«Возвращение в прошлое неизбежно для любого поколения» — Елена Яковлева о фильме «Свет»
На большом экране еще можно застать «Свет» Антона Коломейца. Сыгравшая главную роль в фильме Елена Яковлева рассказала «Сеансу» о том, что для нее значит эта работа.
На большом экране еще можно застать фильм «Свет» Антона Коломейца, тихую драму, которую можно причислить к новейшему кинематографу морального беспокойства. Ее главная героиня (Елена Яковлева), сотрудница социальной службы, накануне своего 60-летия, живет, в общем-то, счастливой жизнью. У нее любимая работа, заботливый муж и любящий сын, который прилетает специально к ее юбилею. И все же она чувствует, что в жизни как будто что-то упущено, и пытается понять, что именно. Параллельно мы видим ее в 1983 году (тут ее играет Дарья Коныжева), когда она только заканчивает школу, бегает по десятому разу на «Романс о влюбленных», ворует у мамы косметику и трагически расстается с лучшей подругой.
В фильме «Свет» мы видим вашу героиню в юности, видим ее неосуществленные желания, как на нее давит семья и общество, и к 60-ти годам она превращается в такую тетю в пуховике, которая постоянно извиняется, не может позволить себе надеть выходное платье без повода и, как говорит ее сын, всю жизнь, покупая мороженое, будет выбирать из всех его видов только пломбир, так и не попробовав ничего другого. Вот эта невозможность жить для себя у многих женщин этого поколения — чем вы ее объясняете?
Тем, что у них такая была жизнь, она так сложилась, и они к этому привыкли. И они всегда будут вспоминать вкусную докторскую колбасу, за которой они стояли три часа в очереди, и этот прекраснейший пломбир, потому что, действительно, нынешний пломбир от прошлого чем-то отличается. Любой человек всегда возвращается в своей памяти туда, где был именно тот пломбир и именно та докторская колбаса. Мне кажется, что это очень знакомо всем людям нашего поколения.
Наши обычные женщины все-таки «обычны» по-разному
Ваша героиня… она счастлива или нет?
По-своему, мне кажется, что да. У нее есть семья, есть любимая работа, ей действительно есть ради чего жить.
А это возвращение в прошлое: оно происходит, потому что раньше трава была зеленее и пломбир слаще, или потому что там, в прошлом, как у вашей героини в фильме «Свет», осталась какая-то непроработанная травма, от которой ты всю жизнь убегал?
Потому что раньше деревья были большими. Я вообще думаю, что возвращение в прошлое неизбежно для любого поколения. И когда человеку исполняется, например, шестьдесят, то приходит время оглянуться на свою жизнь. И потом, прошлое ведь не выбирают. Есть люди, у которых вместо советского пломбира были «сникерсы» и «марсы» — но у них точно также, как и моей героини, были и первая любовь, и настоящая дружба, и ошибки юности.
Но на экране вы воплощаете образ женщины именно своего поколения, и миллионы обычных женщин смотрят на вас и узнают себя. А есть, например, Аня Михалкова, которая тоже играет «обычную женщину», но эти образы очень разные. Может быть дело в том, что поколение, которое закончило школу до перестройки оказалось менее приспособленным к жизни, чем те, кто взрослел в девяностые?
Я думаю, что наши обычные женщины все-таки «обычны» по-разному. Есть те, кто идет к своей цели, распихивая людей и общество локтями, и даже если перед ними упал человек, они пройдут по нему. А есть люди, которые, споткнувшись об упавшего человека, останавливаются и начинают ему помогать. Обе эти ситуации и узнаваемы, и в каком-то смысле обычны. И если взять героинь, которых играет Аня Михалкова, то часто они, да, могут и за себя постоять, и пройти мимо чужого горя. А моя героиня в фильме «Свет» не может не поднять упавшего по существу, по природе своей. Несмотря на то, что у нее было очень много всего горького в детстве. Я сама родилась в 1960-м году, так что это практически моя сверстница. Можно, наверное, было играть ее по-другому, но у меня же был режиссер, которому нужна была именно такая героиня. А делать какие-то обобщения про поколения я все-таки не возьмусь.
