поп-звезда кричит репортерам: «Я — Чарли Мэнсон информационной эры!» — принимая на себя ответственность за террор. На самом деле основатели «клуба» — какие-то дети. Впрочем, и это не точно. Смерть распространяется как вирус: случайно и неотвратимо. В «Пульсе» мир заражен вирусом отчуждения, и единственное, что нужно решить героям, это кому страшнее быть одинокими: мертвым или живым. Тревожнее призраков только то, как именно исчезают живые: тихо подходят к стене и от них остается лишь тень. Потом и тень рассыпается. В «Королевской битве» осознание бессмысленности смерти — пик отчаяния школьницы, которая кричит на подружек, перестрелявших друг друга накануне попытки «взломать систему»: «Только появилась надежда спастись! Дуры! Дуры!» Безумный Учитель-бог открывает детям истину: «Я решил покончить с собой. И прихватить всех вас». У него не вышло, и он смирился.
В 2015-м Миике, ученик Сёхэя Имамуры, снимет фильм «Страшная воля богов», где юнцы будут решать шарады гигантских Дарума, Манэки-Нэко, Матрешек, а призом будет только жизнь. В разгар веселья школьник, устав, взмолится вдруг: «Боже, верни мою скуку»! Игра, конечно, продолжится. Игроки родились для ложного отчаяния и ложной надежды. Перестанешь крутиться — упадешь. Вот и всё.
В мире, который никому не принадлежит, даже богу, не бывает проигранной войны. Разве что можно однажды навсегда исчезнуть.
Фукасаку, вероятно, понял фильм «Лето в Японии: Двойное самоубийство». Поэтому финалист прошлого тура «Королевской битвы» остался на второй год, только чтобы узнать, почему убитая им возлюбленная улыбнулась перед смертью и сказала: «Благодарю». А начинается и заканчивается «Королевская битва» посланием: отец-самоубийца просит сына не сдаваться.
И словами школьника, которые понял бы Осима:
«Каким бы сумасшедшим ни был мир, мы все-таки умудрялись немного повеселиться».
