Сказка Света — «Надо снимать фильмы о любви» Романа Михайлова
На открытии кинофестиваля и кинофорума «Сделано в Санкт-Петербурге» показали «Надо снимать фильмы о любви» Романа Михайлова. О паутине сказочных смыслов, которую плетет активно работающий отечественный автор, рассказывает участница Школы кинокритики ММКФ Полина Мякина.
В Индии я четырнадцатый раз. Один «я» — это тот, кто приехал в Равинагар, чтобы изучать символизм и психиатрию. Другой «я» — тот, кто утерял распознавание границ символической игры, притащил семью невесть куда, невесть зачем, с билетом в один конец. Когда дети спрашивали «зачем мы сюда приехали?», я молчал, улыбался, обнимал их, не зная, что ответить.
Роман Михайлов, «Равинагар»
Показанная на ММКФ картина «Надо снимать фильмы о любви» — в известном смысле часть проекта-лаборатории «Жар-птица». Это шестой фильм Романа Михайлова, мокьюментари о том, как съемочная группа во главе с режиссером Ромой летит в Варанаси под одноименную песню Замая и Славы КПСС — снимать кино. «Люди летят за просветлением, за серьезными вещами, а мы что-нибудь сделаем, прикольное, интересное», — декларируют в самолете намерения Марк Эйдельштейн и Чингиз Гараев в ролях самих себя. На этом мотиве «прикольного, интересного» и строится большая часть фильма, но это обман: шутливым языком фильм говорит о серьезном — процессе исправления распавшегося мира.
Фабула укладывается в пару предложений: в Индии съемочный процесс оказывается под угрозой, когда актер Марк встречает Свету (Дарья Брюханова) — незнакомку с «русалочьими волосами» — и растворяется в любви вместо обещанных съемок. Все рушится («в один момент все посыпалось») — но после кульминационной ссоры с Марком режиссер Рома находит сбежавшую Свету, и фильм заканчивается на ноте воссоединения молодых влюбленных и примирения между членами съемочной группы. Эта простая история по замыслу режиссера должна иллюстрировать каббалистическую концепцию тиккун — процесса космического восстановления и воссоединения того, что было приведено в расстройство и разъединение1, — через Тору и молитву, с помощью божественного света. По легенде, разбившиеся, не выдержав давления света после космической катастрофы, сосуды смогли воссоединиться именно посредством тиккун. Выбор говорящего имени героини — Света — конечно, неслучаен. Она — одновременно — и то давление света, которого команда сначала не выдерживает, и — в финале — ключ к воссоединению утраченной гармонии. К тому же, Дарья Брюханова — единственная, чей персонаж носит «сценарное» имя, а не имя самой актрисы. Она появляется извне, она — одновременно разрушение и созидание, как индуистская богиня Кали. Интересно, что божественная, высшая природа Светы сочетается с общественно «осуждаемой» профессией: Света — вебкамщица, в этом ее человеческая природа, и, только встретив Марка, она обретает божественное, благодаря любви. Образ богочеловека, которым она становится, вплетается уже в христианскую традицию; с принятием относится к ней и Марк, и команда, и неспроста профессия актера приравнивается к профессии вебкамщицы:
1 Электронный источник. URL: [https://abuss.narod.ru/Biblio/sholem/sholem_dict.htm].
— Слышь, Ром, ты как к вебкаму относишься?
— Да мы все походу вебкамщики.
— В каком смысле?
— Ну ты че? ****** [лицом] на камеру не торгуешь?
«Получается, торгую», — признает Чингиз в ответ на Ромино высказывание, сниженно-просторечное, переводящее на современный язык хрестоматийное: «Кто из вас без греха, первый брось на нее камень». Понятие «общественного» греха, который на самом деле грехом не является, обыгрывается и в «Наследии» Романа Михайлова (2023), и в одноименном рассказе из сборника рассказов «Праздники».
Индия здесь не столько реальная страна, сколько параллельный мир
Света — помимо «Наследия», где «у нее ангельское лицо», — появлялась и в седьмом романе Михайлова «Дождись лета и посмотри, что будет» как служанка царевны: «Наверное, если посмотреть ее детские фотографии, или даже не детские, а двух-трехлетней давности, там будет нечто ангельское. Света — потертый ангел с выжженными, перекрашенными множество раз волосами»2. Кажется, экранная Света — эманация Светы книжной. Это Света двух-трехлетней давности или наоборот пережившая потертость, и исправившаяся в своего рода ангела (даже ее никнейм в инстаграме — «Светлый ангел», слитно) со светлыми, «русалочьими» волосами, чей союз с темноволосым Марком не может не напомнить о вампирах Джармуша — Адаме и Еве: Света и Марк в фильме тоже становятся в каком-то смысле Адамом и Евой — родоначальниками нового, исправленного мира, которому дается второй шанс.
2 Михайлов Р. Дождись лета и посмотри, что будет. Электронный источник. URL: [https://krot.me/articles/summer].
Индия, о которой так много говорили в «Отпуске в октябре» (2023), врывается в экранную вселенную Михайлова на правах неотменимой части его собственной биографии, это место из эссе-трактата «Равинагар»: «Ты можешь ходить по индийским улицам и видеть свое. А я хожу и вижу другое, я знаю, куда смотреть». Такой взгляд по ту сторону, на изнанку мира — лейтмотив вселенной Михайлова, и вот наконец локусом становится сама Индия, которая предлагает: «Снимай меня!» В Индии не нужно выстраивать декорации, можно просто направить киноаппарат. «Здесь такая жизнь, как бы, не-фиксируемая. В нее нужно погрузиться и раствориться», — говорит Чингиз.
Михайлов для любой традиции — вещь в себе
Индия становится не только фоном, но и отдельным героем (как, например, Париж у Бальзака или Петербург у Гоголя, Достоевского, Белого и в прочих «петербургских текстах»), организмом с щупальцами, потому и «всасывает» героев: теряются и Марк, и Света, и ее внесценическая подруга, а Маша (Мария Мацель) хочет уйти в ашрам: «Я там чувствовала такое детское спокойствие. И я подумала, что хочу там остаться». Могло бы показаться, что и Маша, и остальные актеры (Саша, Чингиз, Илларион) теряются на фоне «треугольника» Рома-Марк-Света (не любовного, конечно, но именно влюбленность заставляет Марка уйти от Роминой идеологии — в другую сторону, но все же уйти), но фильм и не ансамблевая драма. Съемочная группа здесь, не делясь, предстает как единый организм: оттого они почти всегда вместе и исполняют по сути ритуальные танцы, из съемочной группы превращаясь в общину, разыгрывая документальное представление перед камерой Лены о том, какое кино хотят снимать. Они составляют единое высказывание: «надо делать» арт-мейнстрим («понятно, интересно, глубоко»), мюзиклы, нежные фильмы, сказки и сны. Слова Марка, Маши, Саши и Иллариона (который в итоге и снимает Машу и Сашу в ролях из своего сна) подытоживает сам Рома и вместе с ним Роман Михайлов: «Надо снимать фильмы о любви».
Плотный фильм Михайлова, говорящий на разных регистрах (от песен Алексея Вишни до Каббалы) и пересказывающий хрестоматийные истины современным языком, — это тот самый арт-мейнстрим, который не ложится ни в индийскую традицию зрительского масала-кино, ни в узкие рамки социально-политического параллельного кинематографа. Не напоминает он и условное российское кино об Индии: зрительский постфольклор о Южной Азии, что-то про горы и просветление, как, например, «Спасение» Ивана Вырыпаева (2015).
Индия здесь не столько реальная страна, сколько параллельный мир; экзотика не места, а сна и фантазии. Больше чьих-либо картин об Индии «Надо снимать фильмы о любви» напоминает работы самого Михайлова: это погружение в странную сказку. Михайлов для любой традиции — вещь в себе. Условно сновидческие мотивы Линча, назойливая колоризация в духе Рефна и Ноэ, псевдодокументальные приемы Аллена и Гринуэя — пожалуй, все это и правда можно перечислять в рецензиях, но вряд ли Михайлов эксплицитно ориентировался на кого-то из перечисляемых. Кажется, его фильмы гораздо проще понять не в контексте кинематографа, а в контексте жизненного опыта автора (включая и Индию, и сектанство). Художественно же наиболее близкими можно счесть странные сказки, позднесоветские «Сезон чудес» Юнгвальд-Хилькевича (1985) или «Сказку странствий» (1983), или зарубежные «Лабиринт фавна» дель Торо (2006) и «Лабиринт» Джима Хенсона (1986). Недаром, рассуждая о том, какие фильмы стоит делать, Илларион от лица единого организма с Ромой во главе говорит: «Я хочу снимать сказки, потому что там я никому ничего не буду должен. А сны — потому что это красиво».
Читайте также
-
Шепоты и всхлипы — «Мария» Пабло Ларраина
-
Дело было в Пенькове — «Эммануэль» Одри Диван
-
Зачем смотреть на ножку — «Анора» Шона Бейкера
-
Отборные дети, усталые взрослые — «Каникулы» Анны Кузнецовой
-
Оберманекен будущего — «Господин оформитель» Олега Тепцова
-
Дом с нормальными явлениями — «Невидимый мой» Антона Бильжо