Артисты учатся всю жизнь, это такая профессия
Просто я буквально узнал в героине фильма «Свет» свою маму, и поэтому плакал от того, насколько это точное попадание в образ. Я вижу эти же черты и в родителях моих сверстников, и связывал это и с советским воспитанием, и с тем, что развал СССР прошелся по этому поколению катком.
Вы плакали?
Да.
Значит, вы сентиментальный человек. Это замечательно. Это вот кстати то чувство, которое, по-моему, сейчас совершенно отсутствует у молодых людей. Это мы, шестидесятники, выросли в целомудренное время, когда и фильмы были такими чистыми, светлыми, и в них не было такого количества постельных сцен. Люди представляли себе, что сейчас герои в кадре поцелуются, и ждали этого поцелуя до финала с трепетом. А сейчас, не стесняясь, в некоторых сериалах через сцену герои в постели оказываются, и моя героиня — вот она даже представить себе не может такого. А если ей это покажут — она посчитает, что это порнография и так делать нельзя. Хотя это считается якобы художественным произведением.
Странно слышать критику постельных сцен от человека, который ворвался в советский кинематограф с фильмом «Интердевочка».
[Смеется] Я же артистка, понимаете. Ну и годы тоже прошли, об этом тоже забывать не надо.
А какую жизнь героини Елены Яковлевой прожили на экране? Счастливую или несчастную? Легкую или трудную?
Мои героини прожили разную жизнь, и мне сложно как-то их обобщать, как, видимо, вы от меня хотите. У меня есть моя жизнь и мой опыт, и вот я могу говорить про них. Мне очень повезло работать с Петром Ефимовичем Тодоровским, с замечательными партнерами, актерами высшей лиги, даже не буду всех перечислять, чтобы не упустить кого-то. Представляете, мне, молодой начинающей артистке — и встречаться в кадре с такими мастерами. И мне надо было им соответствовать. А сейчас все совсем по-другому, и к этому надо приспосабливаться. Сейчас режиссеры стали сидеть около мониторов, а не стоять около камеры. И операторы тоже уже не снимают кино, а сидят около мониторов. Звук совсем другой: раньше мы работали на озвучании, а сейчас все пишут на площадке. Раньше актеров не учили за деньги, все поступали по своим возможностям. Сейчас уже давно не пленка, а цифра. Все поменялось, абсолютно все — как в моей профессиональной жизни, так и просто в человеческой. Мне уже не предлагают роли женщин, которые во что бы то ни стало хотят выйти замуж и родить ребенка. Я уже играю мам и бабушек. Мало того — я же сыграла в «Последнем богатыре» Бабу Ягу, так что все, можно сказать, взяла самую высокую возрастную планку.
Когда вы прочитали сценарий фильма «Свет», что вас в нем зацепило?
Мне нужно было представить себе, что я — это такая женщина, которая не знает, грубо говоря, о том, что в океане и в морях вода соленая. И я, в общем, с удовольствием согласилась, потому что давненько такого материала не было.
У другого режиссера этот материал просто бы не получился. Не ожил
Как вы работаете с рисунком роли? За кем-то подсматриваете?
Я подсматриваю и срисовываю всю свою жизнь, нас этому еще в институте учили. Какой-то интересный образ — наблюдаешь, и в памяти какие-то яркие эпизоды остаются, которые потом используешь. И в «Свете» кое-что я тоже внесла из своих наблюдений за такими женщинами. Какие-то совсем-совсем мелкие нюансы. Привычку я никакую там не придумала, да это и не надо было, так что какой-то пример привести трудно.
Вы в последнее время стали работать с режиссерами поколения вашего сына — Антон Коломеец, Иван Соснин. Они другие? Вам интересно, как они думают, как они на вас смотрят?
Ну конечно. Если роль интересная и материал хороший — то мне всегда интересно. Я вообще никогда не прихожу на съемочную площадку звездищей, которая все знает и все умеет. И всегда открыта для молодого режиссера — если он меня научит что-то делать по-другому, по-новому — почему бы не научиться? Артисты же учатся всю жизнь, это такая профессия.
Чем режиссеры этого поколения отличают от тех, с которыми вы начинали — от Тодоровского и Абдрашитова?
