admin admin
admin admin

1984


Дмитрий Быков

Наверное, это действительно высшее покамест достижение Балабанова. Во всяком случае, один трехминутный план с самолетом, который доставляет в Ленинск мертвых десантников (тот самый груз 200) и забирает в Афганистан роту свежих, — с лихвой заменяет «Девятую роту», обнажая всю ее глянцевую фальшь. А другой, тоже примерно трехминутный проезд мента на мотоцикле с прикованной жертвой в коляске через позднесоветский индустриальный пейзаж с козловыми кранами, дымными трубами, мостами, трубопроводами, ангарами — под песню Юрия Лозы «Мой маленький плот», — точно так же заменит всю «Маленькую Веру». При том, что «Рота» — фильм плохой, а «Вера» — хороший. Но «Груз» — фильм выдающийся: возможно, главное кино года. Если бы у наших хватило смелости, а у французов — смирения, никто лучше Балабанова не представил бы Россию в Каннах. Скажу больше: один кадр, в котором на кровати гниет в парадной форме мертвый десантник, поперек кровати лежит голый застреленный маньяком Баширов, в углу комнаты околевает настигнутый мстительницей маньяк, а между ними на полу рыдает в одних носках его голая жертва, невеста десантника, а в комнате кружат и жужжат бесчисленные мухи, а в кухне перед телевизором пьет и улыбается безумная мать маньяка, а по телевизору поют «Песняры» — разумеется, «Вологду-гду», — этот кадр служит абсолютной квинтэссенцией русской реальности начала восьмидесятых и вмещает в себя такое количество смыслов, что критика наша наконец-то наинтерпретируется, если не разучилась окончательно.

Роман Волобуев

«Груз 200» — лучший фильм Балабанова. На мой вкус он лучше и первого «Брата» и даже «Уродов» — и это точно самый главный и важный в русском кино за последнюю пятилетку. Страшный как смерть. Совершенно гениальный.

Знаете, в фильме «Жара» есть точнейший образ современного русского социума — такого, каким его пытаются смоделировать те, кто у нас занимается моделированием. Это такая сытенькая московская телочка из солярия, у которой в ушке вместо клипсы — советский орден. Балабанов делает то, что другие по малодушию не могли, и то, что просто необходимо сейчас сделать, пока мы тут все окончательно не покрылись глазурью — загоняет этой телочке в сердце осиновый кол. Он — Ван Хельсинг, он самый смелый человек в этой стране. Он, и еще Сельянов.

Сельянов теперь может спродюсировать еще двух «Меченосцев» и, например, перестать надевать в общественные места брюки — имеет полное моральное право по сумме заслуг. Я, если честно, совсем не понимаю, как так получилось. Балабанов последнее время делал слабые фильмы — не плохие, а именно что слабые. Мне казалось, что из него совсем ушла та сила, из-за которой его не любили и боялись когда-то. Чтоб из такого штопора человек вдруг взял и выскочил на самый верх — так не бывает, просто физиологически не бывает. Видимо, он и правда великий режиссер.

Алексей Востриков

Cразу ясно: это очень сложно выстроенный целостный художественный образ. В нем каждый персонаж, каждый эпизод, каждое произнесенное слово, каждая деталь — одновременно и реальность, и функция, и идея, и символ. Ничего не выдернуть. В нем очень сложно выстроенная достоверность, дотошно воспроизведенная в деталях до мелочей и вместе с тем завязанная в узел недрогнувшей авторской рукой. Попробуйте выстроить, например, внутреннюю хронологию, и соотнести ее с физическими законами и уголовно-процессуальным кодексом, и обнажится взаимосвязь исторической правды и режиссерского своеволия.

Вместе с многоуровневой и многофункциональной внутренней структурой — фильм абсолютно открыт вовне. Он весь в протесте, в споре — даже не с учебниками, не с ностальгирующей попсой, не с новыми мемуарами, — а с нами, когда мы готовы что-то забыть и чему-то наново поверить. Он и сам-то с собой все время спорит; это та самая полифония, о которой кстати упомянутый М. Бахтин писал в связи со кстати упомянутым Ф. Достоевским.

