Мария Секацкая
Мария Секацкая

Возвращение


Наш дом был рядом с вокзалом — из незастекленной лоджии на девятом этаже открывались фантастические виды: на город, представляющий собой крыши среди тополей и карагачей, на горы и небо. И на железную дорогу, конечно, где постоянно стучали, гремели и гудели проносящиеся поезда — пассажирские и товарные. Я постепенно взрослела, переходя из одного класса в другой, и, глядя на поезда, мечтала поехать в Питер, к папе. Питер был смутной грезой — с детства я запомнила его очень фрагментарно, и на маленьких гравюрах, где я пыталась запечатлеть его тушью и железным пером, он состоял, в основном, из башенок, арок и колонн. Пользоваться этими графическими инструментами научил меня дедушка, которого бабушка, заслуженный учитель, классный руководитель и вдохновенный организатор разнообразной школьной активности, просила рисовать торжественные и строгие заголовки к школьным стенгазетам. Питер, тем временем, жил своей жизнью, и становилась она все прекраснее. Как писали российские газеты, статьи из которых о светлом будущем моей истинной и горячо, хотя и заочно, любимой Родины, я аккуратно вырезала и складывала в особую тетрадь, очень скоро российская экономика, идущая тернистым, но верным путем демократических реформ, воспрянет, уровень жизни резко повысится, и все будет хорошо. Эти предсказания казались мне куда более реалистичными, чем призывы киргизских властей развивать туризм, обещающий Кыргызстану, по всем параметрам
напоминающему Швейцарию, но территориально превосходящему ее в пять раз, благополучие и мировую известность. Тем временем оставалось только ждать, и не учить киргизский — зачем он мне, тем более что ни один русский человек в Кыргызстане — а русскими там были не только русские,
но и белорусы, украинцы, немцы и даже отчасти корейцы — по-киргизски не говорил и говорить не собирался. Но прежде чем ехать в Питер — и почему только мама считала его чужим и враждебным городом, в который нельзя посылать детей? — нужно было закончить школу и повзрослеть.

Еще до этого умер дедушка, летчик-испытатель реактивных самолетов на пенсии, сумевший благодаря силе воли и крепкому когда-то организму прожить больше шестидесяти лет и пережить многих своих однополчан, которые, так же как и он, были из разных городов неделимой и необъятной Советской Родины в свое время призваны служить на военную авиабазу недалеко от Фрунзе, в маленький городок с философским названием Кант. Я жила у бабушки, считавшей, что самое главное в жизни — учеба и книги, а гулять можно только во дворе и только пока не стемнеет, — и у другой бабушки, которая была уверена, что читать вредно, а читать лежа на кровати — признак разврата и залог неудачной личной жизни, поэтому главное, что должны делать дети, не занятые помощью по хозяйству, — это гулять. Само по себе и то и другое было неплохо, мешало радоваться жизни одно — все мои друзья и одноклассники жили именно рядом с первой бабушкой, в центре города, там, где вокзал и проспект Дзержинского. Время шло, в Бишкеке ничего не менялось, кроме названий, русские, кто мог, уезжали — в Россию, Германию и Израиль, а я ждала последнего звонка и поезда, который отвезет меня в Петербург. И в один прекрасный день он меня отвез — через Москву, конечно, — и началась, как обычно говорится, совсем другая жизнь — с синим киргизским паспортом в кармане и с воспоминаниями о моем родном городе, о котором в присутствии коренных петербуржцев, иногда неодобрительно указывающих мне на наличие некоего «акцента» в моей вроде бы грамотной, речи, я вначале стыдилась даже упоминать.

дата первой публикации

Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам:

Отправить