Она все стерпит — «Что помнит земля» Хосе Кордозо
В Красноярске прошел первый Международный кинофестиваль SiberiaDOC, на котором при участии «Сеанса» прошла Неделя кинокритики — лаборатория для молодых авторов, желающих писать о документальном кино. О фильме, выбранном участниками Недели лучшим в программе короткого и среднего метра, рассказывает Иван Дятлов — философ и историк из Новосибирска.
Сегодня Стелленбоский университет в ЮАР — место притяжения и силы, важный интеллектуальный хаб за пределами Европы, который входит в топ-500 ведущих мировых университетов. Такой статус-кво приятен и устраивает всех, кроме потомков одной коммуны чернокожих.
В середине шестидесятых почти четыре тысячи человек, компактно населявшие район Die Vlakte в Стелленбосе, вынужденно переселились в «бантустан» по закону о групповых областях от 1950 года. Колониальная городская власть вышвырнула жителей со своих обжитых земель. На месте старой застройки Die Vlakte образовался новый университет и необходимая инфраструктура. Старейшины оставшихся в живых переселенцев пытаются добиться справедливости; они требуют стипендий и льгот для своих потомков, поскольку именно их горе, лишения и неустроенность обеспечили колониальную власть храмом знаний и капиталом, которым живет город.
Режиссер Хосе Кордозо — не новичок в режиссуре. Судя по фильмографии, для него гармоничнее работать в анимации и коротком метре, исследуя сознание и сюрреализм. Проблематика колониализма как будто бы стоит особняком, но опыт работы с таким материалом у режиссера есть. В документальном фильме «Ивианч, дьявольский олень» (Iwianch, the Devil Deer, 2021) Кордозо исследует народность Ачуар, которая проживает в пограничных районах между Перу и Эквадором. Помимо кино, Кордозо занимался графическим дизайном и анимацией. Следы этих творческих практик можно обнаружить и в «Что помнит земля».
Все прошло мирно и все друг другу улыбались
Монтаж агрессивен: за несколько секунд меняется по 5-6 ракурсов и местами тошнит от фликеров в стиле Гаспара Ноэ. Без всякого стеснения нам показывают рослых белокожих потомков буров, которые с самонадеянным и наглым задором выбегают из университета, символизируя доминирование и white supremacy. На месте горя и страдания — постоянные вечеринки и «сладкая жизнь» молодых и ничем не озабоченных людей. Не чурается Кордозо и совсем прямого удара под дых — опроса людей о том, знают ли они вообще что-либо об инциденте в Die Vlakte. Как мы и ожидаем, либо ничего, либо «что-то припоминаю, но очень смутно». Нам намеренно показывают инаугурацию ректора с двух перспектив.
В первой сцене мы видим парадный проход образованной белокожей элиты и почтенных попечителей университета, которых бранит толпа недовольных и охраняют автоматчики. Склейка. В новостной сводке нам показывают инаугурацию ректора. Но теперь уже без протестных выкриков «down white power, down» и шеренги безусых юнцов, позвякивающих смертоносным металлом. Все прошло мирно и все друг другу улыбались.
Старейшины, к слову, не «сирые и убогие», но по-макиавеллиевски лукавые и умудренные опытом: они знают, что сегодня не середина девяностых. Комиссия правды и примирения состоялась, консенсус сложился. Нельсон Мандела и Десмонд Туту свое дело сделали. Старики знают, что апартеид можно только осуждать, и никакой двусмысленности здесь быть не может. Поэтому их публичный поход к ректору — своеобразное подмигивание, где все понимают правила игры, а результат известен заранее. Будут даны уверения, состоятся рукопожатия, но на практике из 25 обещанных стипендий дадут парочку, и то при соответствии некоторым критериям. Но не это ли и есть медленная поступь прогресса?
Простить непрощаемое — таков был лозунг переходного правосудия в ЮАР
Проблема исторической памяти волнует сегодня многих, а среди русскоязычных гуманитариев за последнее десятилетие стала и вовсе популярным академическим поветрием. Эксперимент-провокацию с таким же успехом можно было бы провести в России — скажем, в Петербурге. Многие слышали про апартеид, как и про Большой террор 1937 года. Но много ли люди припомнят предварявшие те чистки аресты 1934-35 годов? Правда ли, что вечеринки и песни в бывших квартирах репрессированных — оскорбление памяти? Нужно ли помнить? Так ли вообще должна работать коллективная память?
При всех очевидных преимуществах в виде злободневной проблематики, нахрапистого и наглого монтажа, сдобренного архивным материалом и музыкой униженных и оскорбленных (бойкие биты и рэп-речитатив), работа совсем немного не дожимает до выхода за пределы материала. Местами даже может показаться, что это набивший оскомину мейнстрим про очередные угнетенные группы, которым есть что сказать. Однако ощущения после просмотра опровергают это первое впечатление, что говорит в пользу фильма и глубокого погружения в материал.
Архивные кадры колониальных бонз и нахальные вечеринки на местах скорби — грустное зрелище, но куда тревожнее наблюдать за состоянием показанных в фильме коммун в целом, а значит и за гражданским обществом. В реальности есть только два концептуальных подхода для борьбы с исторической несправедливостью. Оба они несовершенны и плохо уживаются друг с другом. Пойти по первому сценарию — наказать всех и желательно сразу (backward looking). За все содеянное зло в прошлом. Второй способ — культивировать важнейшие ценности открытого общества, которые тормозят моральный распад и мешают произойти ужасным событиям в будущем (forward-looking). Уникальность же ЮАР заключается в том, что она пошла третьим путем — путем прощения и примирения в обмен на правду об ужасах режима и своем личном вкладе в общее древо насилия. Простить непрощаемое — таков был лозунг переходного правосудия в Южно-Африканской Республике. Но не факт, что найденный в девяностые консенсус устраивает всех и не будет пересмотрен.