Фильм Балабанова — это высокоорганизованная материя. Может быть, он живой?

 

Василий Корецкий

Мощная история, к тому же конгениально рассказанная; меня в последний раз так протащило через фильм на первом «Бумере». Ошеломляющее впечатление несколько сглажено финалом — Балабанов словно бы вынужден оправдываться за то, что снял трагедию, а оправдания — это последнее, что от него ждешь. Однако вот ведь: затопив кровавую баню, режиссер начинает маскировать бесовщину то ли под историю покаяния завкафедрой научного коммунизма (верится с трудом), то ли под портрет конкретной эпохи.

null

В одном из интервью Алексей Балабанов пообещал, что «Груз 200» будет жестким фильмом. Это не совсем так. Для благодарного зрителя картина станет личной катастрофой. Дело тут не в жестокости. Если существует абсолютный музыкальный слух, то есть и абсолютное режиссерское зрение, которое Балабанов и демонстрирует в картине. С его помощью он вскрывает зрителя, как старую банку тушенки из армейских запасов, выпуская на волю весь мрачноватый хлам, который в целости пролежал с 1984 года. И тут оказывается, что, хотя формально фильм об СССР накануне распада, СССР исчез, а распад непонятным образом остался.

Похоже, что 2007 год станет годом «Груза 200» — как бы не сложилась прокатная судьба фильма.

 

Мария Кувшинова

«Груз» — это, конечно же, правильное название. Я не помню ничего — ни в кино, ни в литературе, ни в искусстве — что наваливалось бы на человека с такой неумолимой, непереносимой тяжестью. Фильм Балабанова выбивает из-под тебя почву, лишает точки опоры, раз и навсегда избавляет от любого частного, религиозного и социального идеализма. Это самый жесткий и честный ответ на все, что происходило и будет происходить в нашей стране, и вообще — в мире под этим небом. Предмет упорной общественной ностальгии — Советский Союз — предстает у Балабанова разложившимся трупом, единственный здоровой организм в котором — опарыши, наши теперешние современники, выжившие и скроившие под себя новую эпоху. «Груз-200» невероятно жесток по отношению к зрителю, нет в нем ни малейшего намека на очищение. Но его должен увидеть каждый, имеющий глаза. Потому что точку опоры приходится после просмотра искать самостоятельно, заново обретать, многое в своей жизни и в жизни страны подвергнув переоценке. «Груз-200» — это такой фильм, после которого хочется позвонить самым близким людям, и просто сказать, что любишь. Никакого пафоса, другого способа пережить этот фильм я не нашла.

Игорь Манцов

Три последние картины Балабанова — закономерная реакция русского космоса на идеологию беспощадной жрачки, на внедрение концептов «сон разума» и «бери больше, беги дальше». Причем «Груз-200» еще и очень правильно показывает, откуда растут у теперешнего голема ноги — из позднесоветского периода. Никакой революции ни в Перестройку, ни в 1991-м, конечно, не было.

О социальной мифологии, о сюжете. Поскольку сегодня проедается старое и некритически заимствуется чужое, практически во всех нынешних картинах имеем предсказуемую гладкопись. В этом смысле, положим, выдающиеся кинематографические качества «Свободного плавания» несильно отличают его от совсем уже неумелых глянцево-гламурных вещей вроде «Питера FM», «Жары» и т.п. Что называется, один хрен. Слаще, приторнее, противнее не только что постсоветской редьки, но даже самого продажного западного фрукта.

«Груз-200» стилизован под фольклорную позднесоветскую страшилку.

Балабанов гениально угадывает с исходником, которым определяется тут и все остальное: схематизм персонажей, переизбыток непроработанных фабульных поворотов, простой перебор стертых изображений, демонстративная беспросветность происходящего. Нам «интересно», что произойдет, что почем и кто виноват, однако, никакого удовольствия все равно не будет, ибо аутентичный фольклор — форма нетоварная.

Итак, «Груз-200» — это демонстративный антитовар. Сделанный грамотно, появившийся вовремя.

