Время бесполезных поступков
Борис Хлебников
Боря, первый вопрос: что тебе лично на самом деле «не нравится»?
Знаешь, мое отношение ко всему этому эмоционально и абсолютно безответственно. Когда в прошлом году начались разговоры о «расколе» в Союзе кинематографистов, в котором я никогда не состоял, то там создавались списки «противников» и «сторонников» Михалкова. Я не присоединился ни к тем, ни к другим, потому что мне казалось, что все это довольно дурно пахнет. А сейчас у меня накопилось огромное количество претензий не столько к Союзу кинематографистов или Михалкову, сколько к кинематографистам вообще. Посмотри, что происходит: киношники с каким-то огромным удовольствием, радостью и энтузиазмом бросились обслуживать государство. У меня создается такое впечатление, что обществом уже принято и зафиксировано, что госзаказ — это не просто нормально, но даже и хорошо. Сложилась гнилая и совершенно идиотская ситуация. Если говорить грубо, то роль интеллигенции, конечно, не в том чтобы устраивать революции. А в том, чтобы находиться в критическом диалоге с властью. Союз кинематографистов сейчас этой роли не соответствует. И это письмо, которое я подписал — не лучший вариант для начала диалога. Но оно как раз тем и нравится мне тем, что оно несовершенное, непродуманное.
«Шестидесятническое»?
Да. Это вот равно то, чего нам сейчас всем и не хватает. Мне кажется, пришло время совершать эмоциональные и бесполезные поступки: не подавать руку подлецу, говорить, не думая, как тебе это аукнется.
Насколько я понимаю, «бесполезность» — это такой эвфемизм совести, да?
Не хочу произносить громких слов, но, в общем, да. Это — норма, от которой все отошли — кто ближе, кто дальше, не суть важно. Сегодняшняя, условно говоря, «центристская» позиция: зачем куда-то ввязываться, ведь можно поссориться с кем-то большим и не получить денег на фильм. А, может, хватит уже? Если так пойдет и дальше, мы очень скоро все дружно будем снимать «Мы из будущего-88».
Ты всерьез считаешь, что сейчас пришло время для шестидесятнических романтических настроений?
Не знаю, но мне жалко, что таких настроений нет.
Знаешь, лично меня очень обрадовали подписи молодых режиссеров, поставленные под текстом «Мне не нравится». Потому что до этого все протестные настроения вокруг Союза производили очень унылое впечатление. Если пользоваться твоей метафорой, то против сторонников «Мы из будущего» выступали «герои вчерашних дней». А молодые выбирали третий путь — сидеть и молчать.
Да, и я в том числе. Но смотри: пока мы отмалчивались — столько всего произошло. И сейчас мне понятно, что молчать — это, может, и красиво, но очень непродуктивно.
Скажи, а кроме того, что уже ну невозможно не сказать «нет», есть хоть что-нибудь, вокруг чего можно было бы объединяться?
Как действующий кинематографист я не знаю, что такое Союз кинематографистов. У меня нет «памяти тела»: V съезд, конфликтная комиссия, перестройка — это все было без меня. И желания возродить демократический союз у меня тоже нет. Но мне любопытно, что получится в результате этого эксперимента с письмом. Потому что список подписавшихся кажется мне очень убедительным. Мне интересно, смогут ли, например, пройти мимо этого письма чиновники. Интересно, будет ли кому-нибудь вообще, кроме либеральных СМИ, интересно наше мнение.
А нет ощущения, что это письмо написано слишком поздно?
Наоборот, сейчас самое время. Понятие «шестидесятники» в нашем лексиконе носит ироническую коннотацию, вызывающую теплую улыбку. А что нам мешает возродить моду на «шестидесятничество»? Чтобы стало модным быть в споре с властью и делать открытое, честное кино? И как ее возродить, если не объединяться — хотя бы вот и под такими письмами? Вот что, было бы лучше, если бы мы не высказались?
Знаешь, как на это письмо отреагировал Никита Михалков?
