Уэс Андерсон: «Главным чувством была детская влюбленность»
Кажется, вы впервые указываете точное время действия — 1965-й год, еще до вашего рождения. Этот год для вас чем-то примечателен?
1965-й знаменует конец эпохи невинности в Америке — по крайней мере, эпохи кажущейся невинности. Невинности, которая держалась хотя бы на поверхности. Этим детям в 1965-м году по 12 лет, к их 18 годам культура абсолютно изменится. В фильме присутствуют легкие отзвуки рок-н-ролла, но через пару лет рок-н-ролл уже будет повсюду.
Давайте тогда поговорим о музыке, которая всегда имеет большое значение в ваших картинах. В «Королевстве» каждый из герой слушает свои песни: Хэнк Уильямс, Франсуаза Арди. У родителей главной героини не умолкает дома классика. Расскажите, как вы подбирали на этот раз музыку.
Музыка Бенджамина Бриттена задавала тон всего фильма, я сразу понял, что она будет там звучать. Бриттен часто сочинял для детей, а дирижирует на этих записях Леонард Бернстайн. Что касается той сцены, где Сэм и Сюзи танцуют под Франсуазу Арди на пляже, то для меня это ключевая сцена — «Королевство полной луны», собственно, началось с нее у меня в голове. А вот Хэнк Уильямс появился, только когда мы монтировали первую сцену с героем Брюса Уиллиса. Монтажер сказал: что-то должно играть по радио. Я поднялся к себе в квартиру — я прямо над монтажной студией живу — и принес несколько альбомов, в том числе, Хэнка Уильямса. Вроде бы подошло. А потом как-то само так получилось, что Уильямс стал играть при каждом появлении Уиллиса, начал ассоциироваться с ним.
Вы, кстати, знали, что Франсуаза Арди, подобно многим вашим персонажам, росла в дисфункциональной, как это называют психологи, семье?
Нет, надо бы почитать. Но я знал, что слова этой песни написал Жак Дютрон, которого я тоже очень люблю. Может, это песня о них двоих, не знаю.
В последнее время я стараюсь писать сценарии, не задумываясь об актерах.
Заключительные титры у вас сопровождаются очаровательным мастер-классом по работе с саундтреком, можно услышать по отдельности инструменты оркестра — от акустической гитары до укулеле. Зритель, смотрящий кино до последнего кадра, будет вознагражден.
Пустить нашу собственную версию композиции Бриттена под титры — это мы придумали уже под конец. Просто мы записывали музыку нашего композитора Александра Депла секциями, и я подумал: а почему бы не попробовать ее разъять на куски? По-моему, оркестр служит метафорой всей картины в целом. Ведь также устроен и сам фильм. Это вообще развитие идеи Бриттена — идеи разделения на части. Правда, мы использовали версию Бернстайна с текстом, которого там раньше не было, такой вот вышел интересный союз. Почти что кинематографический.
В одной из самых красивых, трогательных и смешных сцен — перед свадьбой — герои говорят что-то друг другу, но мы их не слышим. Видим только, как кто-то прыгает на батуте. У вас в сценарии был прописан их диалог?
Изначально сцена должна была выглядеть так, как она выглядит сейчас. Потом я ее переделал, чтобы зрители слышали слова, но затем вернулся к первому варианту. Я примерно знаю, что они произносят, но актеров все равно было плохо слышно. Так что я не уверен. Думаю, они многое сочиняли на ходу.
Вы обычно верны своей актерской семье, но на этот раз много новых лиц. Например, неожиданный для вашей вселенной Брюс Уиллис.
Я много лет люблю Брюса, и мне подумалось, что я смогу отчасти использовать его сложившийся образ — он же у меня играет полицейского — и добиться чего-то нового. Я редко вспоминаю предыдущие роли актеров, которые у меня снимаются, но вот Брюсу, мне показалось, его опыт пригодится. В последнее время я стараюсь писать сценарии, не задумываясь об актерах. Чтобы герои вели себя так, как они должны себя вести. Но рано или поздно меня все равно посещает мысль: вот кто отлично сыграл бы эту роль.
Я не задаюсь целью исследовать какой-то конкретный аспект своей личности.
И это ваш первый за долгое время фильм без Оуэна Уилсона… Вы не поссорились?
Нет, он даже сюда должен был приехать, хотя и не снимался на этот раз. Просто мы очень близки, у нас много общего. Никакой ссоры, конечно, не было. Оуэн мог бы сыграть вожатого в скаутском лагере, но его сыграл в итоге Эдвард Нортон: я давно мечтал с ним поработать, мы долго переписывались на эту тему. Нортон словно сошел с картины Нормана Роквелла, это очень подходящий типаж для мира, который изображен в «Королевстве».
Так с чего же началось «Королевство полной луны»: с острова, с детской влюбленности?
Вот именно с этого. И с того, и с другого одновременно. Прототипом острова из фильма послужил остров, на который я часто езжу уже лет 15. А главным чувством, побудившим меня к созданию картины, была как раз детская влюбленность — абсолютно всепоглощающая, какой я ее помнил.
Все мои фильмы — так или иначе, личные, от начала до конца. Я не задаюсь целью исследовать какой-то конкретный аспект своей личности. Каждый раз получается по-новому: «Королевство», например, кто-то однажды назвал «воспоминанием о фантазии». Это эмоции, которые я сам испытывал в том возрасте, и мое представление о том, как эти эмоции надо выражать.
Что именно из вашего персонального опыта вошло в фильм?
Не могу назвать ничего определенного — только общие эмоции.