Андрей Плахов

«Груз-200» тяжелой махиной сваливается на хрупкий виртуальный мир отечественной киноиндустрии. Патологический случай берется как экстремальный сгусток того подсознания, которое вызревает в сверхдержавном обществе, отправляющем своих детей в мясорубку войны и коротающем время за пьяной болтовней о Городе Солнца. Фильм дает основания говорить о глубоко личной идеологической травме, которую пережил Балабанов как большой художник, сформировавшийся на излете советской эпохи. Ее миазмы, казалось бы, выпущенные Кирой Муратовой в «Астеническом синдроме», по-прежнему отравляют воздух. Попытки очищения (смотри фильм «Остров») показательно успешны, но вряд ли способны перетянуть «груз 200». Балабанов не «очищает», в его фильме нет ни одного раскаявшегося, ни одного положительного героя. Кроме невинно убиенного и попытавшегося противостоять злу убогого вьетнамца Суньки: конечно, это «знак», данный режиссером тем, кто считает его ксенофобом. А финальный тандем из романтика-рокера и деляги-фарцовщика (увы, с грузинской фамилией) — не менее очевидный намек на то, что лучшую часть молодежи отдали на заклание, а перестроечное будущее так же темно и нечисто, как советское прошлое. Мало того, оборотни в погонах и без — не только палачи, но и жертвы общества, построенного на тотальной репрессии, которая, будучи завуалированной в послесталинские времена, ушла в подсознание, где и пребывает поныне.
Природный «ультраправый» консерватизм Балабанова заставляет меня сравнить его не с Пазолини или Ханеке, а скорее с Джоном Фордом, ибо для него, Балабанова, важнее не социальный универсум, а моральный социум. Хотя почему-то вспоминается, что левый Пазолини однажды встал на сторону итальянских «ментов», а не буржуазных леваков, чьи демонстрации они разгоняли. Начиная с «Брата», Балабанов тоже по недопониманию стал считаться выразителем чаяний «новых левых». В «Грузе 200» эти ярлыки спадают с него, как случайные одежки.

Елена Плахова

Красные туфельки, запыленная бутылка, «Хафанана» — дъявол прячется в деталях. Что касается братской могилы, устроенной автором к концу фильма, то за фасадом выморочного гиньоля прячется более глубокий и мрачный смысл. Фильм Балабанова рассказывает о темном прошлом, но посвящен прекрасному будущему. Его финал показывает, как атеисты-марксисты устремились в церковь, а рокеры-романтики перестройки ринулись обогащаться. Если даже герой «Брата» с пиететом слушал «Наутилус Помпилиус», то сегодня Балабанов мог бы солидаризироваться не с Бутусовым, а разве что с покойным Ильей Кормильцевым. Не с Лимоновым, а с Достоевским — самым большим радикалом русской культуры, чья непримиримость была повернута не вовне, а вовнутрь.

Александр Секацкий

Я поражен зрелищностью «Груза 200»: форма и структура приключения выстроены идеально. В какой-то момент забываешь и полностью погружаешься в действие.

В своем новом фильме Алексей Балабанов в очередной раз после «Брата» развивает тему сверхчеловека, ведь его милиционер Журов как и Данила Багров именно сверхчеловек, в ницшеанском понимании этого слова. Настолько сверхчеловек, что непонятно — сверхчеловек или маньяк. Очевидно, что Балабанов отказывается от привычных реалистических психологических мотивировок, они в какой-то мере условны, но степень психологического давления, которое оказывает фильм на зрителя, такова, что об этой условности не успеваешь вспоминать.

 

Алена Солнцева

Этот фильм мне показался более всего похожим на кошмарный сон. Есть такие макабрические сны, вроде бы складные и логичные, очень правдоподобные, но начнешь, проснувшись, вспоминать и не понимаешь, как такое вообще могло привидеться. А отделаться несколько дней не можешь, то одна деталь примерещиться, то другая, и уже явь смешивается со сном.

Самое не верное, по-моему, было бы отнестись к «Грузу 200» как к историческому или социальному кино. И пытаться анализировать его с точки зрения бытового или исторического правдоподобия, искать «промашки» среди примет времени. Конечно, это фантасмагория, однако, основанная на вполне узнаваемом и близком каждому, кто жил во времена застоя, ощущении глобального абсурда.