А мне неинтересно, потому что это письмо — не про Михалкова. Это про «Олимпус инферно», про «Первый канал», про блокаду Грузии, про восемь мейджеров. И, главное, про то, что мы все с радостью все это заглатываем. Мы обвыкаемся, приспосабливаемся с этим жить.
Ты сказал, что никогда не знал, что такое Союз кинематографистов как организация. А тебе как режиссеру она вообще нужна? И если да, то в какой форме ты ее себе представляешь?
Конечно, Союз нужен. Казалось бы, зачем? Но вот у нас на глазах буквально в никуда исчезает Музей Кино. А потом журнал «Сеанс» закроют, «Искусство кино» закроют. Кто всем этим должен заниматься? По-моему, кинематографисты должны собираться вместе раз в несколько лет и, условно говоря, все должны дрожать, кто же получит эту «черную метку» — пост председателя СК. Потому что человек, ее получивший, должен из действующего кинематографиста стать заботливым завхозом. Он должен печься о ветеранах, нанять большому учёному Науму Клейману крутых аудиторов, чтобы разобраться в бумагах, и так далее. И глава Союза должен понимать, что решение этих сложных задач не принесет ему лично ни славы, ни денег.
А ты сам был бы готов приняться за такую работу, если бы эта «черная метка» выпала тебе?
Нет. (пауза) Потому что я совсем не умею ничего этого делать.
Ну хорошо. А как, по-твоему, теперь будут развиваться события?
Не знаю. Ничего «ответственного» в том, что я подписал это письмо — нет. Никакого будущего за этим объединением я не вижу, и в развитие этого объединения, к сожалению, не верю. Но мне кажется очень важным, что все это произошло.
А почему не веришь? Потому что нет энергии? Движущей силы? Лидера?
А что бы сказал этот лидер?
Как минимум, он должен был бы предложить конкретную программу действий.
А какой она может быть?
Если меня ты спрашиваешь, то я вообще считаю, что смысла в резонерском протесте не особенно много. Как мы видим с тобой, среди кинематографистов не много людей, способных на то, чтобы просто подписать ничего не обязывающую бумагу. А для реального протеста нужно гражданское самосознание. Нужно быть готовым взять на себя функции государственного органа или общественной организации. Нужно уходить в подполье — а вот к этому уж точно никто не готов.
Знаешь, я не сторонник глухого подполья. Мне тем эта акция и нравится, что люди возвращаются из «внутренней эмиграции» и вместе говорят: «Хватит».
К сожалению, голосов пока маловато.
Но так и не бывает, чтобы все. Кроме того, некоторые уважаемые мной люди собираются еще поспорить на предстоящем съезде, и только потом уходить из Союза.
Вот это еще одна история, которая меня очень смущает. Объединение у нас в стране возможно только со знаком «минус». Люди, которые хотят, условно говоря, вместе украсть, почему-то очень быстро находят общий язык. А те, кто мог бы объединиться со знаком «плюс», начинают спорить о деталях, о «перламутровых пуговицах», и — проигрывают.
Мне кажется, так происходит потому, что любой вменяемый человек — индивидуалист. И у него нет корыстных целей, ради которых можно хоть с чертом объединиться.
Вот и получается, что попытка создать вменяемый Союз заведомо обречена на провал. Потому что индивидуалисты говорят: «В теории это хорошо, но пусть на практике этим занимается кто-то другой».
Слушай, будет новый Союз или его не будет вовсе — это, правда, последнее, что волнует меня во всей этой ситуации. Мне важно проверить, услышит нас кто-нибудь, или нет.
Сейчас — да, согласен. А потом? Если порядочность у нас столь индивидуальна и, грубо говоря, безответственна — то кто будет заниматься Музеем Кино?
Не знаю. Ты прав. А есть еще третья правда. Мой очень близкий товарищ мне сказал, что никогда не подпишет ни одного коллективного письма. И я эту честность очень хорошо понимаю. Это такой крайний индивидуализм и крайняя брезгливость к любому виду коллективных писем. И это — тоже порядочная позиция.
Получается, порядочных позиций много. А непорядочная — одна.
Это и хорошо. Но я знаю, что когда дело доходит до края, порядочные люди объединяются.
