Канны-2019: Олеся Яковлева и «Сложноподчиненное»
В каннской программе короткометражных студенческих фильмов Cinéfondation есть работа из Петербурга — «Сложноподчиненное» (в главной роли Николай Комягин из Shortparis). Ее автора зовут Олеся Яковлева, она учится в Санкт-Петербургском государственном институте кино и телевидения. Мы задали режиссеру несколько вопросов перед каннской премьерой.
О себе и своей мастерской
Я из Владивостока, а точнее — из Уссурийска. Это там, где тигры, Шамора, крабы и до Китая рукой подать. Сейчас я во многом вижу прекрасное, даже в малой родине. В 17 лет я этого не видела, такая вот классическая история. К кино долго принюхивалась и осмеливалась. Осмелилась в осознанном возрасте и поступила в Санкт-Петербургский Институт Кино и Телевидения. Не столько ради знаний, сколько ради причастности какой-то.
Ну что я, басню что ли сочиняю?
Я учусь в мастерской Виктора Васильева. Мы много смотрим и пытаемся видеть. Это как с грамотностью, видимо. Читаешь постоянно и, не зная правил, можешь писать. В кино так же. Теория эта вся, что монтаж, что драматургия — это не зубрить надо, а чувствовать. Ну и смотреть чужое, чтобы тренироваться. Внутренним аппаратом улавливать. Не можешь чего-то объяснить, но чувствуешь, что так надо — да, черт с ним, иди за интуицией, а не по лекалам семь раз отмеряй. Консервированного кино и так хватает.
О сценарии и методе
Два предыдущих фильма были сняты по моим собственным сценариям, а тут было желание поработать в сотрудничестве с кем-то. И с Гошей [Георгий Меньшиков, выпускник КиТа, мастерская Натальи Скороход — прим. ред.] мы сразу сошлись в интересе к надломленным и нецельным героям и в нелюбви к причинно-следственным связям, за которые так переживают мастера на защите дипломов. Еще помнится, я была под впечатлением от Нехлюдова. От «Воскресения» мы отошли почти сразу, а вот с первым пунктом добрались до самых андреевских «бездн». По крайней мере, в это хотелось бы верить.
«Сложноподчиненное» было сложноподчиненным для всех нас.
Мой мастер Виктор Евгеньевич на первом курсе еще надеялся на кино о «светлом и добром», потом понял, что со мной это не прокатит. Говорит: «Мое дело не мешать». Он знает о всех этапах производства, но его рекомендации всегда носят характер заметок на полях — можно и не читать, он мне и так доверяет. И я ему за это благодарна. Потому что меня ставят в тупик вопросы про «мотивировки» или задачи «рассказать историю» с обязательно какой-нибудь моралью в конце. Ну что я, басню что ли сочиняю?
О знакомстве и работе с Shortparis
На клипе «Страшно» я была вторым режиссером. Попробовала в первый раз — больше не хочу, у меня какая-то гипертрофированная ответственность включается, даже на своих съемках такого не было.
Ничто не хает Россию так, как эти укоренившиеся в голове русского зрителя стереотипы.
Но сначала мы снимали фильм. Я уже не помню, почему именно Николай. А в целом — то самое чутье. Мне надо обязательно «увидеть» героя, иначе фильм не сложится. Есть в нем какой-то внутренний контрапункт, какая-то двуликость, плюс отсутствие актерского образования, что мне тоже было важно. У нас еще один непрофессионал снялся, Дима Кирбай, его мы вообще в метро увидели, в голове щелкнуло «это наш пацан!», а потом как в тумане — побежали его догонять.
И так все съемки: мы постоянно пытались что-то увидеть, догнать и запечатлеть. Не знаю, получилось ли. «Сложноподчиненное» было сложноподчиненным для всех нас.
О названии и замысле
Это история о сломе иерархий и нарушении всяческой субординации, история про подчинение. Про мазохистский идеализм. Про сексуальное тире витальное, которое изничтожает наивные социально-политические задумки.
Если говорить просто, то по провинции ходит человек, который никак этой провинции не подходит. Но это он так решил, он так себя стилистически противопоставил. Но стилистически — это внешне. А провинция намерена довольно быстро интегрировать его в себя. Она свирепее, чем идеалист с изображением Юкио Мисимы на груди.
Ты даже мысли себе не допускаешь, что все эти милые подбадривающие шуточки на съемочной площадке могут оказаться правдой.
Прочитала недавно комментарий к посту о включении фильма в Cinéfondation «наверно опять Россию хают, поэтому и взяли». Забавно. Ничто не хает Россию так, как эти укоренившиеся в голове русского зрителя стереотипы.
О каннской мечте
Мы уже почти отчаялись успеть отправить заявку, потому что не доделали звук и цвет. Но тут я нахожу информацию, что принимаются и рабочие копии. Таким голым мы фильм и отправили за три дня до дедлайна.
Вообще, нам надо было просто закрыть гештальт. Когда отправляешь фильм в Канны (а мы в 2017 уже отправляли свой дебют), ты даже мысли себе не допускаешь, что все эти милые подбадривающие шуточки на съемочной площадке могут оказаться правдой. Когда мне позвонили и поздравили с отбором в конкурс, следующие недели две я просыпалась с мыслью «Мы что, реально туда попали?». А потом это ожидание официального объявления программы, когда тоже кажется, что это все какая-то ошибка.
Читайте также
-
Абсолютно живая картина — Наум Клейман о «Стачке»
-
Субъективный универсум — «Мистическiй Кино-Петербургъ» на «Ленфильме»
-
Алексей Родионов: «Надо работать с неявленным и невидимым»
-
Самурай в Петербурге — Роза Орынбасарова о «Жертве для императора»
-
Джульетта и жизнь — «Можно я не буду умирать?» Елены Ласкари
-
«Если подумаешь об увиденном, то тут же забудешь» — Разговор с Геннадием Карюком