И дело вовсе не в отдельных поступках или событиях, дело даже не в Афганской войне, и уж тем более не в правлении Брежнева-Андропова-Черненко, а в состоянии длящегося безвременья, которое, тогда казалось, никогда не закончится.

Теперь у нас есть все шансы пережить это настроение еще раз — мы ненадолго соблазнились миражами свободы, но очень похоже, что участь наша — как раз жрать водку в компании трупов… «И никто нам не поможет, и не надо помогать», как писал чуткий русский поэт Георгий Иванов.

Вот честно — образ главной героини я готова на полном серьезе соотнести с нашей несчастной страной, столь же лишенной воли и отупевшей от невероятного насилия, которое совершали с ней на протяжении последнего столетия безумные ее сыны… Ассоциаций возникает множество: и наша российская невероятная терпимость к злу, к подонкам, которые спокойно живут рядом; и удивительное безразличие к окружающему ландшафту; и странная привязанность к метафизическим спорам на фоне равнодушия к близким; и умение легко для самих себя заменять суть — фантомами, а реальность — вымыслом…

Я полагаю, что Балабанову с его невероятным, почти животным, инстинктивным пониманием глубинных процессов, медленно тлеющих в недрах народного подсознания, удалось на этот раз найти для них адекватную зрелищную форму.

Но это, что касается содержания.

Однако вся эта метафизика оказалось очень удачно облечена в форму невероятно лихо закрученного и отчетливо простроенного детективного действия. И эта складность повествования придает мрачному грузу необычную легкость восприятия.

Василий Степанов

Я застал закат Советской эпохи не вполне смышленым ребенком — для меня закат этот вылился в стаканчики двадцатикопеечного пломбира, какие-то чудные, но добытые в невообразимых очередях бананы, и торжественный прием в ряды пионерской организации на борту крейсера «Аврора». То есть обычные, в меру радужные и заурядные детские воспоминания. Своим «Грузом 200» (тут нужно отметить, как вольготно в заглавных титрах растянулось по кроваво-красной карте СССР название фильма) Алексей Балабанов уравновешивает мои младенческие грезы и заставляет меня (да, видимо, и остальных зрителей) припомнить кое-что другое.

Десяти фильмов «9 рота» стоит сцена погрузки десантников на транспортный самолет, только что доставивший из Афганистана цинковые ящики. Бесценна мотоциклетная поездка под звуки «Плота» сладостного Юрия Лозы. От одной улыбки сыгранного Полуяном милиционера Журова приходишь в первобытный ужас. Не хочется говорить о том, как, оказывается, страшно умеет снимать Алексей Октябринович, «Мне не больно» которого еще полгода назад заставлял зрителей обоих полов задыхаться от нежности. «Груз 200» нужно увидеть. Чтобы больше ничего не забыть. Память ведь выбраковывает только заурядное.

 

Виктор Топоров

«Груз-200» ознаменовал выход Балабанова из долгого творческого кризиса. Это соц-арт, жесткий, продвинутый соц-арт, неожиданно напоминающий лучшие фильмы Фассбиндера.

 

Михаил Трофименков

Безусловно это самый сильный фильм, снятый Алексеем Балабановым за вcю его и без того изобилующую великолепными режиссерскими работами карьеру. Возможно, эта картина не может быть оценена по достоинству сейчас, но со временем ее вес и значение будут только возрастать. И не только потому, что «Груз 200» объективно превосходит всё, что до сих пор считалось образцом психологического фильма (Ларс фон Триер отдыхает), но и потому, что за блестяще выстроенным сюжетом скрываются подземные коридоры метафор, которые объясняют, что произошло с Россией в середине восьмидесятых, и что происходит с ней до сих пор.

Константин Шавловский

«Груз 200» — фильм о поколении и для многих поколений. И маскировка под ретро-фильм делает его только сильнее. Потому что вместо ностальгии, пускания слюней и радости узнавания Балабанов предлагает нам кое-что поинтереснее. А именно — посмотреть, из чего же сделаны мальчики и девочки, которые живут, как пела Ж. Агузарова, в «лучше-страны-не-найдешь».

дата первой публикации

Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам:

Отправить