Видик


Зимой 1992-го, как известно, «совсем ничего не было»: полки магазинов пустовали, причем настолько, что на Новый год мне подарили мамину детскую игрушку — потрепанного плюшевого тигра. Сама же мама была далеко: она плавала на корабле по заданию Института океанологии, изучая что-то важное в атмосфере и на дне морском. Три стоянки по три дня в европейских портах. А там — магазины, битком набитые магазины, манившие участников экспедиции не меньше, чем морское дно.

Деньги, конечно, им выдавали смешные: пять долларов в день. В немецком городе Киле мама забрала свои 45 накопленных у. е. и обменяла на марки. Совершив прогулку по чистым улочкам, мама приобрела термос и электронный градусник, а также съела немецкую сосиску.
На последние семьдесят марок мама, отказав себе в какой-то роскошной кофте, купила видик «Орион».

Когда мама с видиком, термосом и градусником вернулась домой, я не узнала ее, заплакала и спряталась за бабушку. Но это все рассказали мне потом, а помню я другое — мультики, появившиеся вскоре вслед за видиком. Первую кассету записал кто-то из маминых знакомых: на одной стороне путался в своих длинных ногах и моргал голубыми глазами Бэмби, на другой Белоснежка (почему-то брюнетка, но это неважно) волшебно взмахивала желтым подолом, а гномы во все горло распевали песенки. Потом принесли «Тома и Джерри», но их жестокость смутила бабушку, и она воспротивилась.

Бабушка была по образованию металлург, а по призванию и последнему месту работы — школьный библиотекарь. Поэтому она ведала моей детской культурой. В обязательный рацион входили: книжки Владислава Крапивина про парусники, заросшие лопухами пустыри и ободранные детские коленки; «самые лучшие мультфильмы» и очаровательно бутафорские советские фильмы-сказки; наконец, развивающие настольные игры с шахматами во главе. Я любила все «свое», доброе и уютное, но и ко «всякой гадости» меня, как нормального ребенка, неудержимо тянуло. Жестокие мультикии комиксы, игровые приставки, химические конфеты, нездоровые напитки — это не было мне официально запрещено, но дома у нас не водилось. Тем временем мир вокруг просто кишел условно-запретными плодами, и если какую-нибудь ядовито-оранжевую сладкую жидкость добыть было несложно, то с «Розовой пантерой» и «Черепашками-ниндзя» дело обстояло хуже.

Правда, в воздвигнутых бабушкой укреплениях «правильной» культуры случались пробоины: к родителям приезжали друзья. Друзья привозили с собой детей, а дети — кассеты. С ликованием схватив в охапку детей с кассетами, я бежала к видику — и мы смотрели, смотрели, смотрели, пока глубоко за полночь кто-нибудь из взрослых не спохватывался и не тащил нас спать. Потом родительские друзья уезжали, и я оставалась со своим Диснеем и «Ежиком в тумане».

В школе я сразу почувствовала себя чужаком, оказавшись в одиночку между двух миров: у меня были смутные представления о том, чем жили одноклассники, а им ничего не было известно о «моем» (домашнем, бабушкином). Все они до школы ходили в детский сад и уже умели ругаться матом, знали неприличные анекдоты, имена политиков и слова музыкальных хитов из телевизора. Нам было друг с другом трудно.

Рисунок Павлы Никитиной

Со временем стало легче: фильмами можно было меняться (хотя я всегда испытывала неловкость, засовывая в наш «духовный» видик «неправильную» кассету), комиксы — листать под партой. Я быстро выучила все модные словечки, стала потихоньку смотреть по телевизору «Сейлор мун», обзавелась сетчатыми браслетами и «анкетой». Но ощущение «двоемирия» так и не исчезло — наверное, до сих пор.
Никуда не исчез и видик «Орион». Он чудом выжил, когда младшая сестра с недетской силой запихнула в него кассету не той стороной; гордо перенес появление DVD-плеера с шестью колонками; не сломался, не состарился, разве что иногда заедает при перемотке. Он теперь винтажный аксессуар, музейный экспонат, переживший свое время герой, привет из последнего десятилетия двадцатого века. Когда-нибудь цена нашего «Ориона» подскочит до небес — но я его, конечно, не продам.


Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам: