Моника Вилли: «Этот фильм — мемориал»
Моника Вилли
Когда и почему вы решили закончить фильм Главоггера?
Я была вовлечена в проект с самого начала. У Михаэля была идея снять поэтический фильм, путешествуя по ряду стран. И мы просто начали снимать материал. Например, были кадры с такими яркими попугаями, или разношерстный народ на улицах Мексики, или просто голубое небо. Все это хотелось снимать. Хотелось запечатлеть страны, эмоции, мысли. Главоггер не снимал на 16-мм пленку, как привык, на это у него не было ресурсов, времени, команды. Хотя мы много говорили о фильме. И когда он нашел финансирование (а я всегда была его монтажером), мы начали снимать и в черную монтировать. Его смерть нас всех шокировала. Мы долго не могли прийти в себя. Но я была хорошо знакома с материалом и спросила студию, могу ли я завершить фильм.
Получается, вы работали над фильмом почти три года?
Да, в апреле будет три года. Я делала его маленькими частями — к первому дню рождения после смерти был готов эпизод, потом еще к какой-то памятной дате. Это был мемориал, дань памяти. Потом с октября 2015 по август 2016 года у меня был большой перерыв, потому что я была занята монтажом «Хэппи-энда» Михаэля Ханеке. А потом мы доделывали «Без названия» к Берлинале-2017.
Это первый фильм Главоггера, снятый на цифровую камеру?
Да. Этот проект невозможно было снять на 16 миллиметров, как любил Главоггер.
Почему вы решили добавить к видеоряду закадровый голос и музыку?
Музыка это мои чувства по поводу смерти Михаэля. Я использовала классическую музыку и очень современную электронную. Уже несколько лет я сотрудничаю с композитором Вольфгангом Миттерером, мы начинали совместную работу еще над фильмом Главоггера «Соборы культуры». Мы хорошо попадаем друг в друга. Он придумывает музыку, пока я монтирую. Для закадрового голоса я использовала режиссерские заметки, сделанные во время путешествия.
Но войсовер — это ваше собственное решение?
Нет, Михаэль тоже хотел, чтобы был закадровый текст, и чтобы его читал дуэт — мужчина и женщина. В моей версии звучит только женский голос.
Есть мнение, что в фильме дает колониальный взгляд белого человека на экзотические красоты. Что скажете на это? Чувствуете ли вы дистанцию между взглядом камеры и материалом?
Нет, не чувствую. Человек ведь не может быть в полной мере американцем, мексиканцем, сомалийцем или жителем любой другой страны, если он просто путешествует по ней. Если вы путешествуете по миру, вы открываете его своими собственными глазами. Когда мы снимали местных жителей, Михаэль часто оставался с ними поужинать, поговорить. Его с радостью приглашали. Не было никакого насилия, а живое общение перед камерой. А когда я делала «сырой» монтаж, я отправляла ему эпизоды на согласование. Мне кажется, нельзя сказать, что это взгляд чужака со стороны.
«Без названия». Реж. Михаэль Главоггер. 2017.
Каким был его метод работы с людьми, которых он снимал?
Он был всегда открыт новому опыту. Как будто чувствовал своих героев, всегда спрашивал их мнение. Я думаю, поэтому люди так легко ему открывались и разрешали снимать свою жизнь. Он был очень талантливым документалистом. Снова и снова возвращался в одни те же локации и жил с людьми, пил и ел с ними.
Вы — также постоянный монтажер Михаэля Ханеке. В чем разница между творческими методами этих двух режиссеров?
Она огромная. Ханеке, как известно, снимает игровое кино, которое экстремально воздействует на зрителя. Он четко знает, что и как он будет снимать. У меня и его команды в целом нет никакой свободы. Работа же над монтажом фильмов Главоггера — это поиск и эксперимент. Главоггер всегда советовался со мной, было много черновиков. Но все равно оба этих режиссера четко знают (а Главоггер знал), чего они хотят. В этом сходство. Но Главоггер хотел всегда все сделать более художественно, у него в голове был собственный план, но он допускал какие-то подвижки.
Михаэль Ханеке все четко прописывает в сценарии: сцены, декорации. И если ты точно понимаешь идею, у тебя больше шансов защитить ее перед съемочной группой и реализовать. У Главоггера же было несколько человек, которым он доверял, разрешая привносить что-то свое. В этом сотрудничестве он реально мог отойти от первоначальной идеи. Для меня его доверие было ценным, настоящим подарком.
Фредерик Уайзман считает, что фильм рождается в монтажной комнате. Вы поддерживаете это мнение?
Все очень по-разному. Много фильмов действительно рождается во время монтажа, особенно это касается документального кино. Если даже вы придерживаетесь определенной истории и знаете финальную концепцию, все равно во время монтажа существует куча вариантов, как именно все сделать. Что же касается игрового кино, и моего личного опыта с Ханеке, он не допускает этих вариантов при монтаже.
И какой главный навык в работе монтажера?
Это работать против материала, сопротивляться ему. Но я не из тех, кто будет конкурировать с режиссером. Я всегда интересуюсь, чего хочет от меня добиться автор. Приятно, когда вы спокойно вместе достигаете нужной цели. Монтаж — это очень эмоциональная работа.
«Без названия». Реж. Михаэль Главоггер. 2017.
Поэтому вы и выбрали эту профессию?
Изначально я хотела быть режиссером. Но я поняла, что эта профессия не совсем соответствует моему характеру, я не могу командовать целым фильмом. И я предпочла быть в конце всего производственного цикла.
А какой ваш любимый момент в фильме «Без названия»?
Мальчики, которые спускаются вниз по улице на велосипедах. И еще этот невероятно длинный поезд, который уходит вдаль, и конца которого не видно.
Почему в фильме так много овец и коз?
Там вообще много животных! Это фильм о жизни людей, их повседневном быте, и животные — часть этой жизни в тех местах, где снимал Главоггер. Ему всегда интересно было проводить аналогии между человеческой жизнью и жизнью животных. Ему также интересно было снимать животных, которые находятся в кадре без людей. Например, то, как коров транспортируют на бойню.
Кадр с мертвым осликом, который разлагается на дороге, тоже метафора человеческой жизни?
Да, это о коротком жизненном цикле всего живого, что есть на Земле. Но вообще я не очень люблю интерпретировать визуальный материал.
Читайте также
-
Самурай в Петербурге — Роза Орынбасарова о «Жертве для императора»
-
«Если подумаешь об увиденном, то тут же забудешь» — Разговор с Геннадием Карюком
-
Денис Прытков: «Однажды рамок станет меньше»
-
Передать безвременье — Николай Ларионов о «Вечной зиме»
-
«Травма руководит, пока она невидима» — Александра Крецан о «Привет, пап!»
-
Юрий Норштейн: «Чувства начинают метаться. И умирают»