У девочки в картине братья младшие, но тот, который больше разговаривает, он, по-моему, родственник моего старшего брата. Он постоянно слушает музыку и сам играет на пианино, талантливый парень. Что касается скаутского детства, то я, по-моему, не успел дослужиться ни до какого звания и не получил никаких знаков отличия. Так, сходил на пару собраний. А перестал ходить, кажется, потому что некому было меня на очередное собрание везти. Родители к этому относились без особого энтузиазма, да и я, по сути, тоже. Наверно, не судьба.
Я любил читать фантастику — вроде тех книг, что читает главная героиня. И я помню, как мне хотелось, чтоб вымысел стал былью. Это как глубоководное погружение: книга становится твоей реальностью.
Какая-то магия возможна только в кино.
Помимо многочисленных фантастических книг в кадре появляется руководство по обращению с непростыми детьми, так сильно травмировавшее главную героиню. Вы тоже в детстве находили что-то подобное у родителей?
Да, это правда (явно смущаясь).
И вы говорили об этом с родителями?
Нет. Было бы неловко, да не так уж это и важно. Мама бы не стала это читать. Она об этом и не знала, я тогда жил с отцом и мачехой. Она, наверно, думает, что я все придумал, а папа, может, и помнит мою брошюру.
Раньше вы основное внимание уделяли семье, но в «Мистере Фоксе» и «Королевстве» изображает небольшие группы людей, сообщества — тоже в своем роде семьи.
Я редко задумываюсь о темах в своих фильмах — они проявляются сами по себе. Вот я сейчас работаю над следующим сценарием, который буду точно снимать в Европе. В нем много героев, и все одинокие, семьи нет ни у кого. Это ж тоже не случайно, хотя я и не отдаю себе в этом отчета.
Что поменялось в вашей режиссерской манере после работы над мультфильмом — «Бесподобным мистером Фоксом»?
Я многому научился: например, узнал, что последовательность событий в анимации немного другая. Сначала записываешь актеров, потом делаешь анимированный сториборд, потом монтируешь — и только потом, собственно, снимаешь фильм. Монтаж предшествует съемкам. Стивен Спилберг вроде бы так иногда работает, но мне лично это было в новинку. Такой порядок помогает тебе сосредоточиться и не тратить время зря: ты точно знаешь, что тебе нужно. Помогает избежать некоторых ошибок. Но не все то, что происходит на съемках игровых картин, может происходить на съемках мультипликации. Какая-то магия возможна только в кино.
Всегда ведь интересно, когда в кадр вдруг влетает бабочка и садится кому-то на руку, а режиссер продолжает снимать.
В ваших картинах всегда много всяких приспособлений и винтажных штуковин. Дома у вас тоже, наверное, завалы старых пластинок и все такое?
Нет, у меня нет пластинок, у меня скорее вот такое (показывает на айпод). В фильме (movie) всегда должно быть что-то трогательное, подвижное (something that moves). В кино всегда предпочтительней поставить пластинку, чем нажать на кнопку. Это красивый реквизит, но в жизни все по-другому. Моя квартира в Нью-Йорке выглядит примерно так (на этот раз показывает на свой наряд — коричневый пиджак, коричневые брюки и коричневые туфли). Она совсем не такая яркая, как мои декорации. Когда я задумываю очередной фильм, то воображаю мир, в котором будет происходить действие. Все эти дизайнерские детали — это мои попытки создать этот мир, возможно, не похожий на реальность и, надеюсь, не похожий на те места, где вы уже бывали. Движения камеры и общее построение мизансцен — это не сознательные решения, это скорее нечто вроде почерка. Я это делаю именно так, а не иначе; иначе мне не нравится. Но вообще я все-таки прежде всего думаю о своих персонажах, отталкиваюсь от них.
«Королевство полной луны»: Сто дней детства
Роберт Олтман однажды сказал, что на съемках он «ждет, пока произойдет что-то непредвиденное». Вы тоже этого ждете и не удаляете потом «непредвиденное» при монтаже?
По-моему, вся методика Олтмана основана на ловле таких случайностей: на всех закреплены микрофоны, камера шастает, где ей вздумается. Думаю, если посмотреть у него пять дублей одной сцены, то мы увидим пять разных сцен. Он сам, наверное, даже не назвал бы это стилем — просто он так снимал актеров. Я не придерживаюсь этой системы целенаправленно, но для меня это очень важно — внезапные перестановки, спонтанность. Такое часто бывает, но, в основном, в мелочах. Всегда ведь интересно, когда в кадр вдруг влетает бабочка и садится кому-то на руку, а режиссер продолжает снимать.
Когда вы только начинали, вас часто сравнивали с Уитом Стиллманом. Сейчас он снял «Девушек в беде», вы — «Королевство полной луны», и явно, что сходств все меньше и меньше. А кого бы из современников вы могли бы назвать своими единомышленниками?
Есть современные режиссеры, методами которых я восхищаюсь, методы которых мне близки: Педро Альмодовар, например, гнет свою линию уже столько лет и не идет на компромиссы. Или братья Коэн. Это, по-моему, бергмановская парадигма: снимать так, как хочется, из раза в раз, не снижая планки.
Читайте также
-
Самурай в Петербурге — Роза Орынбасарова о «Жертве для императора»
-
«Если подумаешь об увиденном, то тут же забудешь» — Разговор с Геннадием Карюком
-
Денис Прытков: «Однажды рамок станет меньше»
-
Передать безвременье — Николай Ларионов о «Вечной зиме»
-
«Травма руководит, пока она невидима» — Александра Крецан о «Привет, пап!»
-
Юрий Норштейн: «Чувства начинают метаться. И умирают»