Я думаю, по профессии это просто не очень правильно сравнивать. Сейчас все более технологично, как я и говорила, но нет по-моему той чистоты, какой-то сентиментальности, сочувствия и сопереживания, которые были в советском кино. Вот у Антона этого, кстати, может быть, по современным меркам даже чересчур много. Он до такой степени трепетный человек, что поэтому у него такое кино получилось, которое трогает зрителей. У другого режиссера этот материал просто бы не получился. Не ожил.
Вы много отказываетесь от предложений?
Конечно, потому что мне хотелось бы, чтобы все мои героини были разными. А, например, после «Каменской» очень много было предложений сыграть что-то похожее. Как и после любой громкой роли. Но я не вижу в этом особого смысла.
Что чувствует актриса, когда ей предлагают сыграть роль Бабы-Яги?
Если честно, я боялась. Но из-за возраста, а потому что мне безумно нравится артист Георгий Милляр, который во всех сказках играл Бабушку Ежку, и мне казалось, и кажется так и до сих пор, что его переиграть невозможно. Это была самая гениальная Баба-Яга. Поэтому страшно было приступать к этой роли.
Я пока еще рабочая артистка, в рабочем состоянии. Можно я не буду сейчас подводить черту?
Я читал много ваших интервью, где корреспонденты любят спрашивать вас про всесоюзный успех, который свалился вам на голову с «Интердевочкой». А мне бы хотелось спросить, наоборот, о том, как вы себя чувствуете в мире, где о советском кино начинают потихоньку забывать, и вокруг вас появляются люди, которые, ни Абдрашитова, ни Тодоровского не знают и не смотрели?
Да навалом таких. Вот приходят молодые актеры на съемки, в основном, сериальные, и они не знают, кто я. Мало того, и не интересуются. Ну, и мне нормально — если им нормально. Хотя я, например, когда училась, знала весь репертуар московских театров наизусть, и каждый вечер в театр ходила. Ко мне могли обратиться по любому вопросу: кто, где и когда играет. А молодые не ходят, не интересуются, и наши фильмы не смотрят — ни старые, ни новые. Им что-то интересно — они заглянули в гугл-шмугл, прочитали информацию наискосок, и все.
Вам не скучно с ними?
А я же с ними не живу и не общаюсь. Пересеклись по работе и разбежались. Мне достаточно моих товарищей, с которыми мне интересно.
В фильме «Свет» есть эпизод, где ваша героиня, которая работает в социальной службе, приходит к своей подопечной Аве, и та дарит ей свою книгу по какой-то технической специальности, которую ваша героиня точно не прочтет, но эта книга — все, что от Авы остается. Какой свой фильм и спектакль подарили бы на ее месте вы?
Знаете, я пока еще рабочая артистка, в рабочем состоянии. Поэтому, можно я так вот не буду сейчас подводить черту? Может быть, у меня еще будут молодые режиссеры с другими сценариями, и вас они также порадуют, как и фильм «Свет».
А можете выделить какие-то из своих работ, которые вам особенно дороги, но которые не на слуху?
Я очень нежно и очень трепетно отношусь к картине «Полет птицы» Владимира Григорьева, которая снималась еще до «Интердевочки», но попала в тот период, когда рухнул прокат, и она неожиданно оказалась не увиденной и не услышанной. Мне очень жалко, что «Воспитание жестокости у женщин и собак» Инессы Селезневой очень редко показывают — хотелось бы посмотреть и еще раз вспомнить эту работу. Еще телевизионные фильмы есть неплохие, за них не стыдно. Так-то, вообще, есть что посмотреть. Да, не спорю, есть какие-то повторы, есть какие-то, может быть, проходные работы. Но есть, в конце концов, «Анкор, еще Анкор», «Ретро втроем», «Какая чудная игра» Петра Ефимовича Тодоровского. Чего-нибудь, да останется.
Читайте также
-
Самурай в Петербурге — Роза Орынбасарова о «Жертве для императора»
-
«Если подумаешь об увиденном, то тут же забудешь» — Разговор с Геннадием Карюком
-
Денис Прытков: «Однажды рамок станет меньше»
-
Передать безвременье — Николай Ларионов о «Вечной зиме»
-
«Травма руководит, пока она невидима» — Александра Крецан о «Привет, пап!»
-
Юрий Норштейн: «Чувства начинают метаться. И